Как воспитать ниндзю

– Куда!?! Он же бешенный!

– Не мешайте мне! – прошипела я, ударив по руке. – Я купила этого коня! Уведи девчонку и не суйся ко мне, иначе я действительно могу погибнуть, когда ты меня отвлечешь и дернешь, и я не замечу действия коня!

Слава Богу, отцовский инстинкт сработал, и он схватил дочь и меня одновременно.

Я вырвалась и взлетела на ограду, улыбаясь.

Конь заметался.

Я ласково и призывно заржала ему.

Он остановился и прислушался.

Я опять заржала.

Ласково-ласково, тихо-тихо.

Он стоял, не веря своим ушам. Явно был дезориентирован. Вроде и лошадь, а выглядит как-то не по нормальному.

Фыркнув, я откусила теплый и так вкусно пахнувший кусок хлеба. Он заметно заперебирал ногами. Голоден. Он же ничего не ел, от чего пахло людьми.

И от чего не пахло, а так его не выпускали.

Я ржала и вдруг вбросила ему этот кусок в рот. Ему пришлось прожевать его.

Еще пару раз, и он просто уже поймал хлеб из моих рук, пока я успокаивала его. Я не причиняла ему больно, я болтала как заправская лошадь, я кормила вкусным и хорошо пахнувшим.

А вот на то, что я накинула на него осторожно лассо, сопровождая это ласковым ржанием, он уже не отреагировал, пожирая жадно хлеб с солью. Он даже дал мне сесть и, фыркнув, осторожно оказаться у него на спине.

Загадка, да и только.

Сколько говорили, что он безумен и ненавидит людей, а сесть на него случилось куда легче, чем на дикого жеребца.

Может оттого, что я ласково ржала, гладила его?

Окончательно открыть засов изнутри было не более трудным делом, чем открыть сейф без ключа.

Привычная к коням-убийцам я каждую минуту ждала подвоха. Но он только ел, совершенно не реагируя на сидевшую на нем человечину. Даже обидно было, что на меня так не обращают внимания.

Надо сказать, что тот идиот, который запер коня в клетку для тигров, волков и медведей, заслуживал крепкого словца. Я не раз видела в Сибири, как от одного запаха шкуры убитого тигра лошади переворачивали упряжку к черту, срываясь в безумную панику. А из собак нападать на тигров решались только специально тренированные с детства тигродавы, которых с младенчества учили играть с шкурами убитых тигров и намеренно дразнили ими. Остальные жались к ногам от одного следа тигра.

Я не сразу продела ему уздечку и удила, намазав их хлебом и медом прямо на коне. Воровка я знатная, кошелек или документ вытащу, человек и не заметит. Надо знать, как и когда одеть уздечку. Причем, сделав так ловко, что он даже не заметил и не ощутил. Он так и не понял, что его заарканили. Довольно долго.

Мужчины.

Краем глаза я увидела оглушенные глаза девчонки, смотревшей с каким-то странным надрывным восторгом, будто увидела богиню в этом грязном углу. Я даже внимательно осмотрелась по сторонам, но ничего, к своему сожалению, такого достойного телячьего бездумного благоговения не заметила.

Лишь выехав пустынной дорогой далеко на берег, я пустила патлатого вскачь.

Добрых два часа мы скакали, куда он хотел, а я осторожно учила его подчиняться приказам, поворачивать, даже прыгать через препятствия. И осторожно, очень осторожно приучала его к себе.

Мы ездили очень долго.

Он привыкал к удилам. К ударам ног, посылающих его вперед. К сдерживанию удилами и остановке.

А потом он взбесился.

И начался типичный ад.

Этот ад бушевал четыре часа. Меня, наверное, спасло только то, что он был вымотан до безумия до этого. И ранен, худ. Мы мчались сквозь поля, перелески, овраги, ломали и крушили что попадалось под ноги, естественно, не мне, ржали, брыкались, извивались, дрались, кусались, плевались, били меня ногами и копытами, если удавалось временно скинуть меня. Эта бестия мчалась под ветками, несмотря на боль, намеренно прорывалась через колючки, пыталась сбить меня из седла ветками, рычала вовсе по-звериному.

Люди разбегались в сторону как куропатки – только фррр и нету – как только замечали нас.

