Как я тебя потеряла

– Что желаете?

Я смотрю на остальных.

– Салат с курицей без заправки, – заказывает Кэсси.

Ник переводит взгляд на меня.

– М-м-м, я буду пенне аль полло [15] , жареную хрустящую картошку и чесночные шарики. – «Что? Я проголодалась».

Ник улыбается.

– Звучит заманчиво. Я буду то же самое. Мне нравятся женщины, которые любят поесть. Так что вы хотели узнать про Мэттью Райли?

Его вкрадчивый голос заставляет меня вернуться к сути дела.

15

Пенне аль полло – макароны в виде трубочек с косо срезанным краем, с куриной грудкой, грибами и чесноком.

– Что случилось по вашему мнению? Зачем исчезать человеку с хорошей работой и любящей семьей?

– Люди постоянно совершают нетипичные для них поступки, – отвечает Ник, делая глоток вина. Он меня имеет в виду?

– Наверное, – осторожно произношу я.

– Теперь я задам вопрос. А почему вы хотите об этом узнать?

Кэсси кивает на мою сумку. Я понимаю, что пришло время показать ему то, что там лежит.

Запускаю руку в сумку, достаю фотографию и молча передаю Нику. Он берет ее.

– Я получила эту фотографию два дня назад. Ее подбросили в почтовый ящик на моей входной двери. На конверте не было марки и штемпеля. А потом появились вы.

Ник внимательно изучает фотографию, явно гадая, к какому выводу он должен прийти при виде маленького мальчика с красивой улыбкой. Когда он переворачивает фотографию и читает написанное на обороте, я вижу, как меняется выражение его лица – легкая озадаченность превращается в удивление.

– Теперь вы понимаете?

Я наклоняюсь вперед на стуле, не в силах скрыть свое возбуждение. Не могу объяснить, почему для меня так важно, чтобы этот мужчина поверил моему рассказу. До этой минуты я не осознавала, как сильно мне надо, чтобы кто-то озвучил то, что я думаю втайне от всех. Я считаю, что мой сын может быть все еще жив.

– Думаю, да, – медленно произносит Ник, опуская фотографию на стол.

Он смотрит на нее так, словно та может начать с ним говорить, если и дальше неотрывно смотреть на нее. Я не представляю, какие мысли проносятся у него в голове: глаза у него красивые, но прочитать что-то по ним невозможно. Может, юридическая практика подошла бы ему лучше, чем журналистика. Или игра в покер.

– Во-первых, я хочу, чтобы вы знали: я не имею никакого отношения к этой фотографии, хотя понимаю, как это может выглядеть. Во-вторых, мне сложно понять, почему после получения этой фотографии (это может быть абсолютно любой маленький мальчик) вы пришли к выводу, что ваш сын жив, а доктор Райли подделал его свидетельство о смерти, чтобы вас обвинили в убийстве ребенка. И потом он совершил самоубийство? Или, может, его за вас убила мафия? И четыре года спустя он восстал из мертвых, чтобы собственноручно доставить вам фотографию вашего маленького мальчика?

Согласна: если представить все таким образом, то выводы на самом деле кажутся несколько натянутыми. Но я ни за что на свете не признаюсь в этом самодовольному ублюдку.

– Я не говорила ничего подобного, – с вызовом отвечаю я. – И мне совершенно не понравилась ваша издевка насчет восставшего из мертвых, которую вы добавили в конце. Меня беспокоит, что кто-то мог узнать, кто я. Это может быть человек, решивший поквитаться со мной. Зачем иначе прилагать такие усилия?

Кэсси сидит, опустив плечи, и устало трет лицо. Очевидно, она ожидала, что все сложится гораздо лучше. Ник Уайтли дал ясно понять, что считает нас обеих идиотками. Я не вижу смысла задерживаться дольше, но тут приносят еду, и мы втроем сидим молча, пока официант суетится вокруг, раскладывая салфетки нам на колени и доливая напитки в бокалы. Как только он уходит, я снова начинаю говорить.

