Как пальцы в воде
Шрифт:
Никого не поставив в известность о своем намерении пойти прогуляться (разве это кого-нибудь интересовало?), мисс Старлингтон вышла из дома, сразу окунувшись в приятную прохладу июньского полудня.
Энн гуляла по парку в одиночестве, впрочем как всегда, но сегодня она вдруг заметила, что это занятие ей стало нравиться. Даже природа, похоже, приобрела новые яркие оттенки и удивительные формы, вдохнувшие в окружающий мир энергетику радости, любви и созидания. Люди, которых она раньше сторонилась, сейчас воспринимались ею очень доброжелательно; она стала ощущать радость познания другого, обновленного, мироздания. Такое острое восприятие мира бывает, наверное, только в детстве. И как здорово, оказывается, ощущать себя в атмосфере отдыха и спокойной радости, чувствуя сопричастность к неспешной легкости бытия! Раньше она часто испытывала усталость и раздражение даже от короткой пешей прогулки, не говоря уже о более интенсивной физической нагрузке. А сегодня весьма длительный променад доставил ей неиспытанное никогда ранее удовольствие. К тому же Энн сделала для себя еще одно приятное открытие: она ощутила чувство острого физиологического голода, что тоже в ее жизни было редким событием, потому что дневной рацион питания девушки был распределен
Энн присела за столик на открытой террасе кафе. После тщательного двадцатиминутного взвешивания «за» и «против» и небольшой внутренней борьбы победил здравый смысл. Но она, помня о своем решении, нашла компромисс, заказав минеральную воду без газа, салат с морепродуктами, чай и совсем небольшую порцию десерта. Полностью отказаться от сладкого она пока была не готова. Ожидая кофе с десертом – всего лишь один шарик мороженого, – девушка медленно потягивала «Перье». Несмотря на рой приятных мыслей и грез, вызывающий легкое опьянение, Энн успевала наблюдать за прохожими, гуляющих неподалеку. Окружающий мир все еще не потерял для нее свою удивительную новизну и продолжал радовать ее взгляд. Оказывается, как интересна жизнь! И можно ею наслаждаться! И плевать на лишний вес и двойной подбородок. Через три года у нее будут немалые деньги и можно будет вырваться из этой тюрьмы, под названием «Старлингтон-Холл», и уехать… увидеть весь мир, стать наконец-то другой: более умной и привлекательной!
Живой взгляд мисс Старлингтон приметил среди гуляющих знакомую пожилую пару. Девушка сразу узнала местных «супругов Кюри»: профессора Алана Биггса и его супругу Джоан. Он талантливый в недалеком прошлом нейрохирург, она биохимик, доктор медицины. Эта супружеская пара совсем еще не старых людей уже находились на заслуженном отдыхе. Возможно, если бы не болезнь профессора – они бы до сих пор работали в университете. Энн пришло в голову, что впервые видит их гуляющими вместе, надо признать, что как пара они смотрятся весьма комично.
Профессор был в каком-то костюме, непонятного бурого цвета и будто присыпанного вековой пылью. Маленький, худой, остроголовый, с мелкими чертами лица, длинными руками-плетями, он походил на диковинную серенькую птичку. И миссис Биггс, невысокая полная женщина, в платье травянистого цвета, напоминала большой шарик на ножках. На круглом лице женщины застыла тонкая улыбка, будто прибитая гвоздями; бусинки маленьких глаз напоминали ядовитые капельки металлической ртути; шеи, похоже, не было, голова, в окружении пышных темных волос, плавно стекала на могучие плечи… монолитная глыба, а не женщина.
Энн была немного знакома с супругами и собиралась поприветствовать их кивком головы, но те не обращали на нее внимание, поглощенные разговором. Несмотря на заслуги известной четы, местные жители считали их странной парой, возможно, из-за их чрезмерной закрытости и необщительности (правда, для девушки это не являлось странностью, она и сама была такой), но относились к супругам, безусловно с большим пиететом.
Профессорская чета видно тоже решила зайти в кафе, очевидно, отдать дань традиции полуденного чая. Хотя, судя по комплекции миссис Биггс, та не отказывала себе и в других гастрономических удовольствиях. Наконец профессор, заметив мисс Старлингтон, чуть заметно кивнул ей, стыдливо отведя взгляд в сторону, словно его застали за неприличным занятием. Его супруга тоже автоматически кивнула, но, узнав Энн, как-то занервничала, глаза ее испуганно забегали. Впрочем, суетливость дамы длилась всего лишь несколько мгновений. Если бы даже девушка не обладала способностью чувствовать энергетику других людей, она смогла бы по несколько странному поведению миссис Биггс заметить: есть нечто или некто, смутившее почтенную даму. А может, это она, Энн Старлингтон, стала причиной странной заминки женщины? Девушку заинтересовало произошедший, почти мимолетный казус миссис Биггс. И стоило бы посмотреть за дальнейшим развитием любопытной ситуации; солнцезащитные очки сейчас были более чем кстати.
