Кадын

Глава 8 Мост через желтое море

История с чолом была для меня больше болью, чем гордостью: уже через день мне казалось, что или не я совершила то, или этого просто не было. Хотя мясо мы ели еще несколько дней, а Камка разрешила мне покидать кручу, что для других дев оставалось запретным.

Теперь мы ходили там вместе с моим ээ по долине, следили за духами и зверьми, он учил меня призывать ээ-тай, стрелять с их помощью и перемещаться. Но главное, что он учил меня делать, это бороться с ним — с самою собой бороться. Это было непросто, и ни разу победить мне не удавалось. Все движения у него были мои. Все приемы, любимые мною, были просты для него, а поймать его на слабости, которую за собой знала, было сложно: для этого сильнее и ловчее надо было стать, чем я была.

Он говорил мне: «Смотри не на то, что я делаю, а на то, что сделаю в следующий миг». Я понимала и пыталась так делать, но только скованнее становились движения: я чего-то ждала и всегда пропускала. Двойник говорил: «Не думай», или: «Забудь о себе», — но тогда не получалось совсем.

Многое случилось в те дни на круче, но я не стану полнить рассказ. Лишь об одном случае не могу умолчать. Вся Очи моя в нем и та страсть, которая всю жизнь не отпускала ее. Через много лет развела нас с сестрой эта страсть, но тогда детской ошибкой показаться могла.

Это случилось в один из дней заходящей луны. Воздух, так долго бывший спокойным и чистым, начал мутиться, снег посыпал колючий и резкий, ветер крепчал. Еще утром мы занимались на круче, но ветер стал нестерпимым, и Камка велела уйти в пещеру. Самой же ей надо было спуститься в лес, снять силки и перегнать табун в закрытое место.

В пещере было тихо, но мы понимали, что буря может продлиться несколько дней. Это нас удручало, слабый, праздный разговор то возникал, то затихал меж нами.

Вдруг заговорили о наших занятиях с духами. Мы почти не рассказывали друг другу о том, но вдруг принялись вспоминать о мирах, где бывали. Начала Ильдаза. В ее мирах были горы с пещерами, глубокими и разветвленными, по которым она ходила и искала сокровища: руды, камни для красок, драгоценные светящиеся камни и, конечно, красный цветок — камешки темно-красного цвета, вечные спутники и предвестники золота, которые кузнецам помогают очищать его и делать тонким листом [8] . Дух учил ее, чтобы потом и в настоящих пещерах эти сокровища ей открывались.

8

Киноварь — минерал кровавого цвета, из которого добывают ртуть, используется для изготовления тонкой золотой фольги. Иногда залегает поблизости от золотоносных жил.

— В кузнецких станах красный цветок зовут еще кровью грифона, — сказала я. — Моя мать оттуда, я знаю.

— Так и есть: ээ-торзы грифон охраняет золото, — согласилась Ильдаза. — Пока что я не умею обойти его, но мой ээ научит меня этому.

Потом Ак-Дирьи принялась рассказывать о своих путешествиях. Ее дух учил знанию трав и их свойствам. Потому все ее впечатления обладали запахом и вкусом: она не столько видела и осознавала образы своих миров, сколько воспринимала их вкус.

Очи на то рассмеялась:

— Готова поспорить, там все реки полны молоком и медом, как на вышнем пастбище, и ты уже не одну из них выпила!

Девы рассмеялись, но Ак-Дирьи надулась. С обидой она спросила у Очи, что та сама видела и делала в мирах у ээ. Очи отвечала:

— Мне неинтересно лазать везде, как неразумному дитяти, когда люлька кажется пещерой, а котел — кипящим озером. Я занимаюсь только одним, но не отступаю в этом: я ищу мост, чтобы перебраться на другую сторону желтого моря, в мир ээ-борзы.

Девы ахнули — оказалось, все встречали это мерзкое море, границу с мирами алчных ээ. Но никто не знал, как перейти его.

— Шеш, Очи! Это опасно, да и Камка запретила, — говорили девы.

Но Очи только усмешку скривила:

— То, что требует много сил, даст несравненно больше. А кто боится выйти в тайгу, останется без обеда.

— Мне говорили, что ээ-борзы требуют заложника от того, кто решится ступить в их мир, — сказала вдруг молчавшая до того Согдай. Она сидела, потупившись, и лицо ее было болезненным, словно она сама не хотела говорить того, что сказала.

Ильдаза спросила:

— Откуда ты знаешь? Или ты тоже ищешь путей к вечно голодным духам?

Но Согдай не ответила, и тогда Ак-Дирьи начала насмехаться над ней:

— Нет, то ей открыли духи из стана ее матери. Что, Согдайка, отличаются духи у разного люда? Ты с материнскими на каком языке говоришь? Или по-песьи лаешь?

Согдай промолчала. Она была дочерью пленницы, из дальних походов привезенной ее отцом, и красива не по-нашему: глаза чуть раскосые и черные, как у оленухи, черные волосы в нескольких косах, а кожа — нежная, смуглая и с румянцем, как самая ранняя заря. Я любила ее за такую странную, чуждую, но яркую красоту, а еще больше — за твердый дух и кроткий нрав. Однако Ильдаза и Ак-Дирьи не могли ей простить чужеродности, бывало, травили и насмехались над ней. Согдай всегда сносила нападки терпеливо, и я не понимала ее. Она же говорила, что с детства привыкла и научилась не замечать. «Раньше ты терпела. Теперь можешь дать отпор!» — говорила я.

«Мать учила меня, что силой добиваются страха, но не любви», — отвечала кротко Согдай.

И хотя я жалела ее, а Ак-Дирьи за злой язык часто ругала, никогда бы не сделала того, что Очи: она кинулась коршуном на Ак-Дирьи, повалила на спину и так ударила в грудь, что дыхание выбила. Потом отошла, как ни в чем не бывало, и спокойно сказала:

— Ты больше не смеешь Согдай оскорблять. За нее теперь я отвечать буду.

Ак-Дирьи сидела, выпучив глаза, хватала ртом воздух. Но когда прошло это, произнесла вдруг зло, ни к кому не обращаясь:

— Сейчас буря начнется, алчные духи будут по лесу метаться, падших, слабых, заблудших забирать. Сейчас самое время жертву им дать. Уж не для того ли Очи бережет Согдайку?

И все мы обернулись к Очи. Она же, казалось, не слышала этих слов, но что-то странное происходило с ней: лицо потемнело, будто тень легла, и жестокая маска отразилась в чертах.

— Помолчи, Дирьи! — сказала я гневно. — Или горячие угли тебя заставлю есть!

Я думала, и других возмутят эти глупые слова, но смотрю: Очи и Согдай глаза прячут. Что-то злое вокруг собиралось. Гнев меня взял:

— Что же вы молчите, как рты зашили? Или вам не дики эти слова? Очи! Согдай! В глаза посмотрите и отвечайте: задумано ли что между вами?

Словно бы в толстый войлок кричала я — не касались слова дев. Медленно, как опоенная дурманом, Согдай на меня посмотрела:

— Не задумано ничего, царевна, — сказала тихо и снова отворотилась.

— А ты что скажешь, Очи?

— В станах детей пугают, чтоб не ходили в тайгу: унесут алчные духи. Мы не дети. Я не понимаю слов Ак-Дирьи, — сказала Очи, но я слышала, что голос ее лжет, и снова гневно воскликнула: