Кафе смерти

– Ри, – гримерша отшагнула, – у тебя украли что-то вчера?

Ри почувствовала, что устала. Захотелось сесть, хотя бы и просто на землю.

– Вот, возьми. – Гримерша вытащила из кармана бумажку. – Это вся моя наличка.

Ри механически забрала.

Обратно ехала на метро. Лица людей стекали вниз. Ри чувствовала себя так же. Ей казалось, что вся она начинает подрагивать, как желе, и это только дело времени – скоро превратится в густую черную жидкость у них под ногами. Она бесцельно проехала несколько остановок в одну сторону, пересела и проехала несколько в другую, куда-то перешла, снова села в поезд, пока не услышала знакомое название. Ри подняла голову и посмотрела на открытые двери. Безликий женский голос попросил быть осторожной, не забывать свои вещи и ехать уже домой к чертовой матери. Она выбежала из вагона в последний момент. Потянула за собой шарф, застрявший между дверей. Тот легко выпрыгнул наружу.

Ри стояла у дома уже несколько часов. Окончательно стемнело. Она прыгала на правой ноге, на левой, снова на правой – согревалась и принималась ходить туда и обратно. На конверте был номер квартиры, можно просто позвонить. Что сказать? В голове крутились разные версии, и все они звучали плохо. Время от времени из подъезда выходили люди. Каждый раз Ри вздрагивала, всматривалась – нет, не она. Снова отходила подальше, садилась на детские качели у знакомой деревянной русалочки. Вставала и снова садилась.

А потом она вышла, и внутри как будто лопнул воздушный шарик. Ри смотрела на нее в упор – женщина подняла воротник выше, ссутулилась, как будто хотела завернуться в свои плечи, и быстрым шагом куда-то пошла. Ри – за ней. В трамвае она села через одно сиденье, видела серые пряди волос, вылезающие из-под шапки, видела край красной щеки, видела, как женщина снимает перчатку и прикладывает к шее ладонь тыльной стороной. Ри неосознанно повторила этот жест и почувствовала жар.

Так добрались до обшарпанного здания во дворах, несуразного и похожего на торговый центр. Женщина вошла внутрь, и Ри помедлила. Рядом темным силуэтом высился памятник, наполовину закрывая табличку у входа. Ри подошла ближе и прочитала: «Библиотека».

Внутри тепло. Ри оставила одежду в гардеробе и подошла к лифту, у которого толпилось несколько человек. Двери лифта уже почти закрылись, когда послышались торопливые шаги и кто-то попросил: подождите, пожалуйста. Ри увидела – в лифт зашла она. Прошлась безразличным взглядом по ней, и Ри как будто острым краем бумаги порезалась, отвернулась к стенке.

Когда вышли из лифта, она внимательно посмотрела прямо на Ри. Увидела. Ри постаралась улыбнуться.

Глава 4: Ноябрь. Марина

– Давай еще раз, – сказала я.

Она вдохнула и снова начала говорить. Вдруг пошел дождь, повалился, будто кто-то сверху перестал придерживать небесные тазы. Откуда такой весенний дождь? Все вокруг шумело. Мир превратился в одну большую стиральную машину, по дороге бежали люди, ехали такси, все закручивалось.

Я смотрела, как двигаются ее губы, потрескавшиеся, светло-розовые. Ничего не слышала, вспоминала Карину.

Все было про нее и для нее. Говорила мне, что у нее губы шелушатся, потому что под ними растут новые. Я верила и расстраивалась, что мои не растут, что придется всю жизнь ходить с теми, что уже есть – тонкими, совсем не розовыми, такие и поцеловать никто не захочет. Ей все давалось легко, особенно другие люди. Будто крючок какой в ней был, зацепишься раз и уже никуда не денешься, только с кровью. Ее любили девочки, мальчики, чужие родители, мои родители, ее родители.

