Как закалялась жесть
Шрифт:
Пятясь, вышел в прихожую. Спину обдало холодом — это Долби-Дэн распахнул дверь на улицу.
— Ты ж обещал, сука! — выплеснул Балакирев.
— Ключи в портьере, в левом окне, в складке держателя.
Он не двинулся с места, люто глядя на меня.
— Только пискни про нас, — неожиданно спокойно сказал он. — Пискнешь — вернем сюда.
— Ты подожди, может, я и сам вернусь, — ответил я. — Решетки на окнах усиль.
Поговорили. Даня сзади держал дверь и горячо шептал: «Друг, вперед! Друг, вперед!»
И правда, друг…
Вперед в моем случае было назад. Задом я и выполз на крыльцо. Интересно, как это смотрелось
…Когда мой конек-горбунок в третий раз споткнулся, мы остановились. На ногах у него были тапки-шлепанцы: не подумали про обувь. Вдобавок, карманы мои распирала всякая хрень, о которой тоже следовало подумать.
— Отдохни, — сказал я. — Дорога дальняя.
Он поставил меня на асфальт. Я тут же сел, прислонившись спиной к стене какого-то дома. Силы кончились.
— Куда едем? — спросил он.
— На проспект Вернадского, в Никулино. Ко мне домой.
— ЗдОрово. А в милицию когда?
— Не торопись. Милицейские чины, я думаю, тоже своих четвероногих друзей любят и нежат, так что не все просто. Боюсь, в этом городе господами людоедами все схвачено… если не в этой стране… Вот что, малыш. Не стоит нам шляться с пистолетом и ножом. Сходи, купи пару пакетов. Вот тебе десятка, а вон магазин…
Через несколько минут Даня вернулся. Я выждал, пока тротуар очистится от прохожих, туго обвернул ампутационный нож одним пакетом и положил во второй, чтобы дно не прорезал. Туда же сунул пистолет. Уже в пакете вытащил обойму и выщелкнул из ствола патрон.
— Иди на пруды, выбери момент и брось все это в воду. Я здесь подожду… посплю…
— Я быстро.
— Не надо быстро, надо, чтоб никто не видел. И еще… Возьми деньги. На, прячь в карман.
— Зачем столько?
— Бери, я сказал! Все бери!
— Я не понимаю…
— Плохо мне, малыш. Мало ли что со мной случится? Пусть у тебя побудут, так вернее.
— Вы мне это прекратите! — сердито воскликнул он. — Ничего с вами больше не случится, понятно? Кстати, я до сих пор не знаю, как к вам обращаться. Скрипач? Или, может, по фамилии?
— Не заморачивайся, — сказал я. — Какой я, в жопу, Скрипач?
И назвал ему свое имя.
А потом я закрыл глаза…
Когда мимо проезжала машина патрульно-постовой службы, человек уже уплыл из реальности. Менты остановились, лениво вышли из УАЗа, разминая руки.
— Ау, служивый, — дружелюбно обратились они к калеке. — Работаешь? А налоги заплачены?
Тот смотрел на гигантских серых крыс, стоящих возле него на задних лапах; силился проснуться — и не мог.
— Чего молчишь? Глухонемой?
Ответа не было.
— Может, контуженный?
— Не, контуженные в кроватках лежат. Ну, ты! Кто позволил портить, это, как его… облик города-героя?
— А пиджачок стильный.
— Придуривается.
— Берем, старшой?
— Бери.
И человек наконец очнулся.
— Эй, эй,
чего творишь! «Афганец», ё… Ё-о-о!— Ну ты, грязь!
— А-а-а!..
Когда в воздухе замелькали резиновые палки, он успел подумать: хорошо, что Даню отослал.
Как это хорошо…
Книга вторая Путь домой
Писатель сошелся с сорокапятилетней женщиной и начал писать страшные рассказы.
А. П. Чехов
Повесть о милиции…
Никогда еще ни один из особняков на Чистопрудном бульваре — из тех, что в районе Архангельского переулка, — не привлекал к себе такого внимания. Впрочем, миг его оглушительной славы длился всего лишь час, не больше, и началось действие в одиннадцать утра.
Нынешнего утра.
Сначала на вышеупомянутый дом обрушилась милиция, вернее сказать, московский ЗООП, — Зональное объединение по борьбе с организованной преступностью. Из автобуса рассыпались СОБРовцы, оцепили подходы к объекту. Под охраной нескольких бойцов в здание вошла оперативно-следственная группа: следователь из городской прокуратуры, следователь простой, оперативники, эксперты. К ним присоединился еще один человек, тоже в штатском, державшийся словно бы в стороне. Этот последний сам ни во что не вмешивался, однако его постоянно дергали: мол, товарищ полковник, вы только взгляните, мол, а как вам это, Андрей Робертович?
Человек, поименованный Андреем Робертовичем, исполнял обязанности «точеного», что на причудливом милицейском языке означало не просто главный, не просто руководитель операции, а тот, кто является инициатором всего действа. Так что личное его присутствие было совершенно не обязательным, хватило бы и «подсидельника»… однако ж — примчался вместе со своей стаей.
Внешностью товарищ полковник обладал незаурядной, учитывая его должность. Ему бы в кунсткамере под стеклом стоять или в кино играть обиженных жизнью. Большая грушевидная голова, посаженная хвостиком вниз, хлипкое тело, короткие ножки, — все вместе делали его похожим на гриб. И если по молодости гриб был крепеньким, ладненьким, то сейчас слегка потрухлявел, перекосился и, вероятно, зачервивел… Впрочем, никто из коллег и подчиненных не позволял себе сомнительные шутки или усмешки в кулак. Во-первых, Андрей Робертович Дыров служил не в московском ЗООПе, а в Главке (ГООПе), где возглавлял отдел по особо опасным преступлениям. А еще он был известен, как завзятый театрал и высокой пробы интеллигент. Например, подставив кого-нибудь из товарищей, а потом добившись, чтобы того не увольняли по статье за профнепригодность (и получив за это уверения в вечной благодарности), он изрекал что-нибудь вроде:
— Еще Антон Палыч подметил: кто не может взять лаской, тот не возьмет и строгостью.
Или, опустив очередного фигуранта на шхеры, он цитировал того же автора:
— Говорят, что в конце концов правда восторжествует. Но это неправда…
Любил товарищ полковник Чехова. И то ли за любовь к цитатам, то ли за драматические постановки в коридорах своей конторы — с участием ничего не подозревающих сослуживцев, — он заработал погоняло Драматург…
…Спустя каких-то десять минут полковник Дыров выбрался наружу, на свежий воздух, махнув рукой: дальше сами, мужики, сами!