Как убить рок-звезду

Я сидела в середине второго ряда и все время хотела поймать его взгляд. Я почему-то была уверена, что он точно знает, где я, но он ни разу не посмотрел в мою сторону.

Он закончил песню и долго молча стоял, потом снял гитару и сел к роялю.

Еще одна новость. Я никогда не видела, чтобы он играл на фортепьяно на сцене.

– Следующую песню я записал примерно месяц назад, – сказал он. – Она должна была стать заглавным треком нашего нового альбома. Я назвал ее «Спаси Спасителя», и она довольно длинная, поэтому не стесняйтесь – можете сходить выпить чего-нибудь, или в туалет, или еще чего, пока я пою.

Я боялась слушать ее, но не могла заставить себя сдвинуться с места, убежать или, по крайней мере, заткнуть уши.

Мелодия была сентиментальной и горькой, похожая на ультрасовременную версию одной из баллад Элтона Джона и Берни Топина с альбома «Captain Fantastic and the Brown Dirt Cowboy». Но голос и страсть могли принадлежать только Полу, и он пел ее, будто выталкивал из себя сгусток крови и боли и, оставшись без сил, признавал свое поражение.

Надо отдать ему должное — Он донес свой крест до горы. И далее втащил на вершину. Иисус был сильнее меня. Но и он умолял отца, который его оставил. Чтоб тот отпустил его душу. И все это ради чего? Люди сбиваются в толпы И делают вид, что помнят О нем, но последним всегда Смеется тот, кто не верит. Почем отпущенье грехов, светлый ангел? Спасите Спасителя, плачет она. Но, опустив подбородок и к небу подняв глаза. Оставляет меня одного Умирать. Нет, ты не Иуда, детка. Просто все оказалось сложней. Чем мы мечтали когда-то. Победа не для урода. И даже любовь не может Стереть твой шрам на запястье Или на шее той жертвы. Что я принес к алтарю. Конечно, я помню те ночи: Мне было тепло с тобою, И я не хотел прощаться, Когда уходил по утрам. Но сейчас я прошу об одном: Господь, прими мою душу! Судьба всех цветов на земле — Вянуть с течением дней.

Никто не двигался. Семь минут и двадцать две секунды все сердца были обнажены и раскрыты для Пола.

Он поднялся, и зал поднялся вместе с ним, бешено аплодируя. Даже Дуг встал и хлопал, подняв руки над головой.

А я уже бежала по проходу, надеясь найти Пола, пока он не скроется в одной из гримерок. У входа за кулисы меня остановил охранник, и я потеряла минуту, роясь в сумке в поисках пропуска. Когда я наконец нашла его, охранник заставил меня прикрепить его на грудь и только после этого разрешил войти.

Я бежала по коридору, читая бумажки с именами, прикрепленные к дверям, но остановилась, почувствовав чью-то руку на своем локте.

– Нам надо поговорить, – сказал Лоринг.

– Через пять минут.

– Сейчас. – Он затащил меня в пустую туалетную комнату и захлопнул дверь. – Ты меня даже не видела, так?

Я оглянулась на дверь, и мне показалось, что она закрыта намертво. Навсегда. Побег невозможен.

– Я стоял слева, у самой сцены, в сорока футах от тебя. В какой-то момент ты смотрела прямо на меня, но не видела.

Я вспомнила Филиппа Оксфорда. Как он держался за ручку аварийного выхода, чтобы выскочить из горящего самолета, как только тот остановится. Я осторожно просунула руку за спину и попыталась нащупать ручку. Она была слишком далеко.

– Я больше не могу, – сказал Лоринг. – Я не могу больше притворяться, что когда-нибудь ты посмотришь на меня так же, как смотришь на него.

Я закрыла лицо руками и потрясла головой. Я ненавидела себя. Даже когда я пыталась перерезать вены, я ненавидела себя не так сильно. Для ненависти было три причины: первая – это то, что я сделала с Полом, вторая – то, что я делаю с Лорингом, и третья – то, что я так невозможно ошиблась во всем.

