Как мой прадедушка на лыжах прибежал в Финляндию
Шрифт:
Вера как-то странно поглядела на Лену, и Лена принялась поспешно объяснять:
— Вот послушай. Как рождается звук? Нажимаешь на клавишу, поднимается вертикальный стержень с крючочками из птичьих перьев или кожи на конце, он зацепляет струну и заставляет ее вибрировать. Понимаешь?
— Еще как понимаю! — вскинулась Вера. — Помню, как-то раз зимним вечером я развела в печке огонь и развесила одежки на вешалках. Беня сидел тут же и курил свою сигару — «хиршпрунг» по двадцать копеек за штуку. За пять минут мы не проронили ни слова, каждый был занят своими мыслями. Затем Беня молча вынимает сигару изо рта, будто хочет что-то сказать, я тоже прикусываю губу, словно хочу заговорить, и мы оба поворачиваемся друг к другу и одновременно, в один голос, говорим: «А ведь клавесин,
Они помолчали, вспоминая Беню.
— Ах, Беня, Беня, — сказала наконец Лена. — Верно, не курит теперь твой Беня «хиршпрунгов», ну а хоть махорку-то получает, бедняжка? Да и сможет ли он вообще курить…
— Скажи лучше, жив ли он вообще…
Петербург заходился в истерике. Повсюду, чуть ли не под юбками нянь, гуляющих по парку с детьми, искали немецких шпионов. В гражданском отделе военной комендатуры Веру и Лену трижды допросили, сперва у входа, затем в вестибюле, затем в приемной коменданта; на все вопросы женщины давали правдивые ответы, ничего не скрывая, и в конце концов их пропустили к коменданту. Вера трогательно описала Беню, дескать, добрый отец и супруг, пролил кровь за святую Русь. «А потому, господин комендант, нам надо получить разрешение на поездку в Смоленск, мой муж там сейчас в госпитале. И еще как знать, жив он или мертв. Надо забрать его оттуда живым или мертвым».
Коменданта, толстого мужчину, было легко растрогать… Вере пришли на ум слова из Писания: «Тогда взяли Иеремию и бросили его в яму Малхии, сына царя… в яме той не было воды, а только грязь…» И Вера подумала про себя, что комендант, пожалуй, вот-вот… Однако комендант просморкался и сказал:
— Сударыня! Я тронут. Отечество нуждается в подобных женщинах. Наш государь…
Про себя же подумал: «Что это меня понесло?» Но остановиться уже не мог. Он повернулся к Лене и спросил:
— А вы, милая барышня, вероятно, сестра этого мужественного раненого или усопшего воина?
— Ничего подобного, — отрезала Лена.
— Вот как. Великолепно! Значит, он вам даже не брат. Восхищаюсь вами.
Он замолчал, постучал себя пальцами по виску и резко сказал:
— Это невозможно. Как вы думаете, что будет, если все жены, матери, сестры и бабушки в разгар военных действий бросятся забирать и утешать своих раненых родственников?
— Думаю, — с готовностью отозвалась Лена, — начнется дикая неразбериха. Жены, матери и дети пустятся колесить по стране, переполнят все казармы и госпитали, запрудят гостиницы и трактиры, поезда перестанут ходить, грузы застрянут. Военные действия нацело спутаются, а то и вовсе приостановятся. Очень может быть, мы проиграем войну. Если у врага не произойдет то же самое. И тогда всякая война станет невозможной!
— Так точно! Именно это и произойдет, — подтвердил комендант, замолчал и погрузился в размышления. — Ну, и что дальше?
Вера пнула Лену в лодыжку и воскликнула:
— Мы с вами совершенно согласны! Но ведь у нас случай исключительный, господин комендант!
— Тогда конечно, — согласился комендант. — Только что ж тут исключительного?
— А то, что это моймуж лежит раненый в госпитале, — терпеливо объяснила Вера.
— Очень огорчен, — сказал комендант, и, судя по его виду, это было действительно так. — Видите ли, Смоленск располагается слишком близко к границе. Штатских лиц туда не пускают. Вам лучше бы проехать в Тулу — в той стороне это самый близкий город вне района военных действий. Оттуда вы смогли бы установить связь с госпиталем в Смоленске. Правда, и в Тулу не так легко попасть, — задумчиво добавил он.
— Почему? — спросила Вера.
— Как почему? — обидевшись, спросил комендант. — Это очень нелегко. Можно даже сказать, очень трудно. Надо сесть на поезд в Тулу, но попробуйте взять на московском вокзале билет в Тулу — вас сейчас же
сочтут за шпионок.— Но ведь нас уже не раз проверяли здесь в Петербурге… и убеждались, что никакие мы не шпионы, — сказала Лена.
