Каирская трилогия
Шрифт:
Поколебавшись, она произнесла:
— Я боюсь, что чтение является причиной твоего молчания и рассеянности.
«Ну нет, чтение тут не при чём. Если бы ты только знала, что чтение отвлекает меня от усталости. Всё это время ум твоего сына занимает нечто иное, от чего даже чтение не может его отвлечь. От этого не существует лечения, и ни мать, ни кто-либо ещё из людей не способен отыскать его. Это недуг набожного сердца, которое в смятении, и не знает, что ему пожелать, кроме этих страданий!..»
Он лукаво заметил:
— Чтение подобно кофе: оно не повредит! Разве тебе не хотелось бы, чтобы я стал учёным, как и мой дед?
На её бледном круглом лице расплылись радость и гордость. Она произнесла:
— Да, конечно, я желаю
Он улыбнулся:
— Я в хорошем настроении, как ты того и желаетешь. Не утруждай свой ум досужими домыслами.
Он заметил, что её забота о нём в последние годы только возросла, даже больше, чем необходимо, и больше, чем того хотел бы он сам. Её преданность ему, привязанность и опасения о том, что может причинить ему вред — или о том, что, как ей казалось, может причинить ему вред, — стали занимать её ум слишком уж сильно, так что ему было неудобно, и провоцировали его защищать свою свободу и достоинство. Хотя к такому развитию событий примешивались и иные причины, которые возникли сразу после гибели Фахми, когда на неё свалилось горе потери. Он никогда не переходил границ ласки и вежливости, защищая свою свободу.
Она сказала:
— Меня радует, что я слышу это от тебя. Хоть бы это было правдой. Я стремлюсь лишь к твоему счастью. Сегодня я молилась о тебе в мечети господина нашего Хусейна, в надежде, что Аллах внемлет моей мольбе.
— Амин…
Он поглядел, как она подняла кофейник, чтобы налить себе четвёртую чашку кофе, и уголки его губ растянулись в лёгкой улыбке… Он вспомнил, что посещение мечети Хусейна когда-то казалось Амине неосуществимой мечтой. И вот сегодня она ходит туда, сколько пожелает, когда идёт на кладбище или на улицу Суккарийя. Но какую же дорогую цену пришлось ей заплатить за подобную незначительную свободу! Он и сам питал несбыточные мечты. Какую же цену потребуется заплатить за них, чтобы они исполнились? Он заплатил бы любую цену, даже самую высокую, какая только возможна ради этого.
Он коротко рассмеялся и снова заговорил:
— От твоего посещения мечети Хусейна остались незабываемые воспоминания…
Амина ощупала руками свою ключицу и с улыбкой сказала:
— И неисчезающий след…
Камаль с некоторым воодушевлением заметил:
— Ты больше не домашняя узница, как прежде. Теперь ты вправе навещать Хадиджу и Аишу, или нашего господина Хусейна когда захочешь. Представь себе, чего бы ты лишилась, не ослабь отец поводья!
Она подняла на него глаза с выражением застенчивости или даже смущения, словно ей было неприятно упоминание о тех льготах, что она приобрела с потерей ребёнка. Затем она мрачно потупила взор, словно говоря: «Лучше бы всё было как прежде, и мой сын был жив». Но на словах она боялась выразить то, что кипело в её груди, не желая нарушить спокойствие Камаля. Она удовлетворилась тем, что сказала, будто оправдываясь за свою свободу:
— Мои выходы из дома от случая к случаю это всего лишь развлечение для удовольствия. Я посещаю Хусейна, чтобы помолиться там за тебя, и хожу к твоим сёстрам, чтобы удостовериться, что у них всё хорошо, да решить проблемы, которые, кажется, больше никто не способен решить, кроме меня!
Он без труда догадался о тех проблемах, что она имела в виду. Когда он узнал, что она посетила сегодня Суккарийю, спросил:
— Что нового в Суккарийе?
Вздохнув, она ответила:
— Как всегда…!
Он с сожалением покачал головой и с улыбкой сказал:
— Она создана для ссор. Такова уж Хадиджа…
Амина печально заметила:
— Её свекровь сказала мне: «Любой разговор с ней чреват серьёзными последствиями…»
— По-видимому, её свекровь выжила из ума!..
— Её оправдывает старость, но что оправдает твою сестру?!
