Как Степка беспризорный стал пионером

Обступили комсомольцы Степана, просят спеть.

Не хочется Степке их забавлять — зла на душе много, а хорошие их слова до нутра не дошли. Какая-то заслонка мешает.

Но тут свои товарищи обступили, просят:

— Что мы, хуже что ли их? Не сумлевайся Степа, валяй Интернационал!..

Отошел в сторону Степан, выпрямился, руку за спину, положил да как хватит во всю глотку:

„Вставай, проклятьем заклейменный!.."

И полился, и зазвенел чистой сталью торжествующий гимн!

Стоявшие вблизи комсомольцы шарахнулись в сторону: оглушил голос, в ушах звенит. Льется из могучей груди и звонким эхом разносится под сводами подвала мастерской!

— Каков голосок? — говорит воспитатель.

— И откуда такая силища берется! — удивляются комсомольцы.

Кончил петь Степка, все в ладоши хлопают, а он сел на обрубок, повесил голову и, сколько его ни просили, отказался петь.

Скучно ему стало, не по себе как-то!..

Собрались в кружок комсомольцы, оживленно толкуют, взглядывая на Степку; отделились двое, подошли, стали спрашивать — откуда? по какому делу? за что?

Исподлобья смотрит Степам, не верит он им, во всех людях изверился, чудно ему, непонятно, какое им до него дело: такие же как и я, а туда же с вопросами! — думает Степка.

— Мы тебе помочь хотим! — говорят комсомольцы.

— Да! Как-раз! — думает Степка. Нужна мне ваша помощь, в детский дом до могилы запрячете. Нет уж, хватит!.. И молчит на вопросы.

Пошли дальше комсомольцы рисунки рассматривать. А уходя, долго еще с воспитателем про Степана говорили.

— Мы его обязательно на поруки возьмем! Его в музыкальную школу отдать надо!..

Задумался Степка, про какую такую школу они говорят; ему и невдомек, что есть школы, где петь учат.

Не прошло и недели, как двое из них вернулись за Степаном, бумагу привезли. Одели Степана в сапоги, сатиновую рубаху, теплый пиджак дали, обрядили честь-честью и отпустили.

Повезли его комсомольцы в свой клуб, пообедали вместе, да и говорят:

— Вечером голос твой пробовать будут, мы уедем сейчас, a ты сиди тут, нас докидайся… — и уехали.

А Степке только того и надо. Выбрал удобную минутку, да и был таков, только его в клубе и видели.

Удалось в тот же вечер с Ванькой и своей братвой встретиться. Обрадовались ему; увидавши, посыпались остроты:

— Что, опять емназию кончил?

— В который класс перевели?

В награду, видно, сапоги-то выдали?

Рассказал Степка про все.

— На улице вольготнее, без начальства!.. — говорят ребята.

— А мы теперь в новые промысла пустились, — говорит Ванька, — билетами театральными торгуем; пойдем с нами.

Пошли к Большому театру.

Присмотрелся Степка к торговле, понял, как выслеживать публику, у которой билета нет, приловчился и предложить вскользь мимоходом, и за уголком садика деньги получить.

Одним словом, в курс вошел!

Только раз оперу "Демон" ставили. Звонок уже подали. Остался один билет непроданным. Кто-то посоветовал — a ты сам сходи!..

— А что и впрямь! — думает Степка, ведь я никогда отроду в театрах не бывал. Решил сходить и быстро поднялся на галерку…

Бее, что он увидел на сцене, ошеломило его! Сразу Степан оторвался от своей жизни и ушел, растаял, распылился весь в картинах, в звуках оркестра, в пении певцов. Он не жил, не существовал, он жадно ловил звуки, впивался всем существом в проносившиеся картины.

Кончилась опера, все стали уходить. Степан сидит и не может очнуться от виденного.

Спохватился, схватил фуражку, пошел в свое логово под асфальтовый чан, а в голове продолжают звучать напевы.

Поет что-то внутри у Степана, и счастлив он, в первый раз счастлив в своей жизни!

— Этакое дело, — думает Степан, — а я и не знал, каков он этот театр-то! Вот оно что!

Спит Степан под чаном, а во сне снится виденное; гремит оркестр, поет хор и Демон на скале. Как хорошо! Век бы не просыпаться.

На утро проснулся сам не свой.

Целую неделю ходил, как в угаре… а ребята пристают — что ты, Степка, как оголтелый, ходишь?

Не знал о такой жизни Степан!..

— Уж где же это они так петь научились? Эх, и поют же!.. Вот бы мне так! — думает Степан — хорошо поют, век бы слушал!..

Больше всего на свете любил Степан свободу, привольное житье да свои песни, гордился ими и думал, что лучше их и быть не может, а тут накось, вот оно что!..

Теперь от театра вечером не отходит Степка, словно как привязанный. Заработает гроши на стороне, сам в театр на галерку. А как не захотели раз капельдинеры из-за грязного вида пускать, так стал обчищаться да под краном на улице мыться; даже к парикмахеру подстричься сходил.

Ударила музыка по нутру Степана. Теперь из него можно бы что хочешь сделать.

Скоро он сам научился многие арии распевать, и ребята дивились откуда у него такой запас новых песен берется.

Выучится Степка и давай их хором обучать.

„Тише, тише подползайте". Или:

„Ноченька, темная, скоро ли…"

Хорошо пел Степка. Вокруг большая толпа народу собиралась.

Раз в театре шел "Демон", а Степка на улице к концу спектакля поет арии из "Демона". Слушает толпа и не знает, кто поет лучше, там ли в театре, или здесь на улице этот подросток!..

Поет Степка, а товарищи в фуражку деньги собирают. Вышли из театра артисты, услыхали певца, ахнули. — Откуда ты? Кто такой? Смотрите, самородок. Талант. — Обступили — Поедем с нами, — говорит молодая артистка, — поедем, — и тащит за руку.

А ребята сзади шепчут:

— Ну, их к чорту, Степан! Не слушай! Увезут опять в дом, — и тянут они его за пиджак в сторону.

Но Степан уже не тот, теперь он знает цену музыке: она тянет его к себе, и хочется узнать от них, как они так петь научились.

Поехал с ними Степан.

Ужинать посадили, потом просят петь.

Степан не долго заставил себя просить. Сегодня он не жалел своих песен: он пел и из оперы, и свои деревенские, — все что знал, чем гордился!..

Артисты много оживленно говорили, что делать, куда его пристроить, как помочь. Поручили Ивану Петровичу о нем позаботиться, а пока оставили жить у себя на кухне.