Кафе смерти

В Москве никаких шелковиц, только узкоплечие бессмысленные тополи. В свободные дни она ходила. Один раз спустилась в метро, но запуталась в пересадках, попыталась вернуться, оказалась на новой ветке, попала в толпу людей с одинаковыми зелеными лицами, наступила в красную лужу, от которой кисло пахло забродившими щами, кое-как выбралась наверх и решила – дальше пешком. От дома до палатки с дешевым кофе в центре – три часа быстрым шагом и четыре небыстрым. Стаканчик в руке быстро намокает и начинает рваться. Город вокруг тоже весь как дешевый стаканчик, красивый, светлостенный, желтофонарный, но на вкус как мокрый картон. Однажды, правда, Ри завернула в арку и оказалась в закрытом со всех сторон дворе. На лавочке у подъезда газета, под мусоркой потягивается рыжая холеная кошка. Окно второго этажа распахнуто, наружу вылетает белая кружевная занавеска и вместе с занавеской – звуки скрипки. Осеннее солнце погладило Ри по щеке, и во рту вдруг стало сладко, как будто ягоду шелковицы раздавила языком.

Так шло время.

Мамин конверт с адресом не нужно было даже доставать, Ри заучила его как стишок. Поселила его где-то в дальнем углу своего сознания, и адрес этот о себе не напоминал. Просто был. Как если на солнечных очках оставить отпечаток пальцев: вроде бы и видно все, а вроде и мешает что-то. Она иногда говорила себе: да ведь там наверняка уже никто не живет. Говорила: и чего ты ей скажешь? И разрешала пятну оставаться пятном. Эти месяцы в Москве походили на задержку дыхания. Было в этом что-то успокаивающее – жить так, как будто никому и ничего от тебя не нужно.

* * *

Проснулась резко, будто кто-то крикнул над ухом. С ощущением, что все перевернулось. Или с похмельем.

Снимали новостной сюжет: какой-то толстый и краснолицый депутат выходил из машины. Тут по сценарию его окружали жители. Депутат жал руку мужчинам и что-то говорил на камеру про путевки в Крым, Ри не вслушивалась. Гримерше приходилось пудрить его каждые пять минут, но хрячий блеск не скроешь – это Ри случайно подслушала в очереди в туалет. Она засмеялась, гримерша попросила пустить вперед, а то обоссу сейчас тут всё – так и познакомились. Потом подтянулось еще несколько жителей. Теплая осень заканчивалась, начиналась холодная. Все ежились, особенно Ри, у которой не было зимней одежды. Прыгали на одной ноге, растирали руки. Гримерша осторожно доставала из кармана пальто фляжку и делала глоток. Встретившись взглядом с Ри, она приглашающе приподняла брови, но та не успела согласиться, перерыв закончился.

На съемке играли: перед самым подходом депутата один из жителей шептал что-то смешное. Дальше все должны были сохранять внимательные лица на камеру. Делали несколько дублей, то и дело кто-то начинал хохотать. После крика режиссера о том, что массовке не заплатят, угомонились.

Закончили уже вечером. Ри все-таки глотнула то, что было во фляжке. Стало теплее. Она огляделась и представила, что жители были ее старыми друзьями.

– Я живу на соседней остановке, – сказала она гримерше.

И через полчаса все уже развалились у нее в комнате. По дороге гримерша купила дешевого вина. Ри не различала, что дешевое, а что нет, но один из жителей, имя которого она не запомнила, поцокал языком и сказал: кислятина для бомжей. Потом оглядел ее квартирку и поцокал еще: в бомжатнике и пьем. Разговаривали про депутата со съемок. Гримерша громко и долго рассказывала о том, как она приехала в Москву из маленького города в Сибири, чтобы стать актрисой. Ри тронула ее за руку и тихо сказала, что она тоже приехала из маленького города, только на юге, почти из деревни. Гримерша глянула на нее, как сквозь мутное стекло, и продолжила. Кто-то залез на стол прямо в ботинках и высунулся в окно. В квартиру потянуло сигаретным дымом. У Ри заболела голова, она накрылась одеялом, подвинулась на кровати к самой стенке и заснула под говор. Ей снился депутат, который превратился в свинью. Он весело бегал по пляжу и кричал: наш, наш, наш, наш!

