Как писать книги
Шрифт:
Не пересаливайте и не перебарщивайте. Если в мире все «грязное»: земля под ногами и небо над головой, то сначала станет тоскливо, а потом смешно.
Помимо повторяющихся определений имеет смысл обратить внимание — не повторяются ли кое-какие «бытовые действия»: не слишком ли часто у вас герой пожимает плечами, оборачивается, останавливается и оборачивается (со значением), поднимает глаза и улыбается («улыбнулся, подняв глаза»), ну и прижимается лбом к холодному стеклу, конечно же. Все эти фразы обычно сопровождают диалог — небольшие движения, которые герои делают, разговаривая или завершая разговор. Направился к выходу, остановился, обернулся, улыбнулся, подняв глаза: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться».
В принципе, все это может и даже должно присутствовать в тексте, но автору следует бдить:
Имя для героя. Это очень важный момент.
В реальной жизни родители дают детям имена, руководствуясь самыми разными побуждениями: «в честь дедушки», «чтобы только не дразнили», «нравится», «редкое», «в честь Владимира Ильича Ленина». Праотец Иосиф назвал сына в память о событии собственной жизни: «Прославил меня Господь в стране чужой».
Когда мы подбираем имена для героев, побуждения у нас совсем другие. Что и понятно.
Имя в Реальности-2, в искусственной реальности литературы, успевает обрасти ассоциациями. В Реальности-1 мальчика могут назвать Артуром в честь дедушки, из соображений «мне нравится» или из соображений «редкое имя». В Реальности-2 мальчик-Артур потащит за собой шлейф трагической судьбы: король Артур, Артур Бретонский (убитый в юности) и еще некоторое количество исторических-литературных Артуров, которым сильно в жизни не повезло. Если персонажа зовут Лиам — однозначно это будет неудачник. Не встречала ни в литературных сочинениях, ни в кино, ни в легендах ни одного удачливого Лиама. Если идут по дороге Пьер, Жан и Лиам, то людоед сожрет Лиама. Причем персонаж с другим вариантом того же имени — «Вильям» — Билл, скажем, — вполне себе удачливая персона. Почему? А вот. Так сложилось. Второй по неудачливости — Каэл. Опять же, мое, чисто субъективное, наблюдение. Изольда должна быть прекрасной. Непрекрасная Изольда — все равно отсылка к той, которая прекрасная (антоним, обманутые ожидания как прием). Маленький смешной человечек Эркюль Пуаро носит имя Геркулеса — внешне он полный контраст Геркулесу, но интеллектуально он, наоборот, сущий Геркулес. Это даже обговаривается в каких-то рассказах.
Примеры можно продолжать, у каждого свой, более-менее устоявшийся список ассоциаций. Все это субъективно и все работает.
Когда вы даете имя герою, не забывайте о том, что это же самое имя носил до вашего героя какой-то другой герой, и какой-то отпечаток этого обстоятельства на имени остался. Данный факт необходимо учитывать. И неважно, как вы его обыграете: синонимично или антонимично.
Для меня очень часто первая встреча с героем начинается с имени. Имя рождает образ, какие-то ассоциации. И потом начинается волшебство, когда — «из пустоты, из ничего, из сумасбродства моего вдруг проступает чей-то лик и обретает… плоть и страсть…»
Будучи подростком, я сочиняла всякие «р-романтические» истории для себя. Я их даже не записывала, там все было кр-роваво, и все стр-радали. Но я записала в Тайном Дневнике подобранные этим героям имена и каждому добавила характеристику. Любимым было имя «Бертран». Он был широк в кости, молчалив, надежен. Пьеса «Роза и Крест», которую я не читала, а смотрела в театре-студии Политехнического института (отличная была студия и великолепные у них были спектакли, мы там и «Дракона» впервые видели…), только подтвердила «образ Бертрана». Впоследствии я постоянно то мысленно полемизировала с Блоком на этот счет, то соглашалась с ним. Много было тогда этих «диалогов» с автором «Розы и Креста».
И годы-годы спустя, сочиняя историю «Бертрана из Лангедока», я играла с любимым именем: здесь «похож», а здесь — «противоположность» «Бертрану».
На «Бертрана» был по-настоящему похож Гай Гисборн из «Меча и Радуги». Но он — персонаж из легенды, у него традиционное имя, и имя это очень, очень трагическое: имя диктатора, которого предал друг; имя персонажа заблуждающегося, хорошего, но попавшего по случайности «на сторону плохих», имя из «Обитаемого Острова».