— Это совсем другое дело. В Тулу-то ездят одни туляки да шпионы. И по правде сказать, вы больше похожи на шпионов, чем на туляков, — учтиво добавил он.
— Вы очень любезны! — хором воскликнули Вера и Лена, а Лена к тому же сделала книксен.
— Но… смею предложить маленький план, — продолжал комендант, — надеюсь, вы не проговоритесь и не поставите меня в затруднительное положение. — Он запнулся, явно забыв, о чем только что говорил.
В помещении воцарилась тишина. Присутствие женщин действовало на коменданта усыпляюще… Но вот снаружи послышался шум, крики и конское ржание. Ржание, цоканье копыт, взволнованные возгласы все ближе… Затем шум стал удаляться. Комендант очнулся от забытья:
— Так вот… О чем это мы говорили? Вы покупаете в Москве билеты, но не до Тулы, а до Курска. Почему так? А потому, что до Курска можно проехать без особых хлопот, не привлекая к себе внимания. В Курск ездят только жители Курска или их родственники. Люди едут в Курск из Орла, Воронежа и даже из Харькова, не знаю почему, там вроде бы нет ничего особенного. Это надо выяснить, — сказал комендант и, взяв перо, хотел сделать заметку на память, но так и застыл с пером в руке. Вера громко кашлянула. — Итак, вы сидите в поезде. К вам в купе заходит, посвистывая, кондуктор, смотрит на вас, на ваши билеты, снова на вас и говорит: «Стало быть, дамы едут в Курск?» Вы улыбаетесь, киваете и, пока кондуктор компостирует ваши билеты, тихо мурлыкаете в унисон: «Тулалла тралалла, щеки надулалла» — и так далее, подмигиваете кондуктору и суете ему в руку две десятирублевки. Когда поезд останавливается на вокзале в Туле, вы, всплеснув руками, восклицаете: «Так мы в Туле? Нам совершенно необходимо купить отцу на память что-нибудь этакое сугубо тульское, чего бы это ни стоило!» — или что-нибудь в этом роде. Затем сходите с поезда, бежите по направлению к вокзальному киоску, но, не задерживаясь перед ним, пробегаете дальше и прячетесь за магазином.
— Но как же… — попыталась вставить Вера.
— Тем временем кондуктор сгружает ваш багаж с другой стороны поезда, — продолжал комендант, не обращая на Веру внимания, — и какой-нибудь кривой хохол, по имени, к примеру, Петро, принимает его. Когда поезд уходит, вы бросаетесь вдогонку за этим, к примеру, Петром…
— Каким еще Петром? — перебила Вера.
— Да за хохлом же! — воскликнул комендант. — И если вам повезет, вы догоните его. За десятку он соблаговолит вернуть вам багаж и, быть может, если будет в хорошем расположении духа, пустит вас к себе на квартиру. Знаю я этих хохлов, — добавил комендант. — Правда, может статься и так, — продолжал он, — что проводник вам попадется или болван, или не музыкальный, или вовсе глухой, или то, и другое, и третье, и не поймет или не захочет понять вашу байку про Тулу, а решит, что вы хотите подмазать его и открыть бордель на колесах между Москвой и Курском.
— Как вы смеете, господин комендант! — возмущенно воскликнула Вера.
— Я же сказал, что кондуктор болван, — прервал ее комендант. — Он может привести к вам в купе пару подвыпивших финских дельцов, которые едут в Киев продавать мебель в большие гостиницы. И что тогда? — Комендант встал. — Откуда я знаю? Почему вы меня спрашиваете? Собственно говоря, вам было бы лучше отправиться прямо в Крым, дожидаться там конца войны, а не мельтешить тут у меня перед глазами.
Тяжело отдуваясь, комендант что-то нацарапал на двух клочках бумаги и трижды грохнул по каждой печатью.
— Вот ваши разрешения на поездку! — пыхтя, сказал он и поклонился женщинам. — А теперь двигайте отсюда, дорогие дамы, и благодарите Создателя за то, что сегодня я в хорошем настроении.
И он разразился хриплым смехом, перешедшим в кашель, когда женщины закрыли за собой дверь.
Два дня Вера и Лена отдыхали в петербургской гостинице, делали покупки, ходили в оперу, собрались навестить одного родственника Лены, но он, увы… Наконец, отдышавшись, они снова отправились на извозчике на вокзал.