— Интересно, ты на её стороне или на стороне правды?
И он многозначительно засмеялся, а Амина снова глубоко вздохнула и сказала:
— У твоей сестры
горячий нрав. Она быстро выходит из себя даже от искреннего наставления. И горе мне, если я любезна с её свекровью из почтения к её возрасту и положению. Хадиджа потом с горящими глазами спрашивает меня: «Ты за меня или против?» Поистине, нет силы и величия ни у кого, кроме Аллаха. За меня или против!.. Разве мы на войне, сынок?.. Как ни странно, но иногда её свекровь не права, однако Хадиджа упорно продолжает препираться, пока сама становится не права..!Камаль едва ли мог держать зло на Хадиджу. Она была и остаётся его второй матерью и неисчерпаемым источником нежности. Но куда ей было до прекрасной и ослепительной Аиши, впитавшей в себя все черты семейства Шаукат!
— И что же обнаружило расследование?
— На этот раз ссора началась с её мужа, что было против обыкновения. Я вошла в их апартаменты, когда они яростно спорили, и даже удивилась, что могло возбудить такого доброго человека, и вмешалась, чтобы помирить их. Затем узнала причину спора: она решила вытрясти пыль и сделать уборку в доме, однако он ещё спал до девяти. Она упорно старалась разбудить его, так что он проснулся в гневе, но неожиданно на него напало упрямство и он отказался покидать постель. Его мать услышала крики, и срочно примчалась туда. Тут уже разгорелся пожар. И едва ссора успела затихнуть, как разразилась новая: по той причине, что Ахмад вернулся с улицы в выпачканном глиной джильбабе, и Хадиджа ударила его, пытаясь заставить ещё раз вымыться. Ребёнок попросил у отца помощи, и тот пришёл ему на выручку. И так утром приключилась вторая ссора!
Смеясь, Камаль сказал:
— И что сделала ты?
— Всё, что только было в моих силах, но у меня не вышло. Она долго ругала меня за то, что я выступила посредницей, и сказала: «Ты должна была встать на мою сторону, как его мать — на его!»
И вздохнув уже в третий раз, проговорила:
— Я ответила Хадидже: «Разве ты не помнишь меня, когда я стояла перед твоим отцом?», и она резко возразила: «Неужели ты полагаешь, что в этом мире найдётся человек, что был бы похож на отца?»
Случайно перед глазами Камаля встал образ Абдулхамид-бека Шаддада и его жены, госпожи Сании: они шли рядом бок о бок, спускаясь с веранды в свою машину «Минерву», что ожидала их перед дверью дома. Они выглядели не как господин и его служанка, а скорее как пара друзей, с лёгкостью беседующих друг с другом на равных. Она держала его под руку до самого автомобиля, и Абдулхамид-бек отошёл чуть назад, чтобы сначала села она!..
«Приведётся ли тебе когда-нибудь увидеть своих родителей вот такими же?! До чего смешная идея!..»
Они шли с достоинством, как и подобает родителям его возлюбленной, хотя дама была не моложе его матери, однако была одета в дорогое пальто, свидетельствующее о её вкусе, элегантности и щегольстве, лицо её не было скрыто под вуалью: хотя и красивое, но не сравнимо с ангельским лицом дочери. Вокруг неё распространялся благоухающий аромат духов и пленительный блеск. Ему хотелось бы знать, как они разговаривали между собой, как соглашались и как спорили, если вообще спорили. Он страстно желал узнать о той жизни, которую вели они, о жизни, связанной с его возлюбленной самыми крепкими узами. «Помнишь ли ты, как пристально смотрел на них с выражением, похожим на благоговейный трепет перед старшими священниками и блюстителями религии?»
Он спокойно сказал:
— Если бы Хадиджа унаследовала хоть немного от твоего характера, то обеспечила бы себе счастливую жизнь…
Губы её растянулись в улыбке, хотя радость её столкнулась с горькой правдой: её характер при всей своей кротости и мягкости не смог обеспечить ей постоянное счастье. С улыбкой, не сходящей с губ, что маскировала её чёрные мысли, которые она боялась раскрыть ему, она произнесла:
— Один Аллах указывает истинный путь. Да одарит тебя Господь наш ещё более мягким нравом, чтобы ты был одним из тех, кого любят люди, и кто сам любит людей…