Как велит бог

"Она забыла Лауру. Думает, что ее сможет заменить другой ребенок"

— Молодчина! — Он захлопал в ладоши. — Какая же ты у нас молодчина!

"Но это ничуть не меняет твоих планов. Потому что на самом деле Терезе наплевать на этого вылизанного продавца покрышек. Просто-напросто он ей был нужен, чтобы жить на его деньги и чтобы забеременеть. Точка. Как только появишься ты с бутиком и с настоящими деньгами, она вернется к тебе".

— Да кому она нужна? — пробормотал Данило, хлюпая носом.

"Ты один ограбишь банк. Тебе никто не нужен. Принимайся за дело прямо сейчас. Немедленно"

Данило поглядел на паяца. "Ты прав. Конечно, я могу все сделать сам, и как я об этом раньше не подумал?"

За окном над пустынным городом продолжала бушевать гроза. Ему даже трактор не понадобится. Хватит машины.

Машина у него была. В гараже, она стояла там со дня похорон Лауры. Ему несколько раз представлялась возможность продать ее, но он этого не сделал. Спрашивается: почему? Не потому, что он рассчитывал однажды снова сесть за руль, и даже не оттого, что из салона этой машины отправился на небеса его ангел. Нет. Все потому, что она ему потребуется, чтобы в одиночку совершить налет.

— Все сходится.

Значит, и то, что Рино и Четыресыра сошли с дистанции, было частью большого плана, придуманного Богом специально для него.

"Все деньги будут твои. Не придется ни с кем делиться"

Он станет по-настоящему богат, всем назло. И Тереза, поджав хвост, прибежит как миленькая.

— Извини, Тереза. Ты забыла Лауру. Ты сказала, что любишь шиномонтажника. Что захотела от него ребенка. Вот и оставайся с ним, — сказал Данило, подняв указательный палец, словно она стояла там, перед ним, и впервые за долгие часы ощутил слабое удовольствие.

Данило знал, что должен делать.

Он встал и, шатаясь, направился в уборную совать себе в рот два пальца.

125.

В ту секунду, когда Рино Дзена приставил ему к лицу пистолет, Четыресыра отчетливо осознал, насколько любит жизнь.

Он твердил "убей меня", давая Рино понять, что чувствует себя виноватым, но на самом деле не хотел этого, на самом деле он, как никогда прежде, хотел жить.

Жить. Жить, лишив жизни другого. Жить, несмотря ни на что. Жить с грузом вины. Жить в тюрьме весь остаток жизни. Жить, до конца дней своих терпя побои и унижение.

Не важно как, главное — жить.

И, даже почувствовав носом стальной холодок пистолета, он мог поклясться, что Рино не выстрелит и, как всегда, все исправит.

Надо только дать ему выпустить гнев.

Четыресыра свернулся, как еж, и все было правильно, он заслужил, конечно, он заслужил побои, хотя Рамона сама виновата в том, что умерла. Не поехала бы она лесом, ничего бы не случилось.

Лежа на земле, закрывая руками голову, он следил за черным силуэтом Рино, видел, как тот заметался, схватил бревно и разломал его о ствол дерева. А потом, как гигант со светящимся посредине лба глазом, подхватил громадный камень и, поднимая его, внезапно застыл как вкопанный. Четыресыра подумал было, что его разбил радикулит, но потом Рино бревном повалился на землю.

И остался неподвижно лежать. Не говоря ни слова, не издав ни звука.

И так продолжалось уже пять минут.

Четыресыра приблизился к нему, готовый дать деру, если тот поднимется.

Глаза у Рино были открыты, а на лице было странное выражение, которое Четыресыра затруднялся описать. Словно он ждал ответа.

— Рино, ты слышишь меня? — спросил Четыресыра, тряся его за плечо.

Челюсти Рино были крепко сжаты, из уголка рта стекала белая пена.

Четыресыра в медицине разбирался плохо, но с Рино явно приключилось что-то нешуточное. Когда у тебя в мозгах что-то заклинивает и ты становишься почти трупом.

"Кома"

— Рино! Ты что, в коме?

Тишина.

Он шлепнул Рино по щеке, но тот никак не отреагировал, а так и остался лежать с вопросительным выражением на лице.

Еще один шлепок, посильнее.

Ничего.

Тогда Четыресыра вытащил у него из-за пояса пистолет, повертел в руках и приставил Рино ко лбу, подражая его рычащему голосу:

— Вонючий насильник! Я убью тебя! — И давай совать дуло ему в ноздри, в рот, размазывать пену по подбородку.

Когда ему это надоело, он немного постоял над телом Рино, не думая ни о чем, растирая ноющие ребра и время от времени шлепая рукояткой пистолета себе по бедру.

126.

Перед глазами Рино Дзены плясали светлячки. Еще он видел, как тяжелые, словно из ртути, капли дождя падают ему на лицо.

Остальное было муравьиным кишением.

В ногах. В руках. В животе. Во рту.

"Как будто набитый муравьями кожаный мешок".

Он не помнил, где находится, но, если сосредоточиться, мог даже слышать: шум собственного дыхания, грозу над лесом.

Его накрывало фиолетовое облако, застилая от него светляков.

Точно, он в лесу. И там, где пятно было светлее, судя по всему, стоял Четыресыра.

— Помоги, — попросил его Рино. Но ни рот, ни язык не пошевелились, ни слова не слетело с его губ, хотя и отозвалось у него в ушах отчаянным воплем.

Что-то коснулось его щеки. Это могла быть пощечина. Или ласка. Далеко-далеко. Словно его голова обтянута шерстью. Грубой шерстью. Темно-зеленым сукном, как одеяла в интернате.

Поразительно, что он еще мог соображать.

Короткие мысли. Одна за другой. Фиолетовые мысли, плывущие в бесконечной темноте.

— Рино! Ты что, в коме?

Сердце забилось сильнее. Слова Четыресыра острыми стрелами пробивали лиловую пелену, снова затягивавшуюся за ними, и достигали его ушей.

— Не знаю, — ответил он, чувствуя, что не издал ни звука.

— Вонючий насильник! Я убью тебя! — Новый рой стрел продырявил завесу. Но в этот раз Рино не понял, что они значат.

Если бы удалось хоть пальцем пошевелить..

"Пальцем, полным муравьев"

Он сделал усилие, пытаясь пошевелить рукой. Может, ему это и удалось, но как он об этом узнает?

— Ты умер? — спросил его Четыресыра.

"Палец. Пошевели этим чертовым пальцем"

Надо было дать понять Четыресыра, что его надо срочно отвезти в больницу.

"Давай двигайся!"

Он приказал всем муравьям в теле ползти в палец и поднять его.

Но они не желали слушаться, внезапно туман сгустился, тело начало сотрясаться в судорогах, и его стало засасывать в фиолетовую мглу, переходящую в полную черноту.

В груди вспыхнуло пламя, вытягивая из легких воздух.