Проснулась уже одна. Дверь в квартиру была раскрыта. Лежа на кровати, Ри видела коридор и грязные следы на полу. Она нехотя встала и осмотрелась: коробка из-под пиццы под столом, бутылки около конфорки, чья-то резинка для волос на столе.

Стоя под душем, она поняла, что за мысль появилась и тут же исчезла из головы в момент пробуждения. Мысль, похожая на толчок. Да ладно, одернула себя и взмахнула рукой. Да ладно, – повторила вслух. Но все-таки очень быстро помылась, так же быстро вытерлась и, скрипя тапками, прошлепала к себе. С волос под футболку стекала вода. Она открыла ящик в столе и зачем-то пошарила в нем рукой, хотя все было видно.

Все и так было видно – конверта с мамиными деньгами там не было.

* * *

Мокрые волосы собрала под шапку. Ри не помнила, как одевалась, и сейчас, заметив отражение в витрине, не узнала себя. Похожа на пацана, подумала. Потом достала телефон и еще раз – какой уже, третий, пятый? – проверила календарь. Тридцать первое октября, завтра за оплатой придет хозяйка квартиры. Вспомнила, как вчерашний житель назвал ее комнату бомжатником – подумала, что придется по-настоящему идти на улицу.

Ладно, уговаривала себя, можно попросить хозяйку отсрочить оплату. Хотя бы на месяц. Она наверняка согласится. Кто взял? Может, этот и взял? Или гримерша? Ри попыталась вспомнить вчерашнюю ночь, она даже остановилась и закрыла глаза. Почувствовала, как в ушах знакомо зашуршало.

Лица расплывались, походили одно на другое, в голове явно звучал голос гримерши, который рассказывал, что Москва – проститутка, ложится под того, кто побогаче. Она открыла глаза и огляделась, только сейчас поняла, в какую сторону пошла. Ну а что, разве есть варианты? И сама себе ответила – есть. Пролистала на форуме все объявления о съемках, пока не нашла сериал, про который вчера рассказывала гримерша. Адреса не было, позвонила по телефону из первой заявки.

– Здравствуйте, – сказала она как можно увереннее и назвала имя с форума.

– Да, кто это?

– Я набираю на следующую серию, – замялась, пытаясь подобрать хотя бы одно название сериала, – вы идеально подойдете. Готовы?

– А сколько платят?

– Я хочу предложить вам не массовку, а кое-что получше, – она выдержала паузу, – и подороже.

Мужчина шумно выдохнул. Ри сразу продолжила:

– Давайте уже лично – у вас же через полчаса все стартует? – (Мужчина подтвердил.) – Я заеду. Напомните, где съемки?

– А вы не знаете?

– Адрес в офисе, я в такси, киньте эсэмэс. – Она повесила трубку.

Сработало? Она смотрела на экран. Ну же. Переминалась с ноги на ногу, говоря телефону: давай, ну давай, – и он завибрировал. На экране появилось сообщение с адресом.

Съемки на другом конце Москвы, пришлось все-таки ехать на метро. Прямо перед ней в поезд зашел отец и опустился на сиденье в начале вагона. Ри встала к нему спиной, подумала: не сейчас.

Когда добралась, уже начало темнеть. Она подошла к группе куривших и спросила, где гримерша. Да бегала где-то, женщина огляделась, посмотри там, под навесом.

Гримерша стояла в огромной куртке, явно не ее размера, с пластиковым стаканчиком.

– Сегодня без фляжки? – спросила Ри.

Гримерша вздрогнула.

– Напугала! – Она улыбнулась и похлопала себя по карману. – Фляжка на месте. Будешь?

– Нет, – Ри покачала головой, – слушай, ты взяла? Не ври только, ты?

– Что?

– Деньги. Ты взяла? Из ящика стола. Конверт?

– Какие деньги, ты что?

– Там не так много, – Ри потерла переносицу, – но я еще три месяца могу на них прожить. У меня вообще ничего больше нет. Отдай, – она постаралась посмотреть гримерше в глаза, но в темноте уже все расплывалось, – отдай, пожалуйста.