Супруги остановились у соседнего свободного столика и присели за него, хотя, похоже, если бы они заметили девушку раньше – скорее всего, присели бы где-нибудь подальше.
Принесли десерт и кофе. Девушка решила заказать еще и воду, не потому, что испытывала жажду, ей хотелось подольше наблюдать за профессорской четой.
К соседнему столику подошла официантка и приняла заказ супругов Биггс. В ожидании своей трапезы, мужчина и женщина сидели с отсутствующим видом, почти не разговаривая, хотя до того момента, как они увидели Энн, беседовали вполне оживленно. Почему-то девушка обратила внимание на миссис Биггс, профессор интересовал ее в меньшей степени. И вскоре Энн уже не могла отвести взгляд от короткопалых рук миссис Биггс: красноватые, со следами старых ожогов, царапин и пухлыми пальцами, они показались девушке щупальцами какого-то раскормленного насекомого или животного, исполняющего лихорадочный танец. Но не это взволновало мисс Старлингтон. У девушки появилось четкое ощущение, даже уверенность в том, что эти руки она уже когда-то видела, очень давно, в далеком детстве. Было ли это чувство состоянием дежавю? Ответить было сложно. Джоан Биггс, вероятно ощутив на себе пристальный взгляд Энн, прекратила лихорадочную суету. Левая рука женщины зеленой муреной скользнула в объемную сумку, стоящую у нее на коленях, и достав оттуда журнал и тонкую пачку каких-то листов, положила их на столешницу. В это время к их столику подошла официантка, поставила на столешницу воду и бокалы, слева от женщины – корзиночку с хлебом и чуть правее – наполненный светло-зеленой массой стеклянный салатник, а перед мужчиной – хайбол с напитком морковного цвета. Пальцы миссис Биггс вновь стали жить какой-то своей, отдельной, жизнью и никак не могли угомониться, бесцельно шаря по столу, перекладывая с места на место листы и журнал, и по этой лихорадочной суете чешуйчатых и пятнистых рук, бегающим и часто моргающим глазкам миссис Биггс, Энн оценила масштаб волнения ученой дамы. Странно, но это нервозность женщины передалось и ее супругу. Девушка с трудом отвела глаза от этой картины, пытаясь сосредоточиться.
Ее мозг буквально взрывался от попыток вспомнить что-то очень важное, связанное с этими руками-щупальцами. Энн переполняло чувство жизненной необходимости этих воспоминаний, судя по всему весьма далеких. Где-то в глубине ее сознания, возникли неясные, туманные ощущения; расплывчатые, нечеткие штрихи; тени детских снов и страхов… и вдруг появилась твердая уверенность, что в этом отголоске прошлой жизни кроется самая важная разгадка, объясняющая многое – а возможно даже, причину ее длительного болезненного состояния.Совершенно неосознанно и рефлекторно Эннзакрыла глаза. И поначалу размытая, обрывочная мозаика красок стала постепенно приобретать четкую форму, послышалась тихая мелодия, звучали чьи-то голоса… и ей даже показалось, что ее обоняние улавливает аромат свежеиспеченных булочек с корицей и ванилью. В голове девушки вдруг яркой вспышкой ожила сцена из детства: память наконец-то смогла перенесла ее в прошлое.
…Ей чуть больше шести. Недавно погиб ее отец, и она вновь проплакала целую ночь, вспоминая единственного человека, который ее любил, уделял ей время, рассказывал о многих интересных вещах, которые были пока не доступны ее пониманию. Девочке нравилось отвечать на его вопросы, даже если и не знала ответов, она пыталась размышлять, и отец часто хвалил Энн, называя ее «моей умненькой малышкой».
В тот день девочка сидела за огромным обеденным столом, но есть ей совершенно не хотелось. Она ковыряла вилкой в тарелке с запеченной курицей, ощущая, как слезы вновь застилают глаза, а затем медленно катятся по щекам и капают в остывшее мясо с овощами. Все было бы не так явно и не очень заметно, если бы не нос, мгновенно заполнявшийся влажной слизью, и ей приходилось шмыгать носом, что совершенно не допускалось правилами этикета. Девочка боялась, что сейчас войдет ее мама и заметит неподобающее состояние своей дочери. Нет, она никогда ее не ругает, но может так на нее посмотреть, что Энн становится ужасно плохо и хочется мгновенно оказаться у себя в детской. Эта боязнь собственной матери стала для девочки настоящим кошмаром; она нередко боялась засыпать, иногда ей снился один и тот же страшный сон, в котором стоящая в гробу миссис Старлингтон преследовала свою дочь по темному, жуткому лабиринту.
