Как стать никем. Апокалипсис по-питерски

У стены штабелями уложены коробки с книгами, промежутки между коробками тоже заполнены книгами, чтобы выровнять слои кладки. Книги все одинаковые – стало быть, из нераспроданного тиража. Чьи-то ненужные мысли. Раньше тут жил писатель. На коробки брошен матрас, настелено тряпьё. На тряпье спит такой же ненужный алкоголик Миха. Взъерошенный, худой и тревожный. Чёрные жёсткие волосы, усы, щетина, лицо в шрамах, сломанный нос, смуглая цыганская кожа. Ещё пять лет назад – большой бизнесмен, занимающийся оптовым импортом дорогих тачек, имеющий в архиве фотографии с Собчаком и другими шишками и буграми северной столицы. Но сам Миха шишкой не вышел. Изменила Михе любимая жена. Колоссом он был на глиняных ногах – обрушился, остался нищ и гол.

По пьяни, а в другом состоянии его никто и не видел, Миха орёт, что у него под окнами пять „мерсов“ припарковано, что можно устроить гонку, если кто не ссыт. Посему окружающие Миху называют ласково – Гонщик на пиздюлях.

– Миха, на пиздюлях сегодня поедешь? Вон, Олег для тебя палку уже нашёл – покрепче да подлиннее.

– Я братву позову, они Олега накуканят, как сказочного петушка, на его, сукэнэх, палочку. Ща в „мерс“ сяду и поеду за братвой! Не веришь? Вон, под окном у меня, пять „мерсов“ стоит!

А вечером в коммуналку возвращается пьяный и уставший, бывший архитектор, а теперь подсобный рабочий на стройке, алкоголик Олег. Олег дежурно катает Миху на пиздюлях. За что? За то, что Миха – „подлое чмо, пиздун и уёбище“. Так Миха и существует изо дня в день. Но сейчас алкоголик сладко спит, а точнее – телепортируется в новый, неотличимый от других день, где есть фуфырики, „мерсы“, архитектор Олег, гонки на пиздюлях и тараканы.

Тараканы сидят у изголовья книжной кровати. Такие огромные, что размером аж с человека, да и с человеческими лицами, умудрёнными алкоголем и несчастьями, вспухшими и светлыми, как светла полярная ночь. Тараканы поют под гитару вальсовую колыбельную на пронзительный и грустный бардовский мотив.

Куплет. Пусть снится тебе вобла И пива реки, раки. Хорошая квартира, Кровать где есть И нож. Как ты добудешь даму В свирепой, честной драке. Как ты её обнимешь И Бродского прочтёшь. Припев. Тик-так, тик-так, Будильник – враг. Стучится в дверь Сосед-мудак. А тебе просто так Пусть приснится коньяк „Александр Бержерак“. Куплет. Свободный неформал ты — Работы нет, прописки. За комнату не платишь И пьёшь за чей-то Счёт. А может, уже хватит Мешать спирт и ириски? Устройся на работу — Ведь рядом есть Завод. Припев. Тик-так, тик-так, Мясо собак. Поём, орём и Ни дня без драк. Пусть придёт к тебе Вдохновение, дурак, и Сирано де Бержерак.

Во время второго куплета в окне появляется тёмный силуэт, который медленно пробирается по карнизу к центру окна. Тёмный силуэт – это друг спящего, алкоголик по имени Лёха. В отличие от Михи, Лёха никогда не был успешным бизнесменом. Зато Лёха очень успешно бухал с седьмого класса школы. По характеру общителен, в меру агрессивен. Много и вдохновенно врёт. Впрочем, только красоты ради, не для выгоды, обманываться он и сам рад.

Удостоверившись, что попал в нужное окно, Лёха дубасит по раме, создавая жуткий шум, дребезг и звон.

– Мифа, фука, где мой фотоаппар-р-рят?!

У алкоголика Лёхи мало зубов, он жутко шепелявит, гнусит и, вдобавок ко всем имеющимся речевым напастям, безудержно грассирует.

Тараканы бросают гитару и разбегаются кто куда.

Миха спит.

Лёха настойчиво стучит:

– Мифа, откр-р-рывай, фука. Ты что, пр-р-ропил его?

Миша поднимает голову, оглядывается.

Лёха плющит лицо к стеклу. Стучит:

– Мифа, фука, гад! Отдай мой фотоаппар-р-рят!

Миша, пошатываясь, идёт к окну, открывает. Спрашивает испуганно, на выдохе:

– Ты кто?

Лёха:

– Сир-рано де Бер-ржер-рак!

Пробует залезть. Миха узнаёт друга и захлопывает окно перед Лёхиным носом.

Лёха стучит:

– Мифа, ты фто, офуел? Я тебя поймаю, флышишь? Вер-рни фотоаппар-р-рят! Ты его пр-роп-пил, да? А, Мифа-фука?!

Миха ложится спать.

На улице стреляет салют. Слышны пьяные весёлые голоса.

Лёха заворожённо смотрит на небо, униженно втянув голову в плечи. Алкаш со своим потерянным фотоаппаратом выглядит на фоне чужого праздника нелепо. Ну или праздник выглядит нелепо на фоне алкаша.

У Лёхи спадают спортивные штаны, обнажая кривые и тонкие ноги, но он не замечает этого.

– А-а-а! Маньяк! Извращенец! Онанист! – впадает в ненужную истерику какая-то нервная дама.

Лёха пугается и валится с карниза на волнистый питерский асфальт.

Вокруг спящего Михи снова кучкуются тараканы-барды с гитарой, запевая третий куплет:

Ты, сволочь, совесть пропил, Пустил себя по миру, Но мира в мире нету, И в мае труден Труд. Как будто кто-то где-то Когда-то что-то понял. А понял кто-то где-то, Что щас его Побьют. Припев. Тик-так, тик-так, Ты гонщик-слабак. Отстал, устал, Кусай свой кулак. А потом, дурак, Пей коньяк „Бержерак“, С Сирано де Бержерак.

В комнате одиноко кружится тополиная пушинка, кружится-кружится, да и приземляется на заляпанный стол. Прилипла…»

Глава 10. Знакомство с дядей

2003 год. Санкт-Петербург. Пара по сопромату. В дверь аудитории заглянул директор нашей шараги по научной работе.

– Гагач, подойди! Простите, Сергей Львович, что прерываю лекцию, – извинился он перед доцентом, – отдам Алексею документ, пока он на месте.

Я быстро подошёл к директору, попутно думая: «Всё? Меня за косяки выгоняют из универа? Что я скажу маме?»

– Гагач, держи письмо от дяди! Отнесись серьёзно, не потеряй! – строго сказал директор и подмигнул, передавая мне конверт. – Всё, давай…

Он дружески хлопнул меня по плечу, и, чего никогда не бывало, пожал мне руку. Я молча взял конверт и вернулся на своё место.

Развернул письмо. Хм-м…

«Алексей! Не знаю, слышал ли ты обо мне или нет. Я твой дядя, Михаил Иванович. Сводный брат твоей матери от первого брака. В 1980 году, на дне рождения твоей бабушки мы с сестрой сильно поссорились и с тех пор больше не общались. Подозреваю, что тебе обо мне никогда не рассказывали. Приезжай на юбилей, познакомимся. Мне будет шестьдесят пять лет. Надо собирать потерянное по крупицам, пока жив. Над подарком сильно не парься».