Как почти честно выигрывать выборы

Народные и журналистские обсуждения обычно вращаются вокруг шкурных и коррупционных аспектов этой формулы. Возникает соблазн решить, что лидер отказывается покидать пост лишь потому, что жить не может без власти и исключительных привилегий, проистекающих из нее. В конце концов, одна из черт, объединяющих многие авторитарные режимы, – попытка построить культ личности вокруг руководителя. Так, печально известного угандийского диктатора Иди Амина не удовлетворял простой статус президента. Он поменял свой титул на «Его Высокопревосходительство, Пожизненный Президент, Фельдмаршал Аль-Хаджи Доктор Иди Амин Дада, кавалер орденов “Крест Виктории”, “За выдающиеся заслуги”, “Военный крест”, Повелитель всех земных зверей и морских рыб, Завоеватель Британской империи во всей Африке и в Уганде в частности» – не считая, разумеется, титула Последнего Короля Шотландии. Президент Того Гнассингбе Эйадема пошел еще дальше и нанял труппу юных танцовщиц, которые следовали за ним по пятам и пели дифирамбы. Кроме того, вышла книга комиксов, которая рассказывала о его многочисленных «суперспособностях» [36] .

36

George Packer. “Togo: The dictator’s new clothes”, Dissent Magazine, Fall (1985): 411–16.

Попробуйте сходить в кино в Бангкоке – перед показом вы увидите помпезную многомиллионную короткометражку, где восхваляется правящая тайская династия и ее военный лидер. Не отставал от вышеупомянутых и покойный диктатор Туркменистана Сапармурат Ниязов, заменивший в национальном языке слово «хлеб» на «гурбансолтан» (имя своей матери). Кроме того, он запретил всей стране курить, чтобы бросить привычку самому, и поставил в роскошной мраморной столице – Ашхабаде – золотой монумент стоимостью $12 млн, который вращается, чтобы всегда смотреть на солнце [37] .

37

Grant Podelco. “You Crazy Dictator: Bread and Circuses in Turkmenistan”, Atlantic, 12 November 2012; доступно по адресу(дата обращения – 10 ноября 2017).

В общем, не остается никаких сомнений, что многие мировые авторитарные лидеры раздувают свой статус и купаются в привилегиях как сыр в масле. Как утверждает, говоря о Кении, шесть лет освещавшая события в Африке журналистка Мишела Ронг, в коррумпированной системе больше всех выигрывают люди на самом верху пирамиды [38] . Пожалуй, один из самых скандальных примеров – это цепочка нигерийских президентов, укравших в общей сложности более $20 млрд из государственного бюджета за последние 30 лет. Эта сумма превышает помощь от ОЭСР (Организации экономического сотрудничества и развития) всем странам Африки за тот же период [39] . Что характерно, удерживая власть, авторитарная система получает больше личной выгоды, чем демократическая. Следовательно, выше и потенциальные убытки от реформ либо поражения. Согласно Индексу восприятия коррупции, фальшивые демократии, которые проводят выборы, не связывая себе руки демократическими механизмами, демонстрируют высокие уровни коррумпированности. По шкале от 0 до 100, где низкие баллы обозначают больший уровень коррупции, типичная фальшивая демократия получает лишь 29 баллов. Это означает, что в стране сложилось широкое поле для персонального обогащения элит. Иными словами, возможности для коррупции хорошо коррелируют со слабостью демократии.

38

Michela Wrong. Our Turn to Eat: The Story of a Kenyan Whistleblower (London: Fourth Estate, 2009).

39

Известно, что цифры коррупции сложно определить точно. Transparency International утверждает, что Сани Абача украл $3–5 млрд. за короткий период у власти, а за десятки лет из государственных бюджетных средств от нефти и других энергетических платежей не хватает несколько десятков миллиардов долларов. Один из ключевых цитируемых источников: Ignacio Jimu. “Managing proceeds of asset recovery: The case of Nigeria, Peru, the Philippines and Kazakhstan” Basel Institute of Governance/ICAR Working Paper Series, no. 6 (2009): 7.

Учитывая вышесказанное, важно отметить, что эта тенденция прослеживается не во всех авторитарных режимах. Оба автора этой книги беседовали с бывшим президентом Замбии Кеннетом Каундой, который правил однопартийной страной в 1972–1991 годах. Нас поразила относительная скромность его манер и обстановки. Каунду можно обвинять в репрессиях и плохом управлении, и, разумеется, он пользовался привилегиями главы государства, но почти нет свидетельств о несметных богатствах, которые мог бы накопить авторитарный лидер за годы президентства. Есть и другой пример – первый премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю [40] . Однако такие авторитарные лидеры – скорее исключение, чем правило.

40

Alex Josey. Lee Kuan Yew: The Crucial Years (New York: Marshall Cavendish International Asia Pte, 2013).

