Как Из Да?леча, Дале?ча, Из Чиста? Поля...

Вот ведь что на свете белом деется!.. В живых остаться, да рассказать кому - не поверят. Даром что Еким рядом. Сговорились, скажут. Супротив богатыря могучего, с палкой. Не собака, чай... Такая дурь, что любой дури дурее. С другой стороны - чего теряет? Глянет одним глазом на Неодолищу, и обратно. Не станет же тот с мечом за просто так на прохожего безоружного кидаться, даже коли заприметит. А ежели заприметит да налетит, глухонемым прикинуться, тогда уж точно не тронет.

Вздохнул, поскидывал с себя все, взял одежду старика, в руках вертит. Как же ее надеть, если таких дедов троих связать воедино нужно, чтоб с Алешкой сравняться. Станет надевать, так лоскутами разойдется. Придется тогда страннику в одном естестве дальше топать. Ну и пусть топает!.. Поделом ему. А то без него плохо было, что его ветром надуло.

Сунул Алешка голову в рубаху, дернул, как следует, чтоб уж сразу в клочья, а та возьми, да и окажись ему в самый раз. Будто по нем и сшита. Порты - тоже как влитые. Чудеса - и только. Веревкой опоясался, котомку через плечо, был богатырь, стал странник.

– Лапотки не забудь, - старик говорит.

– Себе оставь, - Алешка бормочет.
– А я при сапогах останусь.

– Ну, как знаешь... Клюку не забудь...

По-хорошему, взять бы эту клюку, да отходить как следует, несмотря на годы. Хотя, конечно, и их с Екимом тоже отходить бы стоило. Известно, у старого ума, что у малого, а они-то хороши, дальше некуда.

Где там эта клюка?

Подошел, наклонился, дернул - и носом в землю ткнулся. Потому - весу в той клюке, пудов не знамо сколько, и она только по виду палкой неказистой кажется. Фыркнул Алешка, поднялся, и к старичку.

– Ты что же это, никак колдун какой?..

Улыбнулся тот, подошел, поднял палку, как ни в чем не бывало, постучал об землю, Алешке протягивает.

– Так сразу и колдун!.. Чего взъелся-то? Я, что ли, в неловкости твоей виноват?

Видит Алешка, в руках его клюка будто и не весит ничего, подивился про себя, ухватил палку, ан пальцы разжать не успел и рухнул вместе с ней плашмя.

Набрал воздуху в грудь побольше, сказать, что подумалось, ан слышит, Еким ему:

– Говорено ж тебе было, лапотки не забудь.

Должно быть, знамо его товарищу то, что ему самому неведомо.

Не стал кочевряжиться, скинул сапоги, обулся в лапти. Протянул руку, ухватил с опаской клюку, да враз и поднял, точно прутик. Сам себе не поверил. Вскочил на ноги, и ну махать ей из стороны в сторону. Зря не верил. Нет в ней весу никакого, перышко птичье, и то тяжеле.

– Ты, Алешка, совсем ума лишился, - Еким говорит.
– Хватит, а то зашибешь невзначай. С богатырем, вон, биться ступай.

– И пойду!..
– Алешка ему.
– Мне теперь не токмо что Неодолище, любого подавай. Хотя бы и Святогора.

– Ты, молодец, не хвались, на рать едучи, - старичок говорит.
– А хвались с рати. Нешто забыл? Не ведомо, кто из вас над кем верх одержит. Попрощайся лучше, с товарищем-то.

И так он это сказал, что разом все веселье с Алешки слетело, будто и не бывало. На лицо ровно облачко набежало. Подошел к Екиму, вздохнул тяжко, и вдруг обнял крепко-накрепко, как брата родного, чего прежде не делал. Тот тоже обнял, аж хрустнуло.

– Ты уж извини, Еким, коли что не так было, коли обидел чем, - Алешка говорит.
– В том старик прав, рановато я пировать задумал. Так сложиться может, что еще прежде накормят меня досыта, да напоят допьяна. Ты уж тогда не забудь моих отца с матушкой. Знаю, есть у них, кому присмотреть в старости, а только хотелось бы, чтоб ты им заместо меня стал. Попроси у них за меня прощения, поклонись им... Ну, чего уж там... Пойду, что ли...

