Какой простор! Книга первая: Золотой шлях

Где-то сбоку застучал пулемет. Дашка видела, как упали сразу двое, как споткнулся Лукашка. Через десять минут красные были уже на улицах Каменки. Чеченцы, стоявшие в селе, почти не отбивались; в нижнем белье они вскочили на расседланных лошадей, бежали в степь. Только артиллеристы пытались вывести батарею. И вывезли бы, если б не подоспели обозленные крестьяне и не перерубили постромки.

Дашка отвела командира в хату своего деда.

— Дедуся, я привела вам Иванова, — хвастливо, будто мужа представляя, сказала она.

В комнату ввалился полковой врач, недоучившийся студент Харьковского медицинского института.

— Товарищ командир полка, несчастье — ваш сын ранен.

— Сильно? Куда? — крикнула Дашка, чувствуя, как все похолодело у нее внутри. Вспомнила: ведь мальчик споткнулся на ее глазах в плавнях, а она даже не остановилась.

— Пулевое ранение, в грудь.

Александр Иванович торопливо, не попадая в рукава шинели, оделся и вместе с Дашкой и полковым врачом побежал в санчасть, расположившуюся в школе. Но Луки там уже не было: вместе с другими ранеными его переправили на захваченном у белых катере через Днепр, в Никополь.

XXIX

В Никополе у Луки вынули пулю, застрявшую в лопатке, и направили дальше в тыл, в чарусский госпиталь, на излечение.

В Чарусе Лукашку поместили в длинной светлой палате городской больницы, у раскрытого окна, в которое глядела разросшаяся бузина. В палате в два ряда, одна к одной, стояли двадцать железных кроватей. На них, покрытые серыми одеялами, лежали раненые красноармейцы из разных полков и батарей.

На молодом теле раны заживают быстро, и уже через месяц, чувствуя себя значительно лучше, Лука по почте послал секретку Ване Аксенову с просьбой проведать его в госпитале. Он знал, что Ваня обрадуется и прибежит не один, а с сестрой. Да, наверно, и товарищей позовет с собой. Как они там живут без него?

Он плохо спал ночью, прислушиваясь к храпу, стонам и бреду раненых, к госпитальной возне с кислородными подушками и уколами, и все думал, как встретит товарищей и что им скажет. Он послал секретку в пятницу утром, и, по его расчетам, Аксенов должен был прийти в субботу. Но вот прошла длинная суббота, а Ваня не пришел, и Лука снова не спал всю ночь, не подозревая, что почта доставила его послание по адресу только на третий день.

В воскресенье, в полдень, когда Лука уже перестал ждать, Ваня явился с сестрой своей Шурочкой и с компанией сверстников, товарищей Луки.

Они ворвались шумной ватагой в палату, внеся молодой задор и вызвав улыбки на искаженных страданием лицах раненых.

— Здравствуй, Лукашка! — дружно закричали мальчики. — Что с тобой, куда ты ранен?

— Легкая царапина… Дура пуля поцеловала. Да вон она лежит, на тумбочке.

Ваня взял с розетки маленькую остроносую пулю с едва заметным винтом нарезки ружейного ствола на никелевой оболочке, подержал в руке, словно прикидывая на вес, попросил: — Подари ее мне на память.

— Возьми, — небрежно ответил мальчик, хорошо зная, что пулей завладеет Шурочка, которая потупившись стояла позади всех.

Перед кроватью толпились Боря Штанге, Юра и Нина Калгановы, три брата Соловьевы, Кузинча, похожий на молодого приказчика. Все они выросли, повзрослели, и Лука долго разглядывал каждого.

— Папа обрадовался, что ты здесь, хотел прийти с нами. Но у него какие-то дела на Паровозном заводе, он обещал навестить тебя вечером, — сказала Нина Калганова.

— А что делает на заводе Андрей Борисович? — поинтересовался Лука.

— Главный инженер! — с едва уловимым хвастовством ответил Юра.

— Делают первый паровоз. Отец днюет и ночует на заводе. Говорит, что этим паровозом сам Ленин интересуется. Неделю назад звонил из Кремля по телефону, — объясняла Нина, пристально всматриваясь в возмужавшее, загорелое лицо Лукашки.

Она считала его необыкновенным, выдающимся человеком и пророчила ему большое будущее. Если бы знал он, сколько дум передумала девушка о нем, какие картины рисовало ее воображение! Мальчишка! Солдат! Герой!! Нина подошла ближе и, забыв обо всех, взяла его горячую руку в свои холодные ладони.

— Шурочка, что ж это вы спрятались во втором эшелоне? Подходите ближе, я хочу на вас посмотреть. О, выросла как! Была девочкой, а стала девушкой, — не замечая того, что творится в душе Нины, сказал Лука.

Нина вспыхнула, выпустила Лукашкину руку и отошла к соседней кровати, на которой стонал раненный в голову парень.

— Это правда, ребята, что первый паровоз делают? — спросил усатый красноармеец с черной повязкой на глазах и приподнялся с койки.

— Правда! Правда! — ответили ему ребята.

— Значит, война на исходе, — обрадовался другой раненый. В его изголовье стояли свежевыстроганные костыли.

— Все говорят о конце войны. В городе появились первые демобилизованные красноармейцы. Мастеровых в первую очередь отпускают из армии, — вмешался в разговор Боря Штанге и почему-то посмотрел на свои рваные ботинки с крашенными чернилами бечевками вместо шнурков. — Ну, а ты после госпиталя куда? Опять на фронт?

— Опять на фронт. Я уж теперь с Красной Армией на веки вечные, — ответил Лука.

— А ты знаешь, когда папа узнал, что ты в армии, он даже не удивился. Сказал: «В Луке Иванове всегда было что-то особенное, что отличало его среди мальчишек».

— Как живет Николай Александрович? — снисходительно выслушав эту похвалу, спросил Лука.

— Скоро кончаются каникулы, пойдет в школу учить ребят. В этом году в Чарусе открывают все школы. Тебе ведь тоже надо учиться, — напомнил Штанге, усаживаясь на мраморный подоконник. — Даже Кузинча и тот записался в школу.

— Покончим с Врангелем, вот тогда и буду учиться. Тогда все будем учиться, — совсем по-взрослому ответил Лука и нахмурился. Ему почудилась насмешка в голосе товарищей; своим замечанием Штанге как бы напомнил ему, что он хоть и красноармеец, а все такой же мальчишка, как и они.

Штанге, высунувшись из окна, сорвал веточку дикой бузины, густо усеянную чернильно-черными ягодами, измазал их соком пальцы, посмотрел на небо, дразняще проговорил:

— День-то какой! Только гулять! Парит, как бы не было дождя.

— Сестрица… Утку! — выдохнул раненый с землисто-серым лицом и потянул Шурочку за новое батистовое платье, видимо впервые надетое.

Девочка растерялась, она даже не знала, что за утку просил раненый, но Нина Калганова, презрительно взглянув на подругу, нагнулась, достала из-под кровати стеклянную утку, подала раненому, отвернулась.