Как никогда. Одинокая женщина желает...

– Женя… — она с удовольствием впервые назвала его по имени. — На самом деле я вам очень благодарна, что вы тут со мной всю ночь сидите. Еще неизвестно, как бы без вас все обернулось… Такая сумасшедшая ночь. С вами как-то спокойнее. Спасибо вам, но вас, наверное, дома ждут…

– Дочку я еще днем поздравил, а с женой мы в разводе. Давно уже. Как квартиру получили. Живу один. Я ведь тоже бесприданник, как вы изволили выразиться. Зарплата минус алименты, живу в общаге. Это к тому, что вы спрашивали про объявления.

– Вы слышали? — покраснела Ирина.

– Так получилось, — вот Петрухин, напротив, ничуть не устыдился. — Грешен — пару раз к двери подходил узнать — все ли у вас в порядке. Чтобы ваша подруга вас не обидела. Очень уж она у вас… энергичная.

– Она хорошая, — заступилась за Марго Ирина. Ей было стыдно за учиненный ею допрос, и она сменила тему: — Вы так любите это слово — порядок…

– Я не слово, я порядок люблю. Мне, знаете, сосед по общежитию как-то подарил ради смеха игру такую детскую — паззл, ну, вроде мозаики картонной. Картинку там надо собрать из кусочков. Не поверите, я так увлекся, все выходные собирал, рассыпал и собирал. В первый раз часа полтора потратил, а потом за три минуты научился. Сам еще три штуки купил, самых больших, какие нашел в «Детском мире», — полторы тысячи кусочков в каждой. Складываю все в одну кучу — и разбираю по порядку, как положено. Двадцать одна минута на все три! И это еще не предел.

Ирина расхохоталась. Глядя на нее, засмеялся и Петрухин. Ей было с ним хорошо и свободно, и даже усталость от бессонной ночи, полной всяческой нервотрепки, куда-то подевалась бесследно. Сейчас они допьют кофе, решила Ирина, и она наберется наглости и попросит Петрухина еще поиграть ей на гитаре, только что-нибудь не такое грустное. Но этим вполне идиллическим для раннего утра первого дня наступившего года планам не суждено было сбыться, о чем однозначно сообщил звонок в дверь. Судя по голосу, на этот раз он сулил всяческие неприятности — насколько Ирина уже научилась за сегодняшнюю ночь разбираться в интонациях своего звонка.

– Господи! — едва не застонала Ирина. Она была абсолютно уверена, что на сегодня ее приключения закончились. — Пять утра… Как хорошо, что вы не ушли. Не дай бог, опять этот… Шустрый вернулся. Пойдемте, вместе посмотрим.

За дверью стоял Валентин.

– Это муж… — прошептала Ирина Петрухину. И фраза, и интонация получились дурацкими, из водевиля. Ничего хорошего она не ожидала от этого визита и в дальнейшем. — Женя, давайте не будем открывать!

– Ирина, я знаю, что ты дома, — холодно сообщил из-за двери Литвиненко. — У тебя свет горит в комнате и в кухне.

– Он что, вокруг дома обходил? — шепотом изумилась Ирина. — Гостиная и кухня на разную сторону выходят.

– Я все равно не уйду, пока ты не откроешь. Хватит дурака валять. Давай поговорим. У тебя там кто-то есть? Поговорим — и я уйду.

– Лучше откроем, — вполне хладнокровно предложил Петрухин. На сей раз он почему-то и не думал смущаться, хотя ситуация была из разряда самых дурацких, сколько анекдотов начинается со слов «… и тут пришел муж».

– Но я не хочу с ним разговаривать, — Ирина по-прежнему говорила шепотом. — Мы уж год живем раздельно. У него… Наташа…

– Не хотите — значит не будете разговаривать. Я с ним поговорю.

Петрухин, как тогда при появлении Марго, отодвинул Ирину к себе за спину и открыл дверь.

Валентин Рудольфович, который прекрасно слышал по телефону, что у Ирины собралась какая-то компания, два часа назад сорвался с места, наорал на ни в чем не повинную Наташу, долго шел пешком, потом ловил попутку и трясся на раздолбанной «шестерке» с подвыпившим и оттого болтливым водителем через весь город, чтобы сказать ей… А вот что сказать — он так и не придумал. Он просто хотел убедиться, что там, у Ирины, в их доме, все свои, знакомые и нет никаких новых… персонажей, а значит, все еще можно вернуть… В конце концов они какое-то время могут пожить и раздельно, говорят, некоторые так делают, даже разводятся сгоряча, а потом мирятся и живут себе припеваючи. Но тот факт, что у его жены, у его Ирины, мог появиться другой мужчина, не умещался в его голове и толкал его на необдуманные поступки.