Вскоре в столовую действительно вошла ее мать. Но она, даже не взглянув на Энн, и тоном, не терпящим возражений, сказала дочери, что если та не хочет есть, пусть выпьет чай и возвращается в свою комнату. От радости, что можно уйти, девочка быстро выпила чай и направилась в свою спальню. Ей хотелось умыться, а затем прилечь и постараться ни о чем не думать. К счастью, заснула она мгновенно.
И сейчас, сидя этим погожим июньским днем в кафе, Энн удалось вспомнить, что с ней произошло после пробуждения.
…Ее – нет и она – есть, вернее ощущаются только слабые проблески сознания, а тело девочки – всего лишь точка, двигающаяся с огромной скоростью по какому-то бесконечному туннелю. И внезапно этот полет заканчивается. Но малышка не знает и не понимает: кто она и где она, потому что не ощущает себя, не чувствует своей физической сущности. Постепенно Энн вспоминает, что когда-то у нее было тело: глаза, рот, руки, ноги… Девочкапытается хоть что-то почувствовать и с огромной радостью ощущает вдруг мизинец на правой руке, пытается его согнуть и ей это удается, она хочет закричать от радости, ноне может разлепить губы, пытается раскрыть глаза, но может только слегка приоткрыть тяжелые, будто каменные веки. Сквозь ресницы малышка видит проплывающую фигуру в белом, с шеи которой свисает тонкая змея с круглой стеклянной головой. Эта двигающаяся статуя в белом наклоняется к ней… Что мочи девочка пытается заорать от ужаса, но почти сразу же понимает: эта змея – медицинский приборчик со сложным названием, а фигура, медленно приобретающая очертания, женщина-врач. У нее круглое лицо, маленькие стальные глазки. Она улыбается Энн еле заметным, похожим на тонкий разрез скальпеля, ртом, но взгляд женщины при этом остается холодным и колючим. Затем эта дама опускает свое шарообразное тело на стул, стоящий у кровати, и кладет на стол красные пухлые руки. Черная полированная столешница, как зеркало, отражает толстые пальцы, похожие на сосиски. И кажется, что у этой женщины много рук и множество пальцев, и не человек это вовсе, а огромная паучиха в белом халате и шапочке…
…Девушка невольно улыбнулась своим воспоминаниям, почувствовав себя наконец-то свободной и счастливой. Сколько лет она пыталась заполнить этот пробел в своей памяти! Этот эпизод будто стерли из ее сознания ребенка, впрочем, не только этот. Казалось, мозг Энн был длительное время частично атрофирован или находился в каком-то перманентном трансе посттравматического шока. И вдруг, сейчас, по истечении стольких лет, в нем произошли невероятные вспышки озарения, и с огромной скоростью он стал наполняться неисчислимым количеством эпизодов из той ее жизни, о которых она мало что помнила до сегодняшнего дня, когда случайно – или нет? – узнала эти сосисочнообразные пальцы почти не изменившихся рук. Девушка вспомнила себя совсем маленькой: очень живым и подвижным ребенком, рано научившимся говорить, считать, читать. С того события, когда ей вдруг стало плохо и она оказалась на больничной койке, все изменилось… и Энн стала совершенно другой: заторможенной, недалекой и безразличной. Хотя спустя лет восемь после того странного случая небольшой прорыв в этом вязком депрессивно-тоскливом состоянии все же произошел: Энн стала чуть меняться после знакомства с Марком, потому что влюбилась. И это обстоятельство показалось девушке тогда чудом в ее пресной и лишенной красок жизни. Быть может, это произошло на фоне гормональных изменений, а может потому, что она уловила тепло и сочувствие, исходившие от этого молодого человека? Или эти два фактора совпали? Как бы то ни было, ее просто с головой накрыло цунами противоречивых чувств, эмоций и желаний, но даже тогда, невзирая на свою глупость, Энн осознавала тщетность своих надежд. Несмотря на отнюдь не радужные перспективы ее первой влюбленности, сам факт, что такое ощущение счастья для нее возможно, – уже удача. Кроме того, юная девушка осознала: она совсем не моральный урод и способнаиспытывать желания и эмоции. Радость от предвкушения предстоящей ночи, когда можно было предаться сладким грезам – пусть даже несбыточным – наполняло ее существование новым смыслом. Как приятно просто мечтать, рисуя в своем воображении яркие картины будущей жизни, наполненной любовью и счастьем! И как оказалось, ее достаточно красочные фантазии не отличались скромностью.