Калигула
Шрифт:
Он изъявил желание руководить военной кампанией. Преторианская гвардия вышла из Рима форсированным маршем; необходимо было пересечь Альпы и выйти в расположение легионов на берегах Рейна. Было ли это сентиментальным путешествием по местам его раннего детства? Было ли это желание прославиться в блестящей молниеносной кампании за Рейном, как в 14 году? Или он стремился навести дисциплину в верхнегерманском войске? Вскоре тогдашний командующий германских легионов был обвинен в заговоре.
Заговор был устроен в ближайшем окружении Калигулы, поскольку в нем участвовали две его сестры и зять Лепид. Вероятно, и другие лица принимали в этом участие, а главная причина заключалась в проблемах наследования. Император, разумеется, был еще молод, но он не имел наследника и тяжелое заболевание поставило его на волосок от смерти за несколько месяцев до этого. Смерть Друзиллы, по-видимому, лишила всех шансов Лепида, но он всегда принадлежал к обществу императора. Остаются две другие сестры, что касается одной, Агриппины, она была честолюбивой:
Детали хитрого замысла мы опускаем. Калигула усматривал доказательства против заговорщиков в письмах и кинжалах. Содержание писем неизвестно. Но даже если там не говорилось об убийстве Гая, а только о наследовании власти в случае естественной смерти Калигулы, уже в этом было доказательство заговора. За двадцать лет до этого, в начале принципата Тиберия, претор Скрибоний Либон был доведен до самоубийства, будучи изобличен в том, что хотел знать, станет ли императором вместо Тиберия. Калигула отстранил от должности Гетулика, заменив его другим консулом, и организовал процесс над его сообщниками, учредив трибунал. Новость о раскрытии заговора достигла Рима 26 октября и вызвала большое смятение в сенате. Возможно, что в своем письме Калигула просил согласия приговорить к смерти Гетулика и Лепида. Во время совещания сената претор Веспасиан предложил, чтобы тела осужденных были выброшены на лестницу Гемоний, как и тела Сеяна, его детей и его сообщников, за тяжкое оскорбление народа. Сенат не только утвердил обвинения, но и пожаловал принцепсу овации, т.е. право отмечать малый триумф. К Калигуле была послана депутация, чтобы поздравить императора с избавлением от опасности.
На границах Рейна или Роны Калигула обезглавил Лепида и Гетулика; он предоставил им, однако, честь быть сожженными. Что касается его сестер Агриппины и Юлии, то они были изгнаны согласно обычаям Августа и Тиберия. При этом в духе черного юмора, который был ему присущ, Гай предписал Агриппине отнести ей самой в Рим урну, содержащую прах ее любовника — Лепида.
Калигула признал, что заговор был узким, однако, если следовать нашим источникам, известно, что, начиная с этого момента, страх охватывает сенаторов и не покидает их больше до конца правления Калигулы, словно окончательно разрушено доверие между первым сословием государства и принцепсом. Впрочем, вряд ли это было связано с казнью двух заговорщиков. В Риме заметили, что принцепс не жалует тех, кто показывает свою силу, опасаясь соперничества. Калигула не желал делить власть с кем бы то ни было и знал, как добиться полного повиновения. Сенаторы все более сознавали свое бессилие перед этим вспыльчивым и красноречивым «большим мальчиком».
XV. Эскиз западной политики
Несмотря на критические комментарии Светония и Диона Кассия о пребывании Гая в Галлии и их желание бросить тень на его личность, очевидно, что за несколько месяцев Калигула добился успеха не только в своей инспекции рейнских легионов, но также сделал большой стратегический выбор, который в последующие годы внес коррективы в римскую политику.
Первым шагом было установление контроля над армиями Рейна. Гетулик, командующий, был казнен, командование передано Гальбе. Этот сенатор-консул, имеющий отношение к высшей знати республиканской эпохи, обладал родственными связями с Ливией, женой Августа. Его старший брат, консул, некогда покончил жизнь самоубийством, потому что Тиберий запретил ему участвовать в выборе правителей консульских провинций, поскольку он промотал свое состояние. Гальба показал себя во время своей претуры, когда отмечали игры Флоры; затем он был наместником Аквитании в течение года и консулом при Тиберии. Его назначили, чтобы укрепить дисциплину; первым его приказом было запрещение аплодисментов как противоречащих уставу. Затем он отклонил просьбы об увольнениях и решил тренировать как ветеранов, так и новых рекрутов непрерывными упражнениями. Германцы пересекли Рейн, чтобы пойти на Галлию; Гальба их отразил еще до прибытия императора. Для готовящегося похода концентрировались войска. Гальба проявил себя умелым командующим, хотя и не имел никаких благодарностей или наград; он сам руководил маневрами, а после них пробежал за повозками Калигулы двадцать миль (Светоний, Гальба, 6), что кажется несколько преувеличенным. Тот же автор приписывает Калигуле восстановление дисциплины:
«Прибыв в лагеря, он захотел показать себя полководцем деятельным и строгим: легатов, которые с опозданием привели вспомогательные войска из разных мест, уволил с бесчестием; старших центурионов, многим из которых в их преклонном возрасте оставались считанные дни до отставки, он лишил звания под предлогом их дряхлости и бессилия, а остальных выбранил за жадность и выслуженное ими жалованье сократил до шестисот тысяч сестерциев» (Калигула, 44). Если тексты правильно