Высокий мужик в форме старшего лейтенанта (Валентину Рудольфовичу пришлось изрядно вытянуть шею, чтобы увидеть, сколько звездочек красуется на погонах у этого Дяди Степы) смотрел на него сверху вниз и молчал выжидательно. Литвиненко растерялся. Ей что, пришлось вызвать милицию? Дома что-то случилось?

– Простите… а Ирина дома?

– Дома, — кивнул мужик, и не подумав сдвинуться с места. — Но она не хочет с вами разговаривать.

– Так. Понятно. А ты тут при чем? — Литвиненко и не заметил, что перешел на «ты».

– Видите ли, — доброжелательно пояснил мужик, по-прежнему закрывая собой дверной проем, — Ирина подала объявление в газету о том, что хочет познакомиться с мужчиной с целью создания семьи. Вчера пришло несколько кандидатов. Она выбрала меня.

Ирина, забыв об осторожности, выглянула из-за спины Петрухина — ей до смерти хотелось посмотреть, какое выражение лица стало у Валентина после этого сообщения. У нее лично — несколько обалдевшее.

На лице блудного супруга те же эмоции отразились словно в зеркале. Связно изложить свои мысли по затронутому вопросу он то ли не захотел, то ли разучился от потрясения.

– Да вы что… Ирина… Это… Ты… Это правда, что ли? Ты с ума сошла?! Всякой глупости есть предел!

«Вспомнил-таки навыки устной речи», — успокоилась Ирина. Но со своей стороны ограничилась тоже кратким:

– Правда. Дала. И выбрала. Вот его.

И вновь спряталась за Петрухина, зажмурив глаза и едва удержавшись от того, чтобы не закрыть ладонями уши: она примерно представляла, что может услышать в ответ. Какое-то время все молчали. Что там происходило, Ирина не видела.

Но поскольку уши-то были открыты, услышала, как Петрухин сказал:

– Не надо, Валентин Рудольфович. Бесполезно это. Не так как-то надо. Вы завтра приходите. Позвоните — и приходите. На трезвую голову. А я сейчас уйду. Договорились? Давайте вместе уйдем — хотите? — Он повернулся, снял с вешалки куртку, сказал: — До свидания, Ирина Ивановна!

И дверь за обоими закрылась.

Немного постояв перед запертой дверью и детально ее изучив, Ирина, пребывая все в том же изумленном состоянии, отправилась в гостиную. Две мысли высвечивались поочередно у нее в голове, как проблесковый маячок на милицейской машине: я его выбрала. А он ушел. Я выбрала. Он ушел.

Господи Боже мой, а как, скажите на милость, она могла бы его остановить?! Все было так замечательно, все наконец ушли, даже Ритка (а может, она нарочно?!), а они пили кофе и разговаривали, и Ирина думала, что так будет долго-долго… А потом, может быть, он еще сыграет ей на гитаре. Или они включат музыку и будут танцевать. Так замечательно было бы опять с ним танцевать, опираясь спиной на его руки и закинув свои к нему на плечи, и на этот раз она подняла бы голову и посмотрела бы ему в глаза, а он бы, возможно… Но тут приперся Литвиненко и все испортил. Зачем, зачем он пришел?! Ведь у него же есть Наташа, и что еще ему надо от нее, он и так уже перевернул всю ее жизнь… Ну почему она не может так, как Марго, — просто сказать понравившемуся мужчине, что он ей понравился?! Даже не сказать, а дать понять, просто решиться поднять к нему лицо… Дура, институтка, дожила до сорока лет и ни с кем, кроме мужа, не целовалась! Конечно, как же такое возможно, она же мужняя жена, умри, но не давай поцелуя без любви — это ее мама так воспитывала… Впрочем, за последние двадцать лет ей так и не представилось случая испытать на прочность свои принципы. Вернее, случаи-то, может, и были, да желания не было — у нее же есть Валечка. С ней даже и не флиртовал никто — что толку ухаживать за женщиной, у которой на лбу написано большими буквами: Я ЛЮБЛЮ СВОЕГО МУЖА! Вот дураков и не находилось.