Качели в Пушкинских Горах
Шрифт:
Петя догоняет и останавливается перед ней, тяжело дыша и вытирая ладонью пот со лба.
У Пети узкие плечи, стриженая голова и длинный нос, на котором очки прыгают, как лягушки.
— Ну что, одинокий бегун? — усмехается Афалина. — Где твоя механическая лошадь?
Петя молчит и смотрит на Афалину.
— Хочешь, я сконструирую для тебя самый легкий и самый мощный мотоцикл в мире? — спрашивает он. — Я уже над этим думал… У меня получится…
— Вот еще! — дергает плечом Афалина. — Я — дельфин, я люблю море и солнце… Кстати, я не обижаюсь на тебя за эту кличку… Один человек сказал, что
— Яхту? — растерянно смотрит на нее Петя. — Но я совсем не знаю судостроения…
— Ну так узнай, — говорит Афалина. — Это для тебя раз плюнуть…
— А что это за человек, которому понравилась твоя кличка?
— Я познакомилась с ним на теннисном корте… — отвечает Афалина. — Он мастер спорта… А ты, Петя, даже на перекладине подтянуться не можешь… И вообще, чего тебе от меня надо?
— Чтобы ты хоть раз нормально поговорила со мной, — почему-то шепотом говорит Петя.
— А как бил меня, как обзывал, как дергал за косы? Думаешь, я забыла?
Петя хочет что-то сказать.
Афалина рукой останавливает его.
— Зачем ты начал писать стихи? Я читала вчера твое стихотворение в газете… Зачем ты… — Афалина усмехается, — технический гений, а теперь еще и поэт, пишешь про такое ничтожество, как я? Думаешь, никто не понял, что это про меня?
— Разве ты ничтожество? — ужасается Петя.
— Моими устами глаголет учебник, — говорит Афалина. — Ты можешь конструировать что угодно, писать что угодно, но ты мне никогда не понравишься, потому что… Решай задачи, Петя!
Афалина смерила его с ног до головы презрительным взглядом и вскочила в троллейбус, который уже закрывал двери.
Петя остался на остановке.
В этот день он в школу не пошел. Целый день Петя околачивался на Ленинских горах, добиваясь, чтобы его записали в секцию тенниса.
Попутно он придумал одну интересную штуку с фотоэлементом, которую можно было вполне поместить в рукоятку теннисной ракетки. Она должна безошибочно реагировать на мячик и отбивать его в точку поля, максимально удаленную от ракетки противника.
А Афалина сидела на уроках и вспоминала, как она мечтала, чтобы Петя дернул ее за косу или ударил, и как она была счастлива, когда он придумал ей дурацкую дельфинью кличку, и как она потом плакала, когда Петю год назад пересадили от нее на другую парту…
КАЧЕЛИ В ПУШКИНСКИХ ГОРАХ
… Бронзовые тела коней и атлетов, древнегреческие боги с мрачными лицами, радуга сквозь водяную пыль на подступах к фонтану.
— Как мне здесь надоело! — вздохнула она.
— А чья идея ехать в Петродворец? — спросил я.
— Твоей мамы, — ответила она.
Я пожал плечами. Пить хотелось страшно. Кругом валялись смятые картонные стаканчики.
В кармане у меня пять рублей. На эти деньги я должен ее развлекать. Если к пяти рублям прибавить семьдесят копеек, получится приличный футбольный мяч.
— Куда мы сейчас пойдем? — спросила она.
— Куда хочешь.
— Хочу подальше от фонтанов.
Она — дочка папиного друга. Этот друг — инженер-строитель. Сейчас он работает в Индии. Руководит постройкой
нефтеперерабатывающего гиганта. А его дочка вместе с бабушкой раньше жили в Москве. Но вот недавно бабушка умерла, и теперь дочка улетает к отцу в Бомбей. Там есть русская школа.Рано утром мама ездила в аэропорт встречать ее. От нашего дома до аэропорта пятнадцать минут езды на тринадцатом или тридцать девятом автобусе. Из окна видно, как садятся и взлетают самолеты. Я их в воздухе неплохо различать научился. Ил-62, почти как ракета, вертикально взлетает, а вот Ан-24, наверное, целый час высоту набирает. Высоко в небе Ил-62 похож на гуся с длинной шеей, а Ан-24 напоминает ботинок.
Они вошли в квартиру, когда я смывал в ванной вчерашнюю футбольную грязь. Я, конечно, забыл, что утром приедет какая-то девочка: отправился в ванную в трусах и теперь стеснялся выйти.
— Сегодня будет великолепный день, — донесся до меня незнакомый голос. — Я летела на самолете и не видела ни одного облачка. Небо голубое, а по нему идут розовые полосы. Как на картине Рериха…
Ее звали Люся. За завтраком она рассказывала про покойную бабушку, которая под конец жизни стала очень плохо видеть. Бабушка целыми днями сидела у окна и спицами шевелила. Делала вид, что вяжет.
— Люсенька, тебе, наверное, хочется город посмотреть? — спросила мама.
— Лучше уж тогда Петродворец, — сказала Люся.
— Прекрасно, — обрадовалась мама. — Сережа, ты как?
«Никак», — хотел ответить я. До отъезда в пионерский лагерь три дня, надо сделать кучу дел, а в Петродворец мы всем классом ездили месяц назад.
— Слушай, — спросил я у Люси, когда мы вышли во двор, — зачем ты в Ленинград прилетела? Неужели из Москвы нельзя в Индию лететь?
— Видишь ли, — объяснила она, — мне надо в Бомбей, а из Москвы самолеты только на Дели и на Калькутту. А через Ленинград проходит рейс Монреаль — Париж — Ленинград — Дакка — Бомбей. Самолеты канадской авиакомпании летают. «Боинги»… Иногда даже в салоне кино показывают…
— В самолете кино?
Она посмотрела на меня, как на неандертальца. Некоторое время я молчал.
Знаю я эти «боинги». Похожи на наши Ил-62, только побольше и с красной полосой посередине. Вот только не помню: турбины у них или винты?
Все время было прохладно, а когда мы приехали в Петродворец, стало вдруг невыносимо жарко. Казалось, что сверкающие фигуры в фонтанах плавятся под тонкими струями воды. Но Люся недолго любовалась фонтанами. Пожалуй, только мощный Самсон заинтересовал ее. А мимо львов, стройных девушек с амфорами она проходила не останавливаясь. А я все время думал о пяти рублях. Туда ехали без билета и обратно так же надо… Этот мяч не давал мне покоя.
— Тебе скучно со мной? — вдруг спросила Люся.
— С чего ты взяла?
— О чем ты все время думаешь?
— Ни о чем.
— А почему молчишь, когда я к тебе обращаюсь?
— Так…
— А я слышала, что тебе мама говорила… Ты должен мне мороженое покупать. Я, если захочу, могу десять порций съесть. Давай на спор?
— Не хочу на спор, — сказал я.
— Тебе мама велела за мной ухаживать?
— За болонками ухаживают. И за аквариумными рыбками тоже. Только их не мороженым, а червяками угощают. Понятно тебе?