Сейчас я рассказываю собственные ассоциации. Рассказываю, как манипулировала именами в своем сознании.
Я не посмела бы назвать героя «Бертраном» и опубликовать текст — просто Бертрана
де Борна действительно так звали.Я не посмела бы назвать героя Гаем, это слишком личное, но Гая Гисборна действительно так звали.
Потом я уже не играла с именами так открыто. Но всегда работало правило: имя тянуло за собой образ, образ давал картинку, возникал характер — начиналось действие.
Имена подбирать трудно. Русские имена подбирать особенно трудно. Реальность-2, особенно фэнтези-миры, предполагают какую-то отстраненность, сказочность, а героиню зовут, например, Наташа. «Наташа» рождает совершенно другие ассоциации, какие уж тут единороги. Требуется определенное усилие, чтобы связать «Наташу» с единорогом. Поэтому часто берут более-менее обиходные у нас, но не традиционные русские имена: Диана, Алиса, Клара, или дают имена-прозвища — Лисичка, Тайка. Берут имена прибалтийские, немецкие. У Казанцева имена изобретены искусственно: «Аве Мар», «Гор Зем», «Ум Сат» и т. п. В общем, можно пользоваться любыми средствами, но главное — имя литературного героя всегда должно быть осмыслено автором.
Чисто техническое правило — желательно, чтобы имена не были на одну букву, потому что читатель запутается. Не обязательно этого правила строго придерживаться, но если персонажей зовут «Кевин», «Карбон», «Кельвин», «Катар» и «Кидар», то читатель с гарантией запутается. И не факт, что захочет разобраться.
Бывают имена, для русского слуха странные или смешные, например, Гад. Хуже всего обстоит дело, на мой взгляд, с именем Болдуин. Дети традиционно кричат: «Балда!» Другой вариант — «Бодуэн» — у некоторых товарищей ассоциируется со словом «бодун». А если вы пишете о крестовых походах, вам этого имени не избежать. Тут вообще ничего не поделаешь, «аллергия лечится привыканием». Но вообще, как говорил мой самый первый редактор, предполагать следует худшее и всегда-всегда проверять текст и заголовки на глупые ассоциации. Чтобы «кто-нибудь не подумал лишнего». Мой первый редактор был жутким перестраховщиком. Однако совет не лишен оснований.
Итак, герой — это главное для романа?
Наверное, да. Если неинтересно читать про героя — неинтересно читать весь роман. По крайней мере, так обстоит дело для меня. Помните, Гек Финн очень заинтересовался было историей Моисея, но потом благочестивая вдова «проболталась, что этот Моисей давным-давно помер», и интерес Гека сразу остыл: «Плевать я хотел на покойников».
Если для читателя ваш герой — «покойник», то ему, читателю, разумеется будет «плевать». Да, герой очень важен. Кто герой, какой герой. Книга может быть очень хорошо задумана, прекрасно исполнена, но если герой оставляет равнодушным — какой смысл вообще о нем читать? Не захочется.
Именно поэтому все знаменитые сыщики — замечательные личности. Холмс, Пуаро, мисс Марпл, Филипп Марлоу, комиссар Мегрэ. Интерес представляет не только раскрытие преступления, не только работа по восстановлению справедливости, не только исследование человеческой натуры, но и личность самого сыщика, удивительные человеческие качества его натуры. С безликим главным героем никакую тайну распутывать не захочется.
Пристальное внимание к герою может привести к другому перекосу. На роль главного героя назначают какую-нибудь известную фигуру. И уже только ради этой известной фигуры роман начинают раскупать.
Иногда это удачно, например, в хулиганской серии детективов Клугера, где сыщиком выступает молодой Владимир Ульянов. Иногда это настоящая спекуляция, и я не буду называть такие проекты, пусть их скорее забудут.
Кульминация
Кульминация, насколько я помню, — это высшая точка развития сюжета, фактически взрыв. К кульминации стянуты все сюжетные линии, ради кульминации собрались все герои. Все подозреваемые сидят в гостиной, адвокат вскрывает завещание, а Пуаро называет имя убийцы. Путешественники окончательно достали вождя племени, готовится бойня, происходит ночная битва с дикарями, льется кровь, уцелевшие путешественники бегут в джунгли. Статуя злого божества оживает, начинает всех громить, Конан вступает в поединок со статуей, замок вокруг Конана (и статуи) рушится. Шурочка наконец-то приходит к Ромашову, дарит ему ночь любви и уговаривает выйти на поединок.