Иногда я представляла, что просыпаюсь в ее теле. Смотрю на свои (ее) руки, ноготь на большом пальце с вмятиной в середине, прямо как у моей мамы (ее мамы). Я думала: а поймет ли моя, что мы поменялись? Будет ли она этому рада? Лиза вот точно не будет, ей Карина не нравится.

Дело всегда было в мелочах. У ее кукол были платья в горошек, а у моих – переделанные в сарафаны носки. Ее теплые штаны были того же цвета, что и свитер. А у меня – колючие рейтузы не в тон водолазкам, которые я донашивала за Лизой.

У нее даже ноги не пахли. Помню, на физкультуре мальчишки стащили ее ботинок и начали перебрасывать друг другу. Поймал Кирилл, Лизин одноклассник, имя которого было прочерчено ручкой на внутренней стороне ее пенала, волосы такие светлые, что почти белые, кто-то крикнул – понюхай! И потом уже все начали кричать и смеяться: понюхай ботинок! Я аж в стенку вжалась, мои-то старые тапки пахли так, что их приходилось оставлять на улице на ночь. Я вижу, как он медленно расправляет шнурки, наклоняется, вдыхает, потом поднимает голову, улыбается виновато и немного довольно и говорит: ничем не пахнет!

Она была моей единственной подругой. Мне казалось, что все вокруг ходили на тайные уроки о том, как дружить. Все-то у них было легко, прыгали с темы на тему, будто молчание – лава, смеялись громко, ездили вместе на косу в лес – было там у них место, сидели на размокших бревнах, рвали цветы, трогали улиток палочками. Улитки доверчиво высовывали глаза на длинных ножках, чтобы тут же их втянуть обратно в ракушку.

Карину как-то туда позвали, а она позвала меня. Я сидела на бревне, улыбаясь всем, кто на меня посмотрит. Мне казалось, что я и сама улитка и все меня тыкают палочкой, но только прятаться в ракушку нельзя. Я думала, что у меня неплохо получается, но под конец, когда Карина ушла с Кириллом – тем самым, с ботинком – смотреть на муравейник, ко мне повернулась девочка из параллели и спросила, зевая: а ты кто? А я почему-то не смогла ответить.

Со мной Карина смеялась не так, как с ними в лесу, по-другому – громко, запрокидывая голову, вытирая слезы. И я смеялась так, что не выпрямиться, только упасть в мокрую траву и уже даже не хохотать там, а сипеть, забыв и шутку, и все вокруг. Больше я ни с кем в жизни так не смеялась.

* * *

– Мне нужны деньги, – повторила она.

Я пыталась собрать мысли, придумать, что делать с девочкой. В голове рисовая каша. Все поплыло. Я представила, как включу дома телевизор и лягу в кровать. Стало хорошо.

– Сколько тебе нужно?

– Я не знаю. – Она уставилась себе под ноги. – Если честно, я не думала, что ты дашь.

Как она легко перешла на ты.

– Пойдем, – устало сказала я. – Нам пару остановок на трамвае.

– Я знаю.

Откуда?

Дома я сразу пошла к буфету, порылась в конверте, захватила пару бумажек, подумала и захватила еще.

– На. – Я посмотрела на нее и увидела, как это знакомое лицо расплывается по краям, замыливается.

Надо успокоиться. Я села на диван. Девочка положила деньги в карман, помолчала и ушла из моего взгляда. Ушла сама, не пришлось и просить.

– Погоди, – сказала я и встала с дивана. – Как тебя зовут-то?

Она обернулась у двери.

– Ри, – сказала она, – Карина на самом деле.

– Тоже Карина, – усмехнулась я, – ты знаешь, что она с детства хотела это сделать?

Она кивнула, и я улыбнулась, не ей, а Карине.

– Мама говорила. – Девочка стояла в дверях в ботинках, я поморщилась, грязь ведь занесет.

– Ботинки. – (Но она меня не слышала.)

– Мама говорила, что у тебя есть сестра.

– Сестра?