Как сражалась революция
Шрифт:
Наблюдая за ним, нельзя было не восхищаться его удивительной простотой и скромностью, умением вызвать собеседника на откровенный разговор, по душам. С кем бы он ни встречался, с командиром или с рядовыми бойцами, Михаил Иванович ни словом, ни жестом не подчеркивал своего высокого положения... Беседуя, он вроде бы между прочим подмечал, что у бойца не в порядке обувь, не пришита пуговица. А потом с частных, бытовых вопросов как-то незаметно переводил разговор на общие, рассказывал о положении в стране, о жизни рабочих и крестьян, разъяснял задачи Красной Армии...
Рано утром 27
С яркой ответной речью выступил комиссар дивизии К. И. Озолин...
На обратном пути Михаил Иванович расспрашивал меня об Озолине, высказывая восхищение его мужеством, проявленным на Южном фронте.
Это был последний день пребывания у нас дорогого гостя. После небольшого отдыха мы проводили его, попросив передать от конармейцев привет и добрые пожелания Владимиру Ильичу.
Комсомолец Вася
Член Коммунистической партии с 1918 года. В боях против белочехов начальник Симбирской Железной дивизии. Во время операций по разгрому Колчака командующий Первой Революционной армией, затем командир конного корпуса на Западном фронте, о боевых действиях которого повествуется в этом рассказе.
Красные стрелы на карте
— Ну, как думаешь, Вилумсон, возьмем Вильно? — спросил я начальника штаба корпуса, войдя в большую комнату, где размещался полевой штаб.
— Конечно, возьмем,— уверенно ответил тот.
— Титаев, ну-ка дай-ка карту!
Ординарец притащил измятую, местами изорванную, исчерченную красным карандашом десятиверстную карту. Видя ее печальное состояние, Вилумсон улыбаясь сказал:
— Придется, товарищ комкор, снова переменить вашу карту. Кажется, эта уже пятая.
Упрек был справедлив. Я действительно варварски обращался с картами, графически изображая на них ход своих мыслей. Это был не рисунок, а кривые, ломаные линии, понятные только мне одному.
— Погоди, дружок, сначала окончательно исчерчу ее, а потом уже переменим,— ответил я и вооружился толстым цветным карандашом.— Ну, докладывай обстановку.
Вилумсон вытащил из полевой сумки донесения начальников дивизий и стал их читать ровным, спокойным тоном, будто речь шла о самых скучных и эбыденных вещах.
Пока он читал, я наносил расположение частей на карту.
— А что известно о противнике?
— О противнике? — И Вилумсон тем же ровным тоном продолжил: — Вторая дивизия белополяков занимает оборонительный рубеж Озерное дефиле — река Вилия с передовыми частями в Подбродзе. На станции Подбродзе бронепоезда. От товарища X. из Вильно получено сообщение,
что в городе строятся оборонительные сооружения и лихорадочно формируются добровольческие части, даже... женские батальоны...— Женские батальоны?! — с удивлением переспросил я.— Неужели с женщинами придется воевать?!
— Да, товарищ комкор, очевидно. Они формируют женские легионы из дочерей и жен буржуа и офицерства.
— Вай-вай...— пробормотал стоявший у дверей мой второй ординарец Хачи.
— Молчи! — сердито оборвал его я и, обращаясь к Вилумсону, прибавил: — Об этом никому ни слова. А вы, Хачи и Титаев, ничего не слыхали.
Понятно? — И вновь Вилумсону: — А как насчет гарнизона и укрепления Вильно?
— Ничего не известно.
— Где же главные силы противника?
— Очевидно, на реке Вилия.
— Что же ты предлагаешь?
— Я думаю, необходимо боем выяснить силы противника на Вилии. Надо послать туда по меньшей мере бригаду от каждой дивизии.
— А как насчет атаки Вильно?
— Сейчас трудно что-либо сказать. О силе гарнизона и характере укреплений ничего пока не известно.
— Послушай, а где наш комсомолец-белорус, которого прислал к нам товарищ Мясников?
— Вася, что ли?
— Вот-вот, Вася. Где он?
— Он здесь, в Свенцянах. Я его видел сегодня в ревкоме.
— Вызови его ко мне.
Вилумсон вышел в коридор, чтобы позвонить в ревком. Наклонившись над картой, я измерил расстояние до Вильно, одновременно чертя красным карандашом все новые стрелки. Они шли до реки Вилия, до Вильно, до литовской границы.
Опасное задание
Хачи притащил керосиновую лампу, коробку сигар. Я закурил. В густых клубах дыма как будто вырисовывались контуры плана атаки. Через полчаса моя карта покраснела и посинела от многочисленных стрел и резко изменила свой вид. Река Вилия истекала жирным слоем синего, и некоторые пункты просто утонули в этой синеве — их нельзя было распознать без помощи лупы; не жалел я и красного цвета, постепенно обводя им синие места. Мыслями я витал где-то на подступах к Вильно, машинально насвистывая какой-то назойливо приставший мотив. Вдруг за моей спиной раздался чей-то молодой голос:
— Разрешите войти, товарищ комкор?
Я обернулся. Передо мной стоял восемнадцатилетний коренастый юноша, блондин, небольшого роста, в черкеске. Его светло-серые глаза смело смотрели на меня. Он держал в левой вытянутой вниз руке папаху, а правую руку приложил к голове. Фигура его застыла в уставной неподвижности, ему не свойственной.
— А, это ты, Вася?
— Так точно, я. У вас, товарищ комкор, накурено больно. Разрешите окно открыть?
— Ну что же, открой.
Вася открыл окно. Я указал ему на стул. Он молча сел. Дым потянулся в окно.
— Скажи, ты давно служишь в армии?
— Никак нет. Начал здесь, у вас, в третьем корпусе.
— Оно и видно,— усмехнулся я.
— Откуда, товарищ комкор?
— Ну хотя бы из того, что, сняв папаху, правую руку ты приложил к обнаженной голове. Ведь по-военному это не полагается.
— Виноват, товарищ комкор.— Вася встал, и рука его предательски потянулась к обнаженной голове.