Как целует хулиган
Шрифт:
Урывками, мельком, выяснилось, что дядя Серёга ушёл от тёти Иры. Правда, уже через три недели вернулся с повинной. Но она не приняла.
– Разводятся теперь, прикинь, – не особо-то переживая, просто, как факт, сообщил Кирей. Остановился рядом с автобусом. – Я мамке говорю, чего удумала-то на старости лет? А она мне – «Прям! Сорок пять, баба ягодка опять», прикинь!
– А батя как?
– Как обычно, по рейсам. Ему мамка-то зачем – чтобы было кому стирать и жрать готовить, а живёт он всё равно сам по себе. Разберутся, короче, не маленькие.
Данила жадно, не перебивая,
– А Маринка как там? – всё-таки решился он.
– Понятия не имею, – небрежно пожал плечами Кирей. – Я если честно, думал вы с ней теперь вместе, а ты, оказывается, и сам на вольные хлеба рванул. Когда уехал-то?
– Да в тот же день, считай.
– Серьёзно? И я.
Помолчали. Танцоры, разбежавшиеся по ларькам в поисках бухлишка и закуски на дорожку, начинали активно подтягиваться к автобусу. Тут же уже кружила, отдавая указания и докалёбываясь до всех, кто попадался под руку, дородная тётка – руководитель ансамбля. Ещё минута-другая и отчалят.
– Кирей, ты прости, братан, за тот раз. Реально, не со зла я. Сначала не знал, а потом просто не стал лезть, думал, сами разберётесь. Казалось, что так будет лучше. Для тебя же. Но, похода, лоханулся.
– Да не, – слепив снежок, Кирей запустил его в спину стоящей неподалёку в девчачьем кружке Леське. Она обернулась и задорно крутанула пальцем у виска. – Я после того раза тоже много думал, и понял, что на твоём месте поступил бы так же. Серьёзно. Один раз – не водолаз, и иногда лучше не знать. Спокойнее спать будешь. А вот за то, что потом сказал – за это реально спасибо. Вот это по-пацански.
– Едем! – дала отмашку руководитель, и все вокруг засуетились, создавая на входе в автобус толчею.
– Давай, братан, ни пуха тебе! – схватил Кирей Данилу за руку. – Ты кстати, где новый год встречать будешь? Может, дёрнешь ко мне в Москву?
– Не знаю, на сам новый год вряд ли, у меня ночная смена, как раз с тридцатого на тридцать первое. Я просто не успею. Может, после. Попробую хотя бы недельку за свой счёт сторговать... – Договаривали уже на ходу, на ходу же понимая, что о многом так и не успели. – Бля, Кирей, ты это, ты хоть адрес-то мне оставь!
– Египетская сила! – резко остановился он. – Охренеть бы сейчас разъехались! Ты это, номер мобилы моей запиши!
– У тебя мобила? Хренасе, буржуй!
– Это Москва, Даныч! Там даже воздух другой – свободный. Я только когда туда приехал и понял, что такое настоящие танцы и шоубиз! Это ни с какой вахтой в Китае или Европе не сравнится! Это реально круть! – сунул ему в ладонь бумажку с номером. – Приезжай, братан! Только набери сначала, чтобы я в отъезде не оказался.
Глава 48
Ночка выдалась бессонная. Сосед по комнате храпел так, что это этажом ниже, наверное, слышно было.
Хотя нет, дело, конечно, не в соседе.
Просто думал, не переставая, обо всём – и о новой Кирюхиной жизни, и о дяде Серёге с мамкой и тётей Ирой. Вспоминал как глупо, поддавшись жалости к себе несчастному, вляпался в Рамазановское дерьмище, и, вроде, сам-то и не
беспредельничал, но, как говорил в армии прапор: «Если в бочку мёда добавить ложку говна – получится целая бочка говна!» Поэтому, всего лишь потоптавшись возле Рамазановского дерьмища, и сам он, один хрен, стал дерьмищем. Да к тому же – мокрушником, а это уже совсем не хулиганка!Казалось, никогда не забудет хруст, с которым пропарывал брюхо нож. Попервой спать из-за этого не мог, тени своей шугался, в каждом менте видел следака. Но если сам он со временем всё равно договорился бы с совестю, то Маринка...
Про неё он вообще думал часто и много, даже в тот период, когда, в начале ноября, взяв волю в кулак, решился начать новую жизнь и, для верности, стал встречаться с девчонкой из отдела кадров. И вот отношения-то замутил, но по факту... Смотрел на неё – а думал о Маринке, обнимал её – думал о Маринке. Даже то и дело называл её Маринкой... Короче, хватило его тогда всего на полторы недели, зато такую тоску из самых тайных закромов своей души поднял!
Понимал теперь, что куда ни плюнь – а с Маринкой везде сам виноват был. Начиная с первой встречи на вокзале и дальше, по нарастающей. А в ту ночь, после «Удачи», вообще тупо воспользовался её раздраем. Для этого и домой к себе припёр, чего уж там.
А потом не то что не мог, а просто не хотел заставить себя отойти в сторону! Просто взять, и вот так же как теперь, уехать, например. Бесился тогда из-за этого и, как последний идиот, вешал всех собак на Маринку... А сам, каждый раз подъезжая к Кирею, с затаённым волнением предвкушал, что там будет она...
И поломанного носа за это мало, вот серьёзно!
Но если бы только нос! Маринка-то ведь аборт сделала.
Тогда думал: «Вот дура своенравная, вообще ничего святого за душой нет?», а теперь знал точно, что она-то может, и сказала бы ему, и даже ребёнка оставила, но он сам оттолкнул. До хруста стискивал теперь зубы, вспоминая чердак... Как сорвался на неё тогда, чего наговорил. И понты свои дешёвые, когда, как настоящий козлина, пытался доказать ей потом, насколько крут и охренительно независим... От неё.
Вместо того чтобы просто признаться и себе, и ей что сходит с ума и не знает, как дальше... Без неё.
А там, как знать, может, и целовал бы теперь круглеющий животик. Ну или хотя бы апельсинчики таскал, в надежде что когда-нибудь...
А теперь уже поздно.
Думать о том, что было с ней там, у Рамзы – это отдельный Ад. И можно только предполагать, каково Маринке. И, вспоминая, как она шуганулась от него тогда, в больнице, Данила понимал теперь, что это ещё очень мягко, видно просто не отошла от шока.
Однако ненависть в её взгляде уже тогда была самая настоящая. И никуда не делась, точно. Просто некуда.
Когда сработал соседский будильник, Данила всё ещё не спал. Разбито болела голова. От мыслей уже тошнило.
Сосед, повозившись, ушёл на смену, и Данила, наконец, вырубился. Проснулся около полудня, послонялся по общаге и как-то вдруг решил позвонить тёте Ире. Спросить как дела, поздравить с наступающим. Извиниться, что пропал без предупреждения – наверняка ведь она извелась от тревоги!