Как выжить в толпе и остаться самим собой

Механизм исключения из общины должен включать в себя возможность постановки на голосование любого члена общины инициативной группой недовольных им, численность членов которой достигла критического значения (например 5 или 10 %).

Механизм остракизма в Древней Греции очень похож на описанный мною только что — так из городов Эллады изгонялись неугодные обществу граждане. Решение об этом принималось путем тайного голосования посредством черепков (греческое слово ostrakon — черепок), на которых писались имена изгоняемых. Тот факт, что понятие остракизма впоследствии совершенно изменилось, превратившись в синоним травли (обычно именно маргиналов), указывает на то, что неограниченное применение этого механизма (также как и контростракизм, когда объектом голосования оказывается активный инициатор исключения кого-то другого) может служить формированию конформизма у большинства общины. Наверное, зло не в самих механизмах, а в отношении к ним людей, участвующих в этих процессах — как исключаемых, так и исключающих или принимающих к себе изгнанного в другой общине. Остракизм не есть аналог клейма ущербности. Факт исключения из общины следует расценивать просто как индикатор несовместимости человека с группой, что для рефлексирующего маргинала — индивидуализированного человека, дорожащего своей самостью, — никак не должно восприниматься как сигнал личностного неблагополучия: «Ну не состыковались наши индивидуальности, что ж тут поделаешь! Будем дальше искать близких по духу людей, с которыми мы можем взаимоприятно сосуществовать». Здесь опять-таки общины маргиналов должны поступать не так, как это принято в толпе: если на вступление в общину претендует человек, ранее уже исключавшийся многократно из других общин, это ни в коем случае не должно рассматриваться маргиналами как отягчающее обстоятельство. Возможно, что человек оказался несовместимым с членами других общин, но органично впишется именно в эту. В такой ситуации община, рассматривающая вопрос о приеме, должна постараться подойти абсолютно непредвзято к кандидату, что, впрочем, не запрещает им дотошно выяснить у него причины несовместимости его с другими маргиналами.

Кстати, а возможно ли существование таких общин, в которых могли бы собираться именно неуживчивые маргиналы? Мысль, на первый взгляд, парадоксальна, но именно осознание своей неуживчивости может подтолкнуть таких маргиналов к повышенной толерантности к чудачествам друг друга, сочетающейся с выдерживанием в общине максимально возможных дистанций между ее членами. Такие условия будут давать возможность неуживчивым маргиналам жить так как они хотят, — вдали от соседей, но все-таки не в одиночестве. Такое реально только в том случае, если такие маргиналы свою неуживчивость не сочетают с навязчивостью своего общества другим.

Хочу еще сказать о том, чего не должно быть в такой общине: иерархии. Иерархичность структуры общества провоцирует ее членов на борьбу за место в ней. Механизмы организации жизни общины маргиналов не должны быть командного характера, когда кто-то давит на других своим авторитетом начальника. Управление общиной должно носить характер не авторитета, а делегирования полномочий. «Доверили право решающего голоса — слушайте, что я скажу, и после этого никаких возражений». Если всетаки кто-то возразил, доверенное лицо тут же слагает свои полномочия, и община снова должна мучиться с выборами на его место нового (например того, кто возразил — пусть теперь сам помучается!). Вообще, от заорганизованности жизни общины маргиналов, на мой взгляд, будет спасать неинтересность исполнения организаторских функций для истинных маргиналов. Они просто не будут рваться на «капитанский мостик», что убережет общину от возникновения сталинизма в миниатюре. Если все-таки в общине окажется случайно какой-нибудь новый Коба с организаторским талантом и постепенно станет подбирать под себя власть, то защитные рефлексы маргиналов должны будут быстро поставить вопрос о срочном удалении из общины «генерального секретаря». Только толпа может взрастить на своей «шее» тоталитарного «хозяина». А если община маргиналов все-таки попала под власть такого деятеля, то жалеть ее особенно не стоит, так как это свидетельствует о том, что ее члены выродились в обычных обывателей, готовых «отдаться» под чиновника.

А вообще создание таких общин маргиналов может оказать пользу не только маргиналам, но и толпе. Не говоря уже о том, что маргиналы самоизолируют себя в такой общине, подобный механизм социальной организации может решить проблемы, с которыми общество в принципе на данный момент не в состоянии справиться, например, наркоманией.