– В тот же самый день кто-то подбросил еще и это мне в сумку. – Я вручаю ему газетную фотографию. – Возникает еще больше вопросов и еще больше маловероятных ответов. – Ник берет вторую фотографию, но неотрывно смотрит на меня. – Я не отрицаю, что рассматривала возможность, что мой сын все еще жив, пусть это и кажется безумием. Но ответьте мне вот на какой вопрос, мистер Уайтли. Представьте, вы провели последние одну тысячу и семь дней жизни, желая умереть из-за того, что, как вам все говорили, вы сделали со своим маленьким сыном, а потом вдруг выясняете, что есть шанс (пусть и минимальный), что вы этого не делали. Ваш маленький мальчик все еще жив и счастлив. Разве вы не ухватились бы за него обеими руками? Кто-то вложил мне в голову эту мысль. Пусть она появилась на секунду, пусть этот человек был жесток и хотел меня напугать, я не знаю, чем он руководствовался! Но я хочу выяснить, кто это сделал и почему.

Его вилка замирает на полпути ко рту, и я понимаю, что смотрит он на меня совершенно иначе. Любопытства больше нет, исчезла улыбка играющего с мышкой кота, как и дерзкий, самоуверенный блеск в глазах. Человек, который смотрит на меня, выглядит так, словно точно знает, каково это – отчаянно хотеть чего-то, но знать, что не получишь этого никогда. Теперь я вижу понимание в его глазах. Когда он, наконец, открывает рот, я почти поддаюсь своему желанию перегнуться через стол и поцеловать его.

– Как я могу вам помочь?

* * *

Мы сидим в «Дольче Вите» до самого закрытия. Когда официанты, наконец, прекращают притворяться, будто всегда рады посетителям и готовы их обслуживать, а вместо этого начинают ставить стулья на столы вокруг нас, мы решаем: на сегодня хватит.

Перед уходом мы с Кэсси исчезаем в туалете, чтобы обсудить, как прошел вечер. Мы давно ждали этой минуты. Кэсси не выглядит особо удовлетворенной.

– Хорошо, что ты ему понравилась, – заявляет она. Кажется, что хмурится даже ее голос. – В противном случае мы обе снова оказались бы в «Окдейле».

Я прилагаю усилия, чтобы не рассмеяться.

– Ничего я ему не понравилась.

– Заткнись, а? Он глаз от тебя отвести не мог. Он едва ли слово мне сказал после хитроумного замечания, что я могу его пристрелить. Кстати, ему для справки: это была гребаная рама для картины.

Я содрогаюсь.

– Лучше бы ты об этом не вспоминала.

Мы возвращаемся к столу и видим, что Ник только что закончил разговор по мобильному.

– Говорил с начальником. У меня осталось два дня от отпуска. Я решил их использовать.

– С какой целью? – спрашивает Кэсси, в которой тут же просыпается подозрительность. Я знаю, что она думает: одно дело – провести вечер в итальянском ресторане и вкусно поесть, при этом слушая параноидальный бред чокнутой женщины и потворствуя ей. И совсем другое – использовать с трудом заработанные дни вместо отдыха для погони за воображаемыми преступниками.

– Всегда рад помочь. – Ник смеется над ее грубостью, а я чувствую себя ужасно. Бросаю на Кэсси предупредительный взгляд. Если этот шикарный, умный мужик со своими контактами и ресурсами хочет нам помочь, почему она его отталкивает?

– Нет, на самом деле, почему вы это делаете? – не отступает она. – Сьюзан, прекрати на меня так смотреть. Я ему не доверяю. Предполагалось, что ни одна из нас не станет ему доверять. Что вы будете с этого иметь, мистер Уайтли?

Ник не отвечает сразу на вопрос Кэсси. Он целую минуту не произносит ни слова и неотрывно смотрит на меня. Мне становится неуютно под этим напряженным взглядом. Наконец он снова опускается на стул.

– Мне редко попадаются дела, которые так возбуждают мой интерес, – говорит он, так и не отпуская мой взгляд. – Я рассказываю в своих статьях о делах, в которых все ясно и факты четко подаются. Я репортер и не веду журналистских расследований. Мне на стол попадают пресс-релизы, судебные материалы, заявления представителей полиции. Я все это соединяю в нечто удобоваримое – в то, что люди хотят читать. Мне скучно.