Как убивали Сталина
Шрифт:
«Примерно в 16.00 мы были в Смоленске в кабинете начальника НКГБ. Через некоторое время в кабинет вошел Мехлис и сразу с присущей ему резкостью и несдержанностью обрушился на Павлова с гневом и ругательствами, допуская такие выражения, как «подлец, негодяй, предатель, изменник, немцам фронт на Москву открыл», и др. Павлов, сидя в кресле, пытался возражать Мехлису, но у него ничего не получалось под градом слов крайне раздраженного Мехлиса. Минут через 10–15 Мехлис и остальные вышли из кабинета, а мне было приказано провести личный обыск Павлова, оформить, как это положено протоколом, что я и сделал. После ухода Мехлиса и других Павлов, оставшись со мной, стал выражать свое возмущение тем, что Мехлис назвал его предателем и изменником, признавая, однако, при
В разговоре со мной он часто повторял: «Я виноват и должен нести ответственность за свою вину, но я не изменник и не предатель». Успокоившись через некоторое время, Павлов попросил у меня разрешения покушать и выпить немного коньяку (у него в чемодане с собой были курица, хлеб и бутылка коньяку). Покушать я ему разрешил, а в отношении коньяка сказал, что этого делать нельзя. На что Павлов сказал: «Ну вот, арестовали, и выпить не дают». После настойчивых просьб я уступил ему и разрешил немного выпить. Отвлекшись записью и оформлением протокола обыска, я и не заметил, как Павлов в считанные минуты выпил почти всю бутылку коньяка. Когда я это заметил, то забрал у него остаток коньяка, на что Павлов сказал: «Ну вот, выпил в последний раз в жизни». На мой вопрос, почему в последний раз(?), он ответил: «Меня расстреляют, я хорошо знаю Сталина, он мне не простит того, что произошло».
— Ну и что? Правильно, что его расстреляли… а заодно и некоторых его генералов?
— В той обстановке, видимо, это был страшно жестокий, но необходимый урок для всех остальных — ведь сколько тысяч людей из-за посещения этого спектакля ни за что, ни про что погибло: в то время как в других округах ждали, в павловском — спали… Не все, конечно. Что же касается меня лично, то я бы не стал применять высшую меру для наказания Павлова, Климовских, Клича, Григорьева и других. Они бы, разжалованные, могли принести огромную пользу, командуя менее крупными подразделениями; тем более, что тогда ощущалась нехватка боевых офицеров.
Впрочем, легко рассуждать, находясь не на вершине власти, а где-то там, где нет никакой ответственности за те или иные рассуждения, поскольку от того, что бы ты не сказал, все равно ничего не меняется. И никто не знает: чем кончилось бы такое мое гуманное прощение в те страшные панические дни?
Кстати, мне приходилось держать в руках протокол дознания, в котором Павлов «сознается» в дескать имевшем место его сговоре с немцами. Правда, там есть примечание следователя, что «протокол подписал в невменяемом состоянии». Вот как было с Павловым. Трагедия…
А для семей расстрелянных — трагедия вдвойне: их репрессировали, хотя статья, по которой были приговорены Павлов и его окружение, повода для этого не давала. Мехлис здесь явно переборщил…
Стаднюк закончил рассказ, а я решил организовать поиски первопричин трагедии, разыгравшейся в самом начале войны. Просчеты и легкомыслие генерала Павлова сыграли роковую роль для всей Красной армии. Они создали возможность для осуществления «молниеносной войны», открыв Гитлеру беспрепятственный путь на Москву «по широкой смоленской дороге». Именно отсюда стало возможным расползание немецких армий вглубь страны по всем направлениям. Описанная трагедия оказалась лишь вершиной военного айсберга.
Вскоре мои поиски еще больше подтвердили это. Началось с того, что в мемуарах Жукова я наткнулся на «затерявшиеся для подавляющего числа исследователей» строки.
