Как я ловил диких зверей

Это, туан, один из сотен подвигов кровожадного Сэида. Все торговые суда гибли от его рук. Но самые ужасные жестокости творил он среди туземцев. Он и его пираты не только грабили по морскому побережью, они проникали и в глубь страны по рекам. Туземцы никогда не были в безопасности. В любую минуту они могли ждать нападения. Лодки их уводились или уничтожались, поселения их выжигались дотла, их нивы опустошались, а женщин и детей победители уводили с собой. Пираты собирали отрубленные головы своих жертв в корзины и уносили их в свои владения.

Главный дом Сэида Рахмана представлял вытянутое в длину строение, балки которого были украшены головами врагов, повешенными в ряд, точно бусы, нанизанные на веревку. Они были раскрашены самым фантастическим и страшным образом. В орбиты у них были вставлены искусственные глаза из дерева, и от этого они казались еще страшнее. Черепа постоянно двигались от ветра и стучали один о другой. Сталкиваясь, они кивали и показывали зубы в зловещей усмешке, точно живые.

Жестокость Сэида Рахмана была невероятной. Для него подвергать беспомощного человека — мужчину или женщину — продолжительным пыткам было самым любимым развлечением и забавой; и всякую выдумку, которая могла прибавить еще мучений к агонии его жертв, он щедро награждал.

Мужчины и женщины, сидевшие кругом и слушавшие Кассина, дрожали, качали головами и ближе прижимались друг к другу.

Кассин хихикнул и продолжал:

— Когда вести об убийстве английского капитана дошли до англичан, они послали военное судно и охотились за нами много дней. Они поднялись за нами по реке вплоть до укрепления Сэида Рахмана.

Тут мы дали нашу последнюю битву. Шесть наших военных судов, снабженные пушками, были расставлены по реке, сети из ратана протянуты, чтобы помешать англичанам взять нас на абордаж. На берегу позади шести домов было сделано заграждение из бамбука, а за ним размещены легкие орудия. И вот, туан, когда Сэид Рахман расставил свои лодки по реке и медные пушки его обращены были дулами к английскому судну и когда он срезал канаты, укреплявшие заграждение, за которым помещались пушки, он подумал, что английское военное судно в его руках. Он собрал всех своих людей, чтобы они были готовы взять английское судно на абордаж, как только он пустит в ход свои пушки и разобьет судно.

Тут Кассин опять засмеялся и положил в рот еще порцию «сери».

Слушатели, сидевшие с открытыми ртами, закричали ему:

— Арбис, арбис! (Кончай, кончай!)

— Но, туан, — продолжал Кассин, — он не знал, с каким судном он имеет дело. Он скомандовал открыть огонь из восьми пушек, но ядра только стукались о стенки судна и падали в воду. Вдруг, в одно мгновение, английское военное судно точно вспыхнуло. Огненный язык взвился у него с одной стороны, и с грохотом, который и теперь звучит в моих ушах, — все обрушилось… Там, где минуту назад были лодки, пушки, люди, сейчас не было ничего. Двести человек было убито сразу. Рухнувшие дома начали загораться. Те из нас, кто каким-то чудом спасся, разбежались во все стороны. Пока мы бежали к джунглям, матросы преследовали нас ядрами легких орудий. Теперь мы остались без вождя, потому что Сэид Рахман был убит одним из первых выстрелов большой пушки. Суда наши затонули, а люди почти все были перебиты, те же, которым удалось выплыть, стали добычей крокодилов, привлеченных запахом крови.

Англичане высадили своих солдат и предали огню всю деревню. Через час после первого пушечного выстрела не было видно на всем берегу ни одного дома, ни мужчины, ни женщины, ни ребенка. Все было сметено с лица земли. Как будто могущественный пират Сэид Рахман и его укрепление пирата никогда не существовали на свете.

Немногие уцелевшие мужчины бежали с женами и детьми в джунгли и оттуда отправились дальше по реке. Рабы погибли в джунглях; лишь некоторые из них пробрались к своим племенам. Я спасся и бежал, работал в Сингапуре матросом, потом в Понтианаке и наконец вместе с Омаром приехал в его кампонг, где и надеюсь кончить свои дни».

