Какого года любовь

– Иди ко мне, – сказала Вай, обнимая его.

Элберт вздохнул, коротко и сердито.

– Нет, мне правда совестно. Он прямо-таки заводит меня, как часы. Раз – и все. Но ведь ты знаешь, я всегда за тебя…

– Хватит об этом. Конечно, я знаю. Послушай лучше, какая у нас новость… – Отняв у него сигарету, Вай затянулась.

– Что, неужто ты спасовала?

– Элберт! Сейчас не время! – высоким голоском одернула она, не выпуская из легких дым.

– Извини. Ну так что там за новость?

Долгий, медленный, удовлетворенный выдох.

– Новость в том, что… думаю, твой отец может проголосовать за лейбористов.

– Что?!

– Да!

– Нет, серьезно: что?!

– Ну, может, на самом деле и не проголосует, не сумеет заставить себя, но определенно он обдумывает эту идею. Ему нравится Тони Блэр. И я ему нравлюсь!

– Еще б ты ему не нравилась!

– Ну, вообще-то я этого не знала.

– Он считает, что ты – единственный правильный выбор, который я в жизни сделал.

– Как мило, что ты думаешь, будто у тебя был выбор.

Элберт рассмеялся своим мягким, низким смехом, в котором таилось обещание секса. Отобрав у Вай сигаретку, он нежно поцеловал ее в губы, а потом отстранился, будто бы что-то вспомнив.

– Так что, ты серьезно? Он за Блэра?

– Да, похоже на то.

– Черт побери. Мир полон чудес

И тут возбуждение прошлось мурашками по телу Вай. Она поежилась. Отчасти из-за того, что озябла, но больше от потрясающего ощущения, какие возможности перед ней открывались.

– Это и есть хорошая новость, – сказала она. – Лучше не бывает. Твой отец, Элберт, он же в буквальном смысле натуральный, черт побери, зубр! Консерватор из консерваторов. Тори! И мы его побороли!

Стиснув руки, она только что не подпрыгнула.

– И ты что, в самом деле считаешь, что это повод для ликования? – с сомнением в голосе уточнил Элберт.

– Да, да! – Вай толкнула его бедром. – Еще как! Во-первых, на чисто шкурном уровне, твой отец только что намекнул, что готов помочь нам финансово, и это будет очень и очень кстати. Разумеется, на “личных”, а не на партийно-политических основаниях.

Элберту стало не по себе.

– Но куда важней то, что если уж мы способны переманить на свою сторону таких, как он, то убедить остальных, всю страну, будет раз плюнуть. Получив подавляющее большинство, мы сможем кардинально изменить ситуацию. Сделаем общество добрей, справедливей, чище, лучше! Для всех!

Она явно впала в агитационный раж.

– Да, но с какой стати такой человек, как он, станет голосовать за партию, которая всего этого хочет? Нет, наверняка он видит в этом что-то еще! – Элберт повысил голос. – Это красный флаг, Вай!

– Красный флаг? – Она не сдержала вырвавшийся наружу смешок, слишком громкий.

– Ну, ты понимаешь, что я имею в виду, тот флаг, который предупреждение об опасности. А опасность в том, что новый лейборизм – это всего лишь пустая, бессильная болтовня!

Он пожалел о том, что сказал, едва слова сорвались с его губ.

– Вот как? Ух ты, спасибо.

Наступило молчание, густое и холодное, под стать ночи.

– Сверни-ка нам сигаретку, – тихо, сухим тоном велела Вай.

Элберт свернул и протянул ее с зажигалкой. Вай все никак не могла бросить курить, и когда накануне вечером вернулась домой, от нее разило ментоловыми.

Он и сам не заметил, как ноги понесли его по саду, скудно освещенному полумесяцем и одиноким окном в верхнем этаже. Но извилистые тропки исхожены так, что он мог не сбиться с пути, даже закрыв глаза.

Всю свою жизнь Элберт рвался сбежать от политики, которой занимался отец. Стремился обрести для себя не только иные устои, но и иные способы существования. Но правящие классы не допускают и этого, с горечью думал он. Прошедшие десять лет Элберт наблюдал, как сообщество за сообществом – экоактивисты, сквоттеры, даже рейверы терпят крах, пытаясь сделать что-то иначе. Тори хоть и декларируют приверженность экономике свободного рынка, но истинной свободы, свободы выйти за рамки системы, они не признают. В Британии вы вольны выбрать себе любой образ жизни, какой пожелаете, – до тех пор, пока кто-то где-то богатеет на этом.

Видно, именно потому предложение Гарольда дать Вай денег – и ее радостное согласие немедля эти деньги принять – чертовски его задело.

Но Вай!

Элберт остановился и вскинул голову к небу. Звезды убегали вдаль, в бесконечность. Вечные звезды.

Что на самом деле для него важно? Она. Только она, всегда.

Он обернулся и посмотрел на ее фигурку, что виднелась еще у задней двери. Он призывно протянул руку, и она начала спускаться по тропке, наверняка нарочито медля.

– Прости меня. Еще раз, – сказал он ей в волосы, когда она позволила обнять себя и тесно прижать к груди.

– Да нормально все, Элберт. Я знаю, у нас есть разногласия, есть разница в убеждениях. Но я в самом деле считаю, что так оно лучше, правильней. Уж лучше проговаривать все, обсуждать, чем неделями таить в себе, а потом напиться слегка, и оно все выплеснется наружу!

– Да. Ты права. – Холодный воздух выдул из него весь хмель, с которым он после ужина перебрал. – Просто, понимаешь… Я всем сердцем на твоей стороне. На все сто процентов, целиком и полностью. Я все сделаю, чтобы ты победила. Понятно, что это большая работа, и тебе нужно, чтобы я был рядом с тобой. И я правда стараюсь.

– Ну, конечно. Я все это вижу. Просто, наверно, милый, не стоит делать это, утаивая, что ты на самом деле думаешь. Ты можешь не соглашаться в принципе, а на деле поддерживать меня все равно. Вот, например, когда будут у нас брать интервью для “Санди таймс мэгэзин”, ты уж, пожалуйста, мне подпевай… – Он чувствовал, как она улыбается ему в джемпер. – Но между собой, между нами, давай будем честны, а?

Элберт отстранился, взял в ладони ее лицо и покрыл его поцелуями.

– Ты, Вайолет Льюис, мудра на редкость, и ума не приложу, что я сделал такого, чтобы тебя заслужить.

День выдался долгий. Завтра утром они обсудят, будет отец их финансировать или не будет, и если да, то как. Спокойно, по-доброму. За чашкой кофе на свежем воздухе.

Элберта потянуло вдруг обернуться на дуб. Даже голый зимой, тот гордо высился в самом конце сада, приглашающе раскинув свою крону. Сколько всего с ним связано.

Показалось, что дуб говорит с ним, взывает из глубины корней.

– Пойдем-ка. – Элберт взял Вай за руку, потянул за собой, широко зашагал по саду.

– Что такое? Элберт, я замерзла, пошли лучше в дом.