Наркоманию все время пытаются остановить грубой силой, действуя «в лоб», воздвигая на ее пути «бетонные плотины». Но почему-то никто не пытается трансформировать это явление в сторону повышения его управляемости, цивилизованности, культурности и, как следствие, снижения его вредности. Хоть и известна в сфере политики поговорка «Если не можешь остановить социальный процесс — возглавь его», до разумных действий дело у государственных чиновников так и не дошло. Никто не пытается способствовать появлению в среде наркоманов лиц, остающихся потребителями наркотиков, но делающих это умеренно, контролирующих свою страсть, наполняющих это занятие хоть каким-то цивилизованным содержанием. Благодаря умеренности потребления зелья, чередующегося периодами медицинской реабилитации, такие наркоманы могут дольше жить, а значит, накапливать опыт и знания об этой жизни, и тем самым неизбежно будут становиться авторитетными ветеранами, задающими пример для начинающих. Притягивая к себе молодых наркоманов высокой культурой потребления наркотиков, они будут центрами спонтанно создающихся общин, их лидерами, гуру. И государству уже через них можно будет пытаться регулировать процесс, снижая его социальную остроту.

Заинтересовать таких руководителей общин цивилизованного наркопотребления сотрудничеством с собой государство могло бы снабжением их дешевыми и качественными наркотиками, конфискуемыми у наркодилеров. Дело в том, что чрезвычайная криминализованность наркомании объясняется фантастической прибыльностью этого преступного бизнеса. Но сверхприбыльность наркоторговли является в какой-то степени и следствием борьбы государства с нею. Сверхприбыль наркоторговца — это награда ему за высокий риск профессии. И если выбить из-под его бизнеса социальную базу, то и финансовая привлекательность его профессии снизится.

Достаточно дать лицензию цивилизованным общинам наркоманов на производство или закупку у правоохранительных органов наркотиков для собственного потребления при условии взятия на себя определенных обязательств, например полной ответственности общины за своих членов в уголовной сфере (совершает член общины преступление — руководитель общины лишается лицензии). А одним из условий получения такой лицензии могла бы стать обязательная аттестация ее руководителя, включающая в себя минимальный стаж наркомана (скажем, 10 лет как подтверждение того, что у него есть достаточно сильные сдерживающие психологические механизмы, не позволяющие ему свалиться в неконтролируемую форму наркопотребления, ведущую к быстрой гибели), плюс экзамены по философии, психологии, медицине, культурологии, уголовному праву и др.

В целом же община является той универсальной оболочкой, в которой может благополучно существовать любое содержание, изолировавшись от остального общества, члены которого это содержание терпеть не в состоянии. Таким содержанием может быть и жизнь сексуальных меньшинств; большой общественной семьи без фиксации устойчивых пар; нелюдимов; нудистов; строгих вегетарианцев и других людей, чье поведение сильно отклоняется от общепринятых норм.

* * *

Если человек не идет в ногу со своими товарищами, то это, возможно, потому, что он прислушивается к другому барабану. Позвольте ему следовать за той музыкой, которая ему слышна, но только в другом месте.

(Генри Торо)

Глава 13

Хайкуизм как жизненная практика

В последнее время японская поэзия стала попадать в сознание даже тех россиян, которые никогда к привычной европейской поэзии не проявляли интереса, не говоря уже о восточной литературе. Происходит это в основном потому, что стихи японцев ими воспринимаются лишь как элементы моды на восточную экзотику, которую следует терпеть, если не хочешь показаться отставшим от жизни. Особенно трудно принимается людьми поэзия хайку. И по-другому быть не может, ибо мой личный опыт показывает, что воспринимать поэзию хайку и писать свои стихи в подобном стиле удается только тогда, когда начинаешь придерживаться определенной жизненной практики, в корне отличающейся от общепринятого образа жизни. Можно даже утверждать, что хайку как раз и является проявлением особой жизненной практики. И кто ее не придерживается, тому не дано насладиться чтением Басё и Иссы или сочинением своих миниатюр в стиле хайку. Причем показательным является то, что проникновение в мир хайку не является бессрочным допуском: один раз туда прорвался и можно расслабиться. Ничего подобного! Как только изменяешь жизненной практике хайкуиста (я так называю последователя этой жизненной практики — хайкуизма), тут же теряешь способность воспринимать чужие стихи хайку и писать свои (речь идет, конечно, о качественной поэзии, а не об откровенной фальши).

* * *

Наследившего

Самого потоптать бы ногами.

Утренний снег.

(Мацукга Тэйтоку)

– --

Шел бы пешком,

У горы «Опираясь на посох»

Не упал бы с коня.

(Басё)

– --

Блохи и вши.

Лошадь мочится прямо

У изголовья.

(Басё)

– --

Стебли морской капусты.

Песок заскрипел на зубах…

И вспомнил я, что старею.

(Басё)

– --

(Вспоминаю умершего ребенка)

Больше некому стало

Делать дырки в бумаге окон.

Но как холодно в доме!

(Тиё)

* * *

Так что же это за практика такая!? На первый взгляд, ничего особенного. Во-первых, полное отсутствие суеты. Хайкуист в своей жизни никуда, по большому счету, не торопится. Мирские заботы, превосходящие по своему масштабу удовлетворение текущих бытовых потребностей по минимуму, его не цепляют. У такого человека в жизни нет мотивации достижения, столь привычной для атлантов (так я называю для краткости представителей западной цивилизации).