– Слышь, Алешка, - Еким бурчит.
– А может, ну его, богатыря этого?.. Поехали сразу в Киев, примут - хорошо, а нет, так не очень-то и хотелось.

– Нельзя, Еким, - тот отвечает.
– За подвигами, за славой подались, а как до дела дошло, так сразу и в кусты? Служба княжеская, она ведь не медом намазана. Не своя воля. Куда пошлют, туда и иди; что велено, то и исполняй. Вот и считай, что это нам первое с тобой поручение.

– Не нам, тебе, - вздохнул Еким.
– По мне, так век бы таких поручений не было. Ежели они все такие, ну ее, службу у князя киевского. Мало, с кем он там полается, что ж теперь, за каждый брёх голову подставлять? Ну да отговаривать не буду. Как сам решил, так и делай. Здесь тебя ожидать буду...

– Ожидай... Сказывай, где Неодолища отыскать?
– повернулся Алешка к старичку, усевшемуся спокойненько на травку.

– К речке спустишься, перейдешь, там дорожку получше видать. Иди все по ней, не сворачивая. К вечеру увидишь взгорок, на этот похожий, там его и отыщешь. Шибко-то не беги, успеется...

– Коли случится со мной чего, одёвка твоя, что на мне, чай, пропадет...

– Новую справлю. Ты ж мне коня и все прочее оставляешь, в обмен.

– Ишь, чего захотел, - Еким встрял.
– Не будет тебе, ни коня, ни прочего. Ежели что.

– Оставь его, Еким, - Алешка говорит.
– Мена у нас с ним честная. То рассуди, не силком же он меня заставил. Ты же и сам сказал - мое это решение... Ну, прощевайте пока, а там свидимся, не свидимся, это уж как судьбе угодно...

Поклонился до земли, повернулся и побрел потихоньку.

Идет это себе не спеша, как наказано было, раздумывает. Надо бы все-таки прежде взгорка к лесу свернуть. Не по ровному месту, а скрытно к богатырю подобраться. Поглядеть осторожненько, взвесить все. Чтоб не случилось, как прежде со зверем. Не оказаться столбом посреди поля чистого. Со Скименом, правду сказать, повезло немного, ан нельзя же только везением жить. Надо и самому как-то голову приложить. А ежели ее без оглядки в нору волчью совать, так и без нее остаться недолго. Может, лучше в открытую вообще не соваться, а, там, как-нибудь среди ночи врасплох застать. Поединок - он должен по справедливости быть, а какая же тут справедливость, ежели противник твой тебя прибьет, и не заметит как. Вот ему бы Святогора в противники, это была б справедливость, а Алешка - никакой справедливости в этом нету.

Бредет Алешка, раздумывает, и невдомек ему, что уж солнышко за лес клонится, что уж и взгорочек показался, и огонек на нем плещется. Только тогда опомнился, когда кликнули его богатырским голосом:

– Э-ге-ге-гей, человече!

Даже и не понял сначала, подумал, гром среди ясного неба грянул. А как голову от дороги поднял, так и обомлел. Раньше б сказали, так сразу бы в Ростов и повернул, ноги б понапрасну не бил. Стоит богатырь, ровно дуб столетний. И впрямь, косая сажень в плечах. Уж на что Еким крепко выглядит, а куда ему до Неодолища!.. Алешка же супротив него, не более комара. Борода до пояса, в доспехе, рукавицы... Его ж какие там руки, под рукавицами теми?.. Брови густые, насупленные, взгляд суровый. Это вот с эдаким-то чудищем воевать? Да он... Он рукой машет, сюда, мол, иди. Делать нечего, придется.

Поднимается Алешка на взгорок, а ноги подкашиваются. Вспомнилось, что старец говорил: не бояться, мол. Да тут хоть бойся, хоть не бойся...

– Давненько никто мне не встречался, - богатырь ему говорит. И вроде добродушно, а чувство у Алешки такое, что вот скажи сейчас что не так, и сразу булавой по башке получишь. Неодолище ее возле костра бросил, Алешка ее поначалу за бревно принял.
– Кто таков будешь? Далеко ли путь держишь?

– Так, человек прохожий, - молодец отвечает.
– Странник. Столько лет по белу свету брожу, что уж позабыл, кто и откуда.