Все неправильные решения, принятые мной, как сирены визжали у меня в мозгу.

– Элиза, скажи что-нибудь.

Я знала, что он хочет услышать, но я тоже не могла больше притворяться.

– __Я говорила тебе, что ничего не получится. Я говорила, что не смогу дать тебе то, что тебе надо.

Лоринг яростно ударил кулаком по двери одной из кабинок, и она еще целых десять секунд крутилась на петлях.

Я смотрела на его ноги и пыталась вспомнить, на какой из них родинка.

– Я сдаюсь. Я не могу больше, – сказал он.

Я оглянулась вокруг, воспринимая все окружающее с необычной четкостью: запах мочи, яркий свет флуоресцентных ламп, придающий мертвенную бледность сияющей коже Лоринга, оглушительный грохот капель, падающих из крана в белую раковину.

Вот что значит быть в середине любви, подумала я. Быть в середине любви – это то же самое, что быть в середине войны.

Я стояла и прикидывала, когда мне можно будет убежать, разыскать Пола и рассказать ему всю правду.

Еще двадцать секунд, решила я и начала считать. Девятнадцать Миссисипи, восемнадцать Миссисипи, семнадцать…

Дверь за моей спиной распахнулась.

– Какая встреча, – сказал Лоринг.

Я видела не Пола, а его отражение в зеркале. Он все еще не снял дурацкую оранжевую шляпу, а через плечо у него висел рюкзак.

– А черт! – сказал Пол так, будто попал в специально расставленную нами ловушку.

Лоринг, не отрываясь, смотрел, как он подходит к раковине.

– Послушай, приятель, что ты так уставился на меня? Ты ее хотел – ты ее получил. Теперь разбирайся с ней сам. А я просто пришел помыть руки.

Пол открыл кран, и грохот капель прервался. Лоринг выругался, глядя ему в спину, и вышел.

– Похоже, он чем-то расстроен, – сказал Пол. – Он что, застал тебя с Эдди Веддером или еще с кем?

Я пыталась заглянуть ему в глаза, но он отказался играть в эту игру. Казалось, он решил всеми силами избегать моего взгляда. Я молча наблюдала, как вода бежит по его пальцам, как он намыливает руки розовой жидкостью и как смывает пену с ладоней. Потом он закрыл кран так плотно, что в комнате стало тихо, как в гробу.

– Подожди, – сказала я, когда он пошел к двери. Он раздумывал секунду, потом повернулся лицом ко мне.

– Мне надо идти, – сказал он, поправляя падающий с плеча рюкзак.

– Может, попробуем найти какое-нибудь место и поговорим сначала? – спросила я почти шепотом.

– Поговорим? Хочешь поговорить?

– Я сейчас иду к Майклу. Я буду жить у них два дня и следить за собакой. Может, зайдешь, если у тебя будет время?

– У меня не будет времени.

– Я должна рассказать тебе что-то.

– Расскажи сейчас. Расскажи прямо здесь.

Я смотрела на его пальцы, сжимающие ручку двери так, что побелели косточки. Как Филипп Оксфорд, готовящийся дернуть дверь на себя и выпрыгнуть.

– Я очень ошиблась, Пол.

– Господи, ты просто не имеешь права опять втягивать меня во всю эту ложь.

– Я не хотела разбить тебе сердце. Поверь мне. Я только хотела…

– Замолчи! – Он выпустил ручку и выбросил вперед раскрытую ладонь, словно защищаясь и нападая одновременно. – Разбила мне сердце? Так ты сказала? Могу тебя обрадовать: ты не разбила мне сердце. Мое сердце в порядке. Никогда в жизни не было в таком порядке. Знаешь, что ты сделала? Ты взяла «АК-47» и разворотила из него всю мою душу. Поэтому мне глубоко плевать на все, что ты можешь рассказать! Поэтому только чудо заставит меня забыть об этих девяти месяцах, которые я прожил в аду!