Калиостро и египетское масонство

Проживая в последние шесть лет в среде разумного, великодушного и гостеприимного народа, я полагал, что обрел новую родину. Я заранее поздравлял себя со всем тем благом, которое смогу сотворить новым своим согражданам.

Подобно вспышке молнии разрушилась моя иллюзия, когда меня бросили в застенки Бастилии. Моя жена, добродетельнейшая и милейшая женщина, также была брошена в эту пропасть. Толстые стены и многочисленные запоры разъединили нас, и ныне я не в силах слышать даже ее стоны.

Я спрашиваю о ней своих тюремщиков, но они молчат в ответ. Возможно, ее уже нет в живых. Беззащитное, слабое и страдающее существо, как сможет прожить она шесть месяцев в месте, где и мужчинам потребны все их силы, вся отвага и все возможное самоотречение, дабы бороться с неотвратимым отчаянием? Однако я слишком увлекся описанием читателям своих невзгод и чуть не позабыл о том, что цель моя состоит в том, чтобы защищаться.

Я провозглашен prise de corps 165 . Но какое же преступление я совершил? В чем меня обвиняют? Мне не известно ни о каких свидетелях, которые могли бы выступить против меня. Мне не сообщили даже о жалобах на меня, которыми мог быть вызван отданный в отношении меня приказ, но тем не менее от меня ждут, что я буду защищаться. Как же мне отразить удар, нанесенный неведомо кем? Мне сказали, что таково уголовное законодательство. Я смирился и со стоном склонился пред законом, столь жестоким и грозным для ложно обвиненной невинности.

165

Согласно французскому законодательству при Старом режиме (ancienregime), король и его министры могли по собственной воле арестовать и заключить в тюрьму любого гражданина без предъявления ему официального обвинения. Это правовое действие осуществлялось по особому правительственному уведомлению (фр. «lettredecachet» – буквально «письмо с печатью»), зачастую путем буквального похищения человека. Зарегистрированы многочисленные случаи злоупотребления этим правом. Судебный термин «prisedecorps» буквально означает «взятие тела», фактически означает положение заключенного и является грубым соответствием латинскому понятию «habeascorpus» («завладев телом»), однако само употребление этого термина в данном случае несколько отличается от латинского аналога. С одной стороны, это положение заключенного означало, что власти завладели его телом и расположены держать его в заключении столько времени, сколько сочтут нужным, а с другой стороны, это подразумевало для друзей заключенного возможность требовать его освобождения в отсутствие должного следствия, предъявления законного обвинения и вынесения судом законного приговора. В этих двух фразах, как в капле воды, отражено основное противоречие между английской и французской системами уголовного законодательства. – Здесь и далее примечания в тексте, не отмеченные особо, принадлежат С.Ф. Уилларду.

Таким образом, я могу лишь предполагать, в чем меня собираются обвинить. И если я ошибаюсь, то значит, я сражался с плодами собственного воображения, и единственной моей отрадой будет то, что я, по крайней мере, сказал правду и внушил некоторой, даже значительной, части Общества, сколь несправедлива клевета, окутавшая ныне имя несчастного человека, сейчас пребывающего в узилище и в цепях, под нависшим над его головой обоюдоострым мечом Правосудия и королевской Власти.

Обстоятельства дела

Известно со всею очевидностью, что г-да Бомер и Бассанже передали г-ну кардиналу де Роан ожерелье стоимостью в 1 600 000 франков.

Также известно, что г-н кардинал де Роан сообщил ювелирам, что является лишь переговорщиком при осуществлении данной покупки, что настоящим покупателем является Королева, а также продемонстрировал им записку, в которой содержалось описание условий продажи, а на ее полях были слова «хорошо – хорошо – согласна – Мария-Антуанетта Французская».

Королева заявила, что никогда не отдавала приказаний по приобретению ожерелья, никогда не давала согласия на условия покупки и никогда не получала ожерелья.

Таким образом, очевидно, что совершено правонарушение. В чем состоит это правонарушение?

Здравый смысл и мои советчики сообщили мне, что здесь не идет речь о подлоге. Никто не пытался подделать почерк Королевы, и подпись, введшая в заблуждение Бомера и Бассанже, даже не соответствует известной подписи Королевы, которой она обычно пользуется.

Что же это такое, в таком случае? Это выдуманная подпись, призванная ввести ювелиров в заблуждение и побудить их выдать в кредит ювелирное изделие большой стоимости, которое они в противном случае не выдали бы, знай они, что оно предназначено кому-либо другому, а не Королеве.

Каково наказание за это правонарушение? За пятнание священного имени? Я этого не знаю и не желаю знать. Во всем этом деле я лишь ограничиваюсь просьбой судить меня самого по справедливости и простить виновных. Разве не имеет отчаявшаяся невинность права на последнее слово?

Но кто же виноват?

Знал ли кардинал де Роан о том, что подпись – фальшивая? Знал ли он, что Королева не отдавала приказаний о приобретении ожерелья? Знал ли он, что ожерелье так и не будет доставлено Королеве? Был ли он сам обманщиком по неведению, пусть даже пал первой жертвой этого обