Кабинет доктора Ленга

Подобно многим высокомерным, самовлюбленным гениям, Ференц мгновенно выходил из себя, как только его переставали холить и лелеять; вот и теперь эгоизм взял верх над другими, лучшими чертами.

– Правда? И когда это вам пришла в голову блестящая идея – ввести такой протокол?

– Я всего лишь следую инструкциям, полученным от агента Пендергаста, – холодно ответил Проктор.

«Агент Пендергаст». Ференц вдруг представил себе, как все разворачивалось. Ему разрешали заниматься прибором при минимуме контроля, пока Ференц пытался восстановить его и привести в рабочее состояние. Но теперь, когда прибор действует и наступила заключительная фаза работы, обслуживание устройства, речь уже не шла о минимуме. То, что раньше казалось шелковой лентой, обернулось удавкой.

– Значит, Пендергаст не доверяет мне, вы это хотите сказать?

Проктор медленно встал.

– Агент Пендергаст подозрителен, но склонен предоставить вам кредит доверия. Я же, со своей стороны, не верю вам с тех самых пор, как подъехал к вашей хижине.

Ференц не знал, что взбесило его сильнее – пренебрежительно-подозрительное отношение или способность Пендергаста продумывать все на шаг дальше, чем он сам. Он безрассудно шагнул вперед.

– Я дал вам то, чего не даст никто другой, а теперь со мной обходятся как с рабом на галере? Можете засунуть этот прибор себе в задницу.

Проктор двинулся навстречу – он не бежал, вовсе нет, но за две секунды оказался прямо перед Ференцем и навис над ним, вторгаясь в его личное пространство. Несмотря на взрыв ярости, инстинкт самосохранения подсказал Ференцу, что лучше сохранять полную неподвижность.

– Мой работодатель сделал вам подарок – возможность заниматься чем-то из ряда вон выходящим. Чем-то поинтереснее тележки, поднимающей и обнюхивающей марсианские камни. Вы приняли этот подарок, прекрасно сознавая все последствия. И доведете работу до конца. А когда она будет завершена, не скажете о ней ни слова. Никому.

Ференц попытался ответить, но вышло лишь беззвучное шевеление губами.

– Я не просто не доверяю вам, – продолжил Проктор все тем же пугающе странным, холодным тоном. – Вы мне не нравитесь. Только шагните за черту, и вам конец. Раз, и все.

Пока Ференц переваривал его слова, Проктор оставался неподвижным, как мраморная статуя. В лаборатории повисла тишина. Примерно через полминуты Ференц слабым кивком подтвердил, что все понял. Проктор сделал шаг назад, потом еще один, пока не оказался возле двери, и уселся на стул, а Ференц вернулся к работе, полыхая от гнева и стыда.

Прошло три минуты. Проктор все так же сидел на стуле, наблюдая за работой. Ференц понял, что успел сделать не так много: неожиданная стычка вывела его из равновесия и теперь было сложно сосредоточиться. Как только он вошел в ритм проверки, послышался скрежет стула по полу, а следом – тяжелые шаги.

Сидя на корточках перед прибором, он поднял голову. Проктор передвинул стул к таинственному столу и сдернул покрывало. Под ним оказались: небольшая стопка твердых пластиковых контейнеров, весы, похожие на те, какими взвешивают алмазы или золотой песок, молоточки и другие инструменты, холщовый мешочек… и привинченное к столу устройство вроде того, на котором мать Ференца набивала свиным фаршем колбасную оболочку.

Ференц смотрел на Проктора. Тот разложил перед собой контейнеры и инструменты, затем открыл мешочек и высыпал на стол что-то сверкавшее латунью. Ференц, водивший компанию с выживальщиками, охотниками и прочими придурками в лесной глуши Западной Виргинии, догадался, что он собирается делать: перезаряжать стреляные гильзы.

Неудивительно, что этот парень оказался самокрутчиком. Зачем доверять это другому, если он может сам изготовить боеприпасы по своим убийственным стандартам. Ференц проворчал что-то себе под нос и снова нырнул под прибор, продолжив осмотр. Он старался отстраниться от происходившего в дальнем углу, но все равно слышал, как Проктор протирает латунные гильзы смоченным в масле тампоном, вычищая пороховую гарь, и вставляет новые капсюли с помощью ручного капсюлятора. Почему-то этот процесс – сама мысль о том, что Проктор занимается своим делом, вместо того чтобы наблюдать за ним, – раздражал Ференца еще сильнее. Звук раскатившихся по металлу крохотных шариков подсказал ему, что Проктор отмеряет порох на весах. Ференц представил себе, как хладнокровный садист плотно набивает порох: сто пятьдесят или даже сто шестьдесят гранов на девятимиллиметровую экспансивную пулю. Затем раздался тихий стук обжимочного пресса. Проктор измерил вес первого патрона и, видимо, собирался взяться за остальные.

Действительно, попытавшись продолжить работу, Ференц услышал, как пресс опять застучал, и опять, и опять. Потом короткая пауза и новая очередь коротких щелчков.

Потеряв последнее терпение, Ференц поднялся. Проктор разложил перед собой ровными рядами не меньше сотни гильз и принялся забивать в них пули на нужную глубину. Он и впрямь изготовлял экспансивные пули – вот мерзавец! Мало того, Проктор закладывал в гильзы пинцетом что-то вроде резиновых или пластиковых колец, чтобы пуля не застряла в одежде, а вошла в плоть, прежде чем сплющиться.

– А знаете, я ведь могу просто уйти отсюда, – сказал Ференц.

Проктор отложил пинцет и взял штангенциркуль, вероятно для проверки размера патронов. Услышав, что Ференц заговорил, он поднял брови в немом вопросе.

– Например, прямо сегодня. Я могу выйти отсюда… и уйти совсем. И плевать мне на ваши «протоколы». Конечно, я потеряю приличные деньги, но мне и так заплатили чертову кучу, так что, возможно, оно того стоит – посмотреть, как вы будете выкручиваться без меня. Что случится, если вы не сможете сами проверить прибор? Или, допустим, лопнет прокладка? – Он хрипло рассмеялся. – Хотел бы я посмотреть, что вы станете делать.

Проктор не отрывал от него взгляда, сидя со штангенциркулем в руке. Эхо несколько раз подряд повторило последние слова Ференца, а потом затихло.

– Знаете, – произнес наконец Проктор, – пару лет назад в Англии провели исследование. На кошках. Не диких, а прирученных, домашних, которые знают, откуда в следующий раз появится еда. И выяснилось, что когда они охотятся на мышей, птиц или кроликов, то в восьми случаях из десяти намеренно предупреждают добычу, перед тем как наброситься на нее. А потом, когда эти же самые кошки играют с пойманными мышами, одной из десяти удается убежать. Спрашивается, зачем же кошки это делают, зачем дают шанс своей добыче после долгой охоты? Зачем дразнят, вместо того чтобы убить сразу? Оказалось, все просто: домашним кошкам скучно. Видеть страх в глазах жертвы – отличный способ, как выяснилось, избавиться от однообразия жизни. Итак… вы действительно хотите уйти, доктор Ференц? Честно говоря, в глубине души я надеюсь, что вы именно так и поступите. Видите ли, не только кошки временами страдают от скуки.

Это была самая длинная речь Проктора из всех, что Ференц когда-либо слышал от него. Все это время он держал в руке штангенциркуль. Но через мгновение опустил взгляд и принялся измерять готовые патроны.

Секундой позже Ференц молча вернулся к осмотру прибора.

63

25 декабря 1880 года, Рождество

Пассажиры вышли из кеба перед отелем «Нормандия», на углу Бродвея и Тридцать восьмой улицы. Экипаж загрохотал прочь, посыльный кинулся вниз по ступенькам за багажом, а Пендергаст остановился взглянуть на grand edifice [142] . Придержав д’Агосту рукой, он поднял трость.

142

Большое здание (фр.).

– Одну минуту, мой дорогой Винсент, – сказал он, наклонившись ближе, чтобы рождественские песнопения, долетавшие с ближайшего угла, не заглушили его слова.

– Не вопрос.

Накануне вечером д’Агоста появился на пороге дома Пендергаста, буквально упросив отправить его в 1880 год, пока он не передумал, и с тех пор старался как можно меньше рассуждать, во всем следуя за другом.

– «Нормандия» – не самый дорогой отель в Нью-Йорке, но он популярен среди богатых европейцев, заботящихся о своем кошельке. Идеальное место для праздного английского денди вроде меня, совершающего долгую увеселительную поездку по Штатам и живущего на денежные переводы с родины.