Какие легенды они создавали за мной, когда видели ужасного как сама смерть коня после сегодняшнего бунта, я даже пыталась не думать. Впрочем, сейчас было не до этого. Этот дохлый скелет выделывал такое!

Бабы разлетались с безумным тихим свинячим визгом, отчаянно крестясь. Истошно крича, закрыв глаза, они закрывали руками лицо и часами вопили. Мужики храбро садились на задницу и читали молитву.

Грязный, костлявый, высокий, отчего казался еще более похожим на скелет, чем был, конь был удивительно терпелив. В смысле, конечно, не в том, что терпел капризы всадницы. А в том, что терпеливо, методично и упрямо сживал ее с себя. И с тем же спокойным упорством снова и снова пытался меня сбросить.

Два священника, на которых мы наскочили вместе с похоронной процессией, упали на колени, молились и кричали, что к нам приехал всадник из апокалипсиса. Особенно когда этот скелет встал перед ними на дыбы и выделывал на двух ногах такие штуки, что даже в цирке ахнули бы. Махая ногами ногами с копытами и крича безумным, страшным, вовсе не конским криком.

А я еще не то, чтобы злая, но безумно выла по-волчьи со спины адского зверя, чтоб было веселей.

И страшно хохотала в небо, как филин, во всю глотку, чтоб было праздничней, отчего они падали ниц и прятали лица в землю. Они плакали и рыдали.

Вся эта часть страны стала христианской и набожной, ибо четыре года молилась не переставая, как я слышала. Даже гугенотами заделались.

Я выла, хохотала, плакала, крутилась на коне и гнала, гнала его сквозь лес, овраги, по пересеченной местности в безумной скачке... Я тоже обезумела и не давала ему остановиться... Он уже сам хотел, но ему не давали. А его эскапады и попытки меня лениво убить только смешили меня, и я просто измывалась над ним и издевательски обидно била в ответ его по носу, точно он жеребенок.

Он еще тридцать раз взорвался гневом и... подчинился мне. Признал меня своей хозяйкой. Повалился на спину, постыдно поднял обе ноги и начал повизгивать, как щенок, даже не пытаясь меня ударить. Где он набрался этой дури? Позднее я узнала, что «умный» и «талантливый» де Бофор растил его на псарне.

Смеясь и ласково визжа, я обхватила его за шею, рухнув на него, и стала щекотать его, хохоча во все горло и терясь о его голову головой. Смешно, но так полностью и так бесстыдно не капитулировал еще ни один мой конь. Словно щенок. Он беззлобно пытался меня щипнуть зубами, но я только визжала от смеха, радости, веселья жить, тоже уставшая до невозможности. Как я его теребила и мучила, играя и хохоча, это не передать, но он все стоически сносил, уже не взрываясь, точно я сама была щенком.

Потом мы оба, покатившись, рухнули в воду.

Тьфу, скотина (конь) – я приникла к его шее. Ты уже в мое сердце забрался, хоть побрыкался немного.

И тут я заметила человека, который с другого берега осторожно наблюдал за моим совершенно детским ребячеством и нежностями громадными от потрясения глазами.

Я вскочила из воды как ужаленная, но он уже перепрыгнул через неглубокий поток по мосткам.

Теперь я могла его рассмотреть подробно, ибо во время прошлой встречи я его лишь била. Сломанный нос, непропорционально большая голова. Огромный лоб мыслителя, где-то даже вдвое против обычной головы на и без того громадной голове смотрелся бы непривлекательно, если б не его плечи – их ширина и мощь поражала. Потому выглядело изумительно гармонично, и даже рождало ощущение ума. Огромное тело Парсифаля, молодого бога войны, было легкое как перышко. В движении оно словно парило, было как-то гармонично, плавно, текуче, и было словно невесомо. Глаз не замечал его движений. Пракситель точно поработал над ним своим резцом. Серые глаза его были громадные, жесткие, миндалевидные, кончиками вверх, и очень быстрые, как молнии – возможно, один предок, Мерлин, наследил у нас обоих полтысячи лет назад. Со своих громадных впадин они просто сияли молниями. Губы большие, так, что их хотелось поцеловать, напоминали мои, но имели совершенно другую структуру – рот у него был более гармоничен и заканчивался на уровне середины глаз. При всем том, лицо было очень пропорционально золотой пропорцией. Правда, лик с иконы был здорово мной отрихтован и следы этой правки все еще не сошли.