Как приручить Обскура

Грейвз напрягся, вспоминая географию. Восточное побережье, остров, настолько далеко от берега, что аппарацией не достать — при том, что предел аппарации Грейвза был миль пятьдесят. Вроде бы в заливе Святого Лаврентия были острова Кал-о-Мёль, которые располагались достаточно далеко от берега, но это вообще Канада, а не Штаты. Преодолеть такое расстояние на лодке… по морю?.. без возможности колдовать?.. Даже если оказаться от трансфигурации и состряпать плот хотя бы из досок, которые можно оторвать от пола… Пятьдесят миль по морю на хлипком плотике? Нет, это безумие.

Гриндевальд не смотрел на него, негромко звякая приборами о тарелку.

— Кстати, меня лучше не убивать, — сообщил он. — Я видел, как ты стянул нож. Положи обратно. Если, конечно, не хочешь сдохнуть здесь без еды и без колдовства, — он поднял глаза и улыбнулся. — С моей смертью чары не развеются, будь уверен.

— Я не дам тебе Непреложный Обет, — повторил Грейвз.

— Ну и ладно, — тот пожал плечами. — Этот вариант не сработал. Хорошо, что я предусмотрел второй. Расскажи мне о себе, Перси. С самого начала.

Грейвз хотел было рассмеяться в ответ на такую нелепую просьбу и сказать, что не собирается её выполнять, но подавился смехом. Слова посыпались на язык, он не успел ничего сделать, как уже начал:

— Меня зовут Персиваль Артур Грейвз. Я родился четвёртого августа 1884 года.

Он задержал себя огромным усилием воли, зажал рот рукой, но это помогло ненадолго, слова полились дальше:

— Моя мать гречанка. Отец американец. Ах ты, сволочь!..

В воде был Веритасерум. Сыворотка правды. Отличная защита от легиллименции, на которую так полагался Грейвз, которую он так долго и так успешно использовал, против неё была бесполезна. Гриндевальд покрутил пальцем, мол давай-давай, я слушаю. Грейвз вскочил на ноги, но Гриндевальд жестом приковал его к стулу, продолжая жевать.

— Говори-говори, Перси. Выкладывай всё.

Грейвз сжал кулаки. Стиснул зубы. В буквальном смысле прикусил себе язык, но это было бессмысленно — невнятно, сквозь зубы, но он продолжал говорить.

— Мне сорок два. Я живу на Манхэттене, Пятая авеню 1077. С 1921 года являюсь главой Департамента магической безопасности МАКУСА. Я был лучшим выпускником своего факультета. Я пошёл в авроры наперекор воле родителей. Родители меня не любили, — выплюнул он, прожигая Гриндевальда ненавидящим взглядом. — Я их тоже. Моим любимым предметом в школе были Чары и Защита от тёмных сил. Я добровольцем ушёл на войну помогать не-магам. Мне понравилось воевать. Я ненавижу запах драконьего навоза.

Грейвз говорил всё, что ему приходило в голову, одним сбивчивым мутным потоком. Одно слово цепляло за собой другое, выволакивая наружу всё его неприглядное нутро, в котором разве что изредка мелькало что-то достойное. Грейвз спотыкался на своих собственных больных местах, закрывал глаза и мучительно, неостановимо краснел, когда посреди "мой любимый запах — ветивер" и "я курю одну и ту же марку табака уже двадцать пять лет" он неожиданно вспоминал, что "я впервые влюбился, когда мне было шесть". От унижения у него горело лицо.

Гриндевальд расспрашивал его бесконечно долго. Вытряхивал жизнь, будто подержанную мантию перед покупкой: колупал швы, заглядывал в карманы, изучал с лупой засаленный воротник, проверял, хорошо ли пришиты пуговицы. Детские обиды, старые страхи, подавленные желания… Гриндевальд разглядывал их с любопытством, примерял. Внимательно слушал рассказ о карьере: сразу после школы — в авроры, через пять лет выбился в начальники отдела расследований, но в расследованиях не засиделся, после гибели одного из подчинённых ушёл в отдел ликвидации нарушений Статута…

— Ликвидатором?.. — удивился Гриндевальд. — Из начальников? Что ж ты такое сделал, Перси?