называют суммы, то это — половина квесторского ценза, и она была вполне достаточной для этих младших офицеров (предлагаемая иногда поправка в шесть тысяч сестерциев представляется нереальной).Эти подробности говорят, что вмешательство Калигулы было вмешательством важного лица; однако результат, по Светонию, совершенно ничтожен: «Так как воевать было не с кем, он приказал нескольким германцам из своей охраны переправиться через Рейн, скрыться там и после дневного завтрака отчаянным шумом возвестить о приближении неприятеля. Все было исполнено; тогда с ближайшими спутниками и отрядом преторианских всадников Калигула бросается в соседний лес, обрубает с деревьев ветки и, украсив стволы наподобие трофеев, возвращается при свете факелов. Тех, кто не пошел за ним, он разбранил за трусость и малодушие, а спутников и участников победы наградил венками нового вида, украшенными солнцем, звездами и луной; они назывались «разведочными». В другой раз он приказал забрать мальчиков из школы и тайно послать их вперед, а сам, внезапно оставив званый пир, с конницей бросился за ними вслед, схватил как беглецов и в цепях привел назад...» (Калигула, 45). Все эти замечания обнаруживают слабые знания Светония о сути военных маневров или желание дискредитировать Калигулу, что согласуется со следующим: «Когда он однажды за Рейном ехал в повозке через узкое ущелье, окруженный густыми рядами солдат, и кто-то промолвил, что появись только откуда-нибудь неприятель, и будет знатная резня — он тотчас вскочил на коня и стремглав вернулся к мостам, а так как они были загромождены обозом и прислугой, а он не желал ждать, то его переправили на другой берег над головами людей, передавая из рук в руки» (Калигула, 51).
В лагерях Гай продолжал исполнять свою функцию императора. Он обменивался курьерами с Римом, магистратами и римским сенатом, встречал посольства, приезжающие со всей империи; запись, недавно обнаруженная в Турции в античном Iulia Gordos (провинция Азия), говорит о посольстве некоего Феофила «в Рим, в Германию и к императору» (Annee epigr. 1977-808). Известно, что его сопровождали административный штат и необходимая прислуга. Его жизнь вдали от Рима не отличалась церемонностью, и император принимал офицеров за своим столом, сопровождая приглашение цитатой из Вергилия (Светоний, Калигула, 45).
Это была деятельная и неспокойная жизнь; император проявлял себя в самых разнообразных занятиях, и так было в последующие этап за этапом его пребывания в Галлии и на зимовке, которая происходила в Лионе.
О пребывании императора в столице Галлии известно, в частности, и потому, что Гай продолжал там свою политику зрелищ; гладиаторские игры, бега колесниц, охота в амфитеатре, театральные представления, все было как в Риме. Император прибавил к ним состязание в красноречии на греческом и на латыни, где «побежденные должны были платить победителям награды и сочинять в их честь славословия; а тем, кто меньше всего угодили, было велено стирать свои писания губкой или языком, если они не хотели быть битыми розгами или выкупанными в ближайшей реке» (Светоний, Калигула, 20). Впрочем, этот автор не воспринимает юмора Калигулы!
Видимо, в Лионе Цезония родила в конце 39 или в начале 40 года Юлию Друзиллу. Но наши летописцы проявляют интерес к другим делам императора:
«Даже в Галлии он после осуждения сестер устроил распродажу их уборов, утвари, рабов и даже вольноотпущенников по небывалым ценам: эта прибыль его так прельстила, что он выписал из Рима все убранство старого двора, а для доставки собрал все наемные повозки и всю вьючную скотину с мельниц... Чтобы распродать всю эту утварь, он не пожалел ни обманов, ни заискиваний: то попрекал откупщиков скаредностью за то, что им не стыдно быть богаче императора, то притворно жалел, что должен уступать имущество правителей частным лицам. Однажды он узнал, что один богач из провинции заплатил двести тысяч его рабам, рассылавшим приглашения, чтобы хитростью попасть к нему на обед: он остался доволен тем, что эта честь в такой цене, и на следующий день на распродаже послал вручить богачу какую-то безделицу за двести тысяч и позвать на обед от имени самого Цезаря» (Светоний, Калигула, 39).
Что Калигула нуждался в деньгах во время этого пребывания, не отрицалось, и эпизод продажи украшений и лишнего родового поместья вполне оправдан. Позднее Марка Аврелия хвалили за подобные действия, когда он перед угрозой вторжения в Италию варваров, которые пересекли Дунай и достигли Аквилии, постановил создать два новых легиона для лучшей защиты границ. Итак, мы знаем, что Калигула приступил к значительному набору рекрутов и что, с другой стороны, два новых легиона появились в это время на Западе, легион XV Primigenia и легион XXI Primigenia. Так как непосредственная опасность не угрожала тогда рейнскому фронту, очевидно, что эти два легиона были набраны для новых завоеваний, как повторение римского натиска между Рейном и Эльбой.
Калигула стремился снискать военную славу, которая была необходима сыну, внуку, правнуку и праправнуку триумфаторов. Он был первым императором, не исполнявшим никакой военной службы, и это воспринималось как ненормальность. Безусловно, это не относилось к римскому народу, поскольку плебс не желал, чтобы принцепс рисковал жизнью, ведь он был гарантом снабжения Рима, и, к тому же, он был организатором зрелищ. Но по этому поводу злословили нобили. Военная слава, расширение империи были необходимыми признаками хорошего управления.