Тем не менее, кроме того, чтобы набить собственный кошелек деньгами, у правителей есть и другие важные причины держаться за пост. Самые важные из них – защита своего политического наследия и самосохранение. Первый пункт может показаться эгоистичным, и зачастую это правда, но не стоит забывать, что многие президенты и премьер-министры считают делом своей жизни масштабную национальную трансформацию. И, хотя их курс часто не выдерживает никакой критики и ложится тяжким бременем на население [41] , нельзя игнорировать, что многие руководители пришли к власти на фоне политического кризиса и потратили львиную долю времени правления, чтобы с ним справиться.

41

Альтернативную точку зрения по вопросу о том, почему целый ряд авторитарных правительств не смогли улучшить качество жизни своих народов, см.: James C. Scott. Seeing Like a State: How Certain Schemes to Improve the Human Condition Have Failed (New Haven, CT: Yale University Press, 1998).

В некоторых случаях лидеры начинали во главе повстанческого движения, которое свергло предыдущую власть в ходе освободительной борьбы или гражданской войны, как в Уганде, Руанде или Зимбабве. В других случаях они захватили власть через государственный переворот, сместив предыдущего вождя в период экономической или политической нестабильности: военный переворот 2014 года в Таиланде, ситуация в Тунисе с 1987 года вплоть до «арабской весны». А бывает, что лидер вступает в должность после легитимных выборов, проведенных по итогам конфликта, и начинает сворачивать демократические права и свободы, когда теряет былую популярность. Эта тенденция наблюдалась в Анголе и Бурунди, а из недавних примеров – во многих странах Северной Африки. И наконец, есть немногочисленная, но заметная группа стран, таких как Беларусь, где люди доверили власть, казалось бы, прогрессивному лидеру в условиях постсоветского вакуума власти. Однако он быстро превратился в самовлюбленного деспота, не гнушающегося типичных методов советского режима, от которых собирался избавить страну [42] .

42

Brian Bennett. The Last Dictatorship in Europe: Belarus Under Lukashenko (London: C. Hurst & Co., 2012): 219–30.

Что общего у этих случаев? Перечисленные президенты и премьер-министры не унаследовали власть, а пришли к ней самостоятельно, зачастую на фоне глубоких социальных потрясений. Лишь в редких случаях авторитарный режим длится так долго, что на данный момент представляет собой третье или четвертое поколение лидеров, которые уже не помнят, каково это – жить без властных привилегий, и поэтому не боятся потенциальных политических волнений [43] . В результате многие автократические правительства, стоящие у власти сегодня, считают одной из своих главных задач сохранить политическую стабильность, поэтому они запускают масштабные программы во имя этой миссии. Разумеется, многие диктаторы проявили себя с худшей стороны, и разрушения, которые они нанесли, не объяснить подобной целью. А в ряде случаев стремление сохранить порядок послужило предлогом для репрессий против меньшинств и диссидентов. Но для таких лидеров, как Поль Кагаме в Руанде или Йовери Мусевени в Уганде, чьи страны еще помнят кровавые гражданские войны, объединение и стабильность – искренние стремления [44] , пусть они и не оправдывают применяемых стратегий борьбы с противниками.

43

Такая ситуация сложилась в целом ряде государств. 13 странами управляют лидеры, которые находятся у власти четверть века или больше, но в остальных ситуация другая.

44

Holger Bernt Hansen and Michael Twaddle (eds). From Chaos to Order: The Politics of Constitutionmaking in Uganda (Kampala: Fountain Publishers, 1995); Nic Cheeseman, Gabrielle Lynch and Justin Willis. “Museveni’s NRM Party still Has Support in Rural Uganda”, The East African, 16 января 2016;(дата обращения – 15 декабря 2017).

Это важный момент, поскольку стабильность является приоритетом не только для старых авторитарных лидеров. Опросы показывают, что во многих новых демократиях ее жаждут и сами граждане [45] . Таким образом, когда руководители объясняют долгое правление тем, что нужно завершить возложенную обществом миссию и сберечь спокойствие страны, это часто задевает людей за живое. На выходе мы получаем потрясающие парадоксы. К примеру, в африканском исследовании политических предпочтений «Afrobarometer» подавляющее большинство респондентов (67 %) высказалось за демократию и многопартийные выборы [46] . В то же время они отметили, что доверяют президенту больше, чем какому-либо другому политическому институту (62,3 %), и в целом скептически относятся к роли, которую играет в обществе оппозиция (скажем, в южной части Африки лишь 38 % полагаются на оппозиционные партии) [47] . По большому счету, это означает, что противники нынешней власти кажутся разрушительной силой, угрожающей хрупкому общественному равновесию.