— Убил… — тяжело сказал Грейвз. Опустил взгляд себе на колени, взялся онемевшими пальцами за край скатерти, подёргал, будто проверял, не сгодится ли она как оружие. Поднял взгляд к потолку, уставился на паутинное пятно зеленоватой плесени.

— Кого убил? — по-деловому поинтересовался Гриндевальд.

Он был сейчас до омерзения похож на пронырливого журналиста, только блокнота и карандаша не хватало. Грейвзу в своей жизни приходилось давать немало интервью: глава Аврората — фигура заметная, да и в светской жизни он был не пешкой. Он встречался с газетчиками, давал комментарии по текущим событиям, благодушно или торопливо — в зависимости от того, сколько времени он выкраивал на встречу — целый час или одну четвертинку на бегу.

— Нет, мисс Блэк, это не новая гоблинская война, это была просто драка. Да, я помню, в прошлый раз всё тоже началась с двух повздоривших подростков. Нет, не-маги легко приняли версию о мафиозной перестрелке, для них это сейчас обычное дело. Да, мисс Браун, можете меня цитировать, только не пишите опять "Персиваль Грейвз считает, что перестрелка на улицах — обычное дело" — вылетите с работы к хренам моржовым. Хорошего дня.

— Нет, мистер Уайт, в Большом Каньоне нет драконов и никогда не было. Нет, я понятия не имею, чем им там не нравится, обратитесь за комментарием к магозоологам, извините, у меня нет времени выслушивать этот бред, я тороплюсь, Джимми, убери от меня этого ненормального. Спасибо.

— Да, мистер Ацзурро… простите, как?.. Адзурро?.. Мистер Адзурро, статус Йеллоустоунской кальдеры не будет пересмотрен и она не будет открыта для не-магов. Потому что там обитает дракон. Нет, сэр, я никогда не говорил, что в Америке нет драконов. Я говорил, что их нет в Большом Каньоне. Да, в Йеллоустоунской кальдере обитает одна особь. Да, мы пытались провести операцию по его ликвидации, но возникла проблема: дракон очень старый и очень большой. Насколько большой?.. Нет, я не интересовался, сколько в нём футов от морды до кончика хвоста. Сколько футов в полумиле — вот примерно столько и в нём. Да, думаю, Центральный парк покажется ему небольшой лужайкой. Сейчас рядом с ним круглосуточно дежурит отряд авроров. После длительных обсуждений Конгресс решил, что подкармливать его проще и безопаснее, чем попытаться уничтожить ещё раз. Да, конечно, я принимал участие в первой операции. Да, видел. Какой он?.. Ну, он… он большой.

Нет, никто из журналистов никогда не копался в нём вот так, запустив в кишки обе руки по локоть. Правду сказать, никто из журналистов даже не пытался напоить его Веритасерумом. Эффект этого зелья был настолько опасен (тут Грейвз всегда иронически ухмылялся), что на его использование даже в рамках расследования требовались особые обстоятельства и отдельное разрешение. Сейчас Грейвз испытывал на себе — чем это зелье было так опасно, и ухмыляться ему не хотелось.

— Кого я убил? Одного выскочку из Дурмштранга вроде тебя, — с ненавистью сказал Грейвз, торопясь завалить Гриндевальда подробностями, чтобы за ними было не видно, кого он ещё убил тогда. — Был тут один живописец, рисовал портреты не-магов, живые портреты. Я убил его голыми руками, разбил к хренам моржовым башку ему, как яйцо, бил его мордой об пол, пока его собственные зубы не оказались у него в глотке…

— Тише, тише, — Гриндевальд взмахнул рукой, заставляя его умолкнуть. — Убил и убил, гордиться тут нечем. Что было дальше?..

— Дальше была война, — сказал Грейвз. — Я ушёл на фронт добровольцем, со мной был отряд. Мы примкнули к британскому корпусу во Франции.

— Это я слышал, — Гриндевальд кивнул. — В каком-то захолустье в Нормандии даже улицу твоим именем назвали, — он подмигнул. — В каком звании ты вернулся?..

— Лейтенант.

— Лейтенант?.. — искренне удивился Гриндевальд. — Кавалер Ордена Почётного легиона, кавалер Креста Виктории — лейтенант?.. Как же так? — участливо спросил он.