Я часто слышал от малайцев рассказы о жестокостях малайских пиратов, но все это были рассказы с чужих слов. А здесь был живой очевидец, обломок прошедших времен, который рассказал свою историю без всякого хвастовства и прикрас, именно так, как было дело. Кассин был одним из моих плотовщиков, и я обещал сделать ему подарок в Понтианаке в награду за его рассказ. Он был очень доволен и осклабился в знак благодарности. Определить его возраст было невозможно, потому что совершенно невозможно было разобрать, где были рубцы и шрамы, а где морщины. Но его единственный глаз блестел добродушным, веселым задором, и мне не верилось, что человек с таким ласковым взглядом рубил наотмашь головы своим врагам.

Глава девятая МЫ ПОБЕЖДАЕМ ГОРНЫХ ДУХОВ

Одно темное пятно оставалось на истории всех моих похождений, которое я должен был, как бы то ни было, уничтожить: моя неудача с восхождением на Гору Духов не давала мне покоя. И через три года после моей первой злополучной попытки мне представился случай загладить неудачу, поправить свою репутацию и удовлетворить любопытство, взобравшись на вершину горы.

С шестью даяками, так великолепно помогавшими мне в охоте на орангутангов в Борнео, и моим боем Чуаем я прибыл в куалу Тренганы. Султан и Тунку-Безар встретили нас очень сердечно. На них, как и на всех жителей куалы, большое впечатление произвели мои даяки: они были светлее кожей и выше ростом, чем обыкновенные малайцы, но одевались так же, как и те — в саронги и тюрбаны на головах. Туземцы приняли их дружелюбно и гостеприимно. Интересно было наблюдать за Чуаем, когда он повел даяков с собой на местный рынок. Султан дал им четырех телохранителей, и они, точно целый полк, выступали по улицам, нагруженные провизией.

Я сообщил султану мой план восхождения на Гору Духов. Он постарался отговорить меня, и когда я попросил у него людей, он покачал головой и сказал:

— Туан знает, что на этой горе есть злые духи. Они опять пошлют туану неудачу. Из-за полосы зыбучих песков еще никто не возвращался назад… Мои люди не пойдут.

Но я твердо решился выполнить свое желание. Бесполезно было бы убеждать людей султана сопровождать меня: они все равно дезертировали бы. Впрочем, он согласился дать лодки и людей в мое распоряжение, чтобы проводить меня до кампонга Уэн-Мэта, откуда в сущности и начиналось самое путешествие.

Я оставался в куале четыре дня, заготовляя запасы риса, сушеной рыбы и факелов из дамара, пока приводились в порядок лодки. В утро нашего отъезда султан послал за мной и сказал, что он отправляет со мной одного из своих племянников, Тунку-Юсупа, который прикажет Уэн-Мэту в свою очередь сопровождать меня для охраны от сакаев. Я был очень тронут этим новым доказательством заботы о моей безопасности.

Пять дней спустя после того как мы покинули куалу, мы прибыли в наш отправной пункт — в кампонг Уэн-Мэта. Уэн-Мэт принял меня и Тунку-Юсупа со всеми знаками радушия и любезности, на какие только был способен. Он вспомнил и Чуая и сердечно приветствовал его. Даяки мои были для него новостью, и он прямо глаз не мог от них отвести. Мы прибыли в его кампонг утром. К вечеру для нас уже были выстроены три хижины.

Этим вечером мы сидели у Уэн-Мэта на веранде. Тунку-Юсуп передал ему приказ султана. Он склонил голову в знак согласия, но видно было, что особенного энтузиазма перспектива нашей экспедиции в нем не вызывала. Я объяснил ему, каким образом намереваюсь побороть встретившиеся мне в последний раз препятствия. Сказал, что с моими даяками, которые не боятся ни людей, ни зверей, ни духов, я уверен в успехе. План мой был таков: я хотел прорубить дорогу в двадцать футов шириной, начиная от полосы зыбучих песков до подножия горы, и от подножия до ее вершины. Потом сжечь срубленные деревья и таким образом открыть совершенно новый край, куда до тех пор, по уверениям старожилов, не ступала нога человека. Спутанные заросли лиан, вьющихся растений и кустарников были непроходимы — проделать среди них просеку было делом нелегким. Но я употребил всю силу убеждения, чтобы доказать Уэн-Мэту, что мои даяки не боятся никаких чар и что рубка деревьев и стук топоров будут пугать диких зверей и отгонять их с нашего пути, так что в конце концов мы победим Гору Духов. И он будет не только пенгхулю брани (смелый вождь), но еще и получит, подобно мне, славу пауанга (волшебника). Это произвело на него сильное впечатление, и после некоторого размышления он заявил, что он и его люди пойдут со мной.