«Накануне войны 10-я армия и ряд других частей Западного округа были расположены в Белостокском выступе, выгнутом в сторону противника. 10-я армия занимала самое невыгодное расположение. Такая оперативная конфигурация войск
создавала угрозу глубокого охвата и окружения их со стороны Гродно и Бреста путем удара по флангам. Между тем дислокация войск фронта на гродненско-сувалковском и брестском направлениях была недостаточно глубокой и мощной, чтобы не допустить здесь прорыва и охвата белостокской группировки.Это ошибочное расположение войск, допущенное в 1940 году, не было устранено вплоть до самой войны. Когда главные группировки противника смяли фланги войск прикрытия и прорвались в районе Гродно и Бреста, надо было быстро отвести 10-ю армию и примыкающие к ней фланги 3-й и 4-й армий из-под угрозы окружения, рокировав их на тыловые рубежи — на угрожаемые участки. Они могли значительно усилить сопротивляемость действующих там соединений. Но этого сделано не было…
Острие самой мощной группировки германских сухопутных и военно-воздушных сил на нашем западном стратегическом направлении было направлено на Москву. Против Западного фронта действовали войска группы армий «Центр»…
…Здесь на всех направлениях своих главных ударов немецкие войска создали 5–6-кратное превосходство.
…Что происходило в эти дни на дальних подступах к Минску? Не зная точно положение вещей в 3, 10-й и 4-й армиях, не имея полного представления о прорвавшихся бронетанковых группировках противника, командующий фронтом генерал армии Д. Г. Павлов часто принимал решения, не отвечавшие обстановке.
…Враг жестоко бомбил Минск. Город был объят пламенем. Умирали тысячи мирных жителей. Гибнущие ни в чем не повинные люди посылали свои предсмертные проклятия озверевшим фашистским летчикам…
…26 июня мне позвонил Сталин:
— На Западном фронте сложилась тяжелая обстановка. Противник подошел к Минску. Непонятно, что происходит с Павловым…
…обстановка на всех участках Западного фронта продолжала ухудшаться. Вечером 28 июня наши войска отошли от Минска.
…29 июня И. В. Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны в Ставку Главного Командования, и оба раза крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на западном стратегическом направлении. В 6 час. 45 мин. 30 июня у меня, по указанию наркома С. К. Тимошенко, состоялся разговор по «Бодо» с командующим фронтом генералом армии Д. Г. Павловым, из которого стало видно, что сам командующий плохо знал обстановку… Мне в Генштаб позвонил И. В. Сталин и приказал вызвать командующего Западным фронтом.
На следующий день генерал Д. Г. Павлов прибыл. Я его едва узнал, так изменился он за восемь дней войны. В тот же день он был отстранен от командования фронтом и вскоре предан суду…
…Советские Вооруженные Силы, и особенно войска Западного фронта, понесли крупные потери, что серьезно отразилось на последующем ходе событий…»
Так уже в первые дни войны было утрачено то стратегическое преимущество, которое СССР приобрел благодаря перемещению своих границ на Запад согласно Пакту Молотова-Риббентропа.
Нет слов. Павлов виноват. И получил по заслугам, ибо на его совести кровь сотен тысяч военных и мирных людей. Но вместе с тем эта кровь и на совести тех высших военных и политических чинов, какие задолго до войны знали о крайне критическом положении в Западном военном округе; знали, но не сделали (или не смогли сделать?) ничего, что в корне улучшило бы боевую готовность самого ответственного военного участка.
И хотя Героя Советского Союза генерала Павлова как одного из военных, отличившихся в Испанской и Финской кампаниях, в июне 1940 года специально командировали в Белоруссию для срочного наведения порядка в одном из самых запущенных округов, следует заметить, что даже и такой боевой генерал — один в поле не воин там, где для коренного перелома требовались усилия всего государства или, по крайней мере, военный гений. Но! На роль гения, если верить его и Мерецкова признаниям, Павлов не претендовал. Вот подтверждение.