45

В африканском контексте бросается в глаза, что, когда граждан Ганы, Кении или Уганды спрашивали, что, по их мнению, является важнейшим фактором для свободных и честных выборов, самым популярным ответом был «мирный процесс». Тенденция ставить мир и стабильность выше конкурентности подтверждается исследованием, проведенным Africa Centre for Open Governance (AfriCOG) вскоре после выборов в Кении 2013 года: по мнению 50,9 % респондентов, «мир важнее, чем свободные и справедливые выборы». См.: Gabrielle Lynch, Nic Cheeseman and Justin Willis (forthcoming). “The Violence of Electoral Peace: The Ballot, Order and Authority in Africa”, African Affairs.

46

Robert Mattes and Michael Bratton. “Do Africans still Want Democracy? This New Report Gives a Qualified Yes”, Afrobarometer Working Paper no. 36 (2016): 4;(дата обращения – 18 ноября 2017). Afrobarometer – регулярное национально-репрезентативное исследование, которое проводится в более чем 30 странах многократными раундами. Информацию о его методике и последние данные см.: Afrobarometer (2017);(дата обращения – 10 ноября 2017).

47

Rorisang Lekalake. “Still No Alternative? Popular Views of the Opposition in Southern Africa’s One-Party Dominant Regimes”, Afrobarometer Working Paper no. 38 (2017): 3.

Следующий мотив закрепить власть за собой на максимально долгий срок – это самосохранение. Во многих странах мира, застрявших в череде кризисов, уходить с поста руководителя весьма небезопасно. За последние 60 лет многие из тех, кто отошел от дел, оказались в тюрьме, изгнании или преждевременно отправились на тот свет. Как мы можем убедиться, в 1960–1970-х годах это был наиболее вероятный исход для отставных правителей в Африке, а в Латинской Америке печальная судьба постигла каждого третьего лидера, ушедшего на пенсию. С тех пор такие риски в Африке существенно снизились, но, несмотря на два десятилетия многопартийной политики [48] , по-прежнему остались достаточно высокими. И эта мрачная перспектива демонстрирует, как дорого может обойтись автократу реформаторство.

48

Расчеты авторов, проведенные на основе Archigos Data Set (подробнее см. Приложение 1).

На этом фоне выделяются три фактора, которые особенно мешают авторитарному правителю покинуть пост. Во-первых, физическое насилие против оппонентов существенно повышает вероятность того, что в случае падения режима соперники отомстят за страдания. Во-вторых, активы, накопленные во время авторитарного правления, зачастую имеют нелегальное либо как минимум сомнительное происхождение. В-третьих, авторитарные режимы успевают нарушить немало законов, что чревато судебными преследованиями за преступления прошлых лет – как в судах своей страны, так и в международных инстанциях вроде Международного уголовного суда (МУС). Суданский президент Омар аль-Башир, к примеру, осознает, что в случае отставки ему грозят судебные процессы в МУС за преступления против человечества. Отчасти поэтому он полон решимости остаться у власти [49] . Эти три фактора объясняют, почему авторитарные управленцы редко покидают пост по собственной воле и идут на фальсификации выборов, чтобы продлить свои полномочия.

49

Случай Судана см.: Lutz Oette. “Peace and Justice, or Neither? The Repercussions of the al-Bashir Case for International Criminal Justice in Africa and Beyond”, Journal of International Criminal Justice 8, no. 2 (2010): 345–64; более подробную дискуссию о том, почему обвинения Международного уголовного суда могут затруднить процесс отхода лидера от власти, см.: Mark Kersten. “The ICC and the Security Council: Just Say No?”, Justice in Conflict, 29 February; доступно по адресу(дата обращения – 15 декабря 2017).

Немаловажно, что риски, связанные с потерей руководящей должности, весьма разнятся между регионами. Потенциальные потери от ухода гораздо выше, если между кланами элит и социальными группами низок уровень взаимного доверия, а институциональная система сдержек и противовесов недоразвита. У текущего лидера нет особых оснований считать, что политическая система защитит его интересы в случае, если к власти придет конкурент. Посмотрим на ситуацию Африки южнее Сахары, где целый ряд стран пострадал от ожесточенных политических конфликтов, насильственных авторитарных правительств и крайне слабых политических институтов. В результате этой опасной комбинации у нового лидера зачастую есть и мотивация, и все возможности, чтобы подвергнуть предшественников преследованиям. Это объясняет, почему у отставных африканских лидеров начиная с 1960-х годов риск быть убитыми, посаженными в тюрьму или изгнанными превышает данный показатель для остальных регионов мира более чем в два раза [50] . Глядя с этого ракурса, мы понимаем, что, с точки зрения африканских президентов, пожизненное правление – не просто мания величия, а еще и вполне закономерная реакция на политическую обстановку. Если бы их коллеги в других частях света сталкивались с аналогичными рисками, вероятно, они поступали бы так же.

50

Информация из Archigos, набор данных по политическим лидерам. См.: H. E. Goemans, Kristian Gleditsch and Giacomo Chiozza. “Introducing Archigos: A Data Set of Political Leaders”, Journal of Peace Research 46, no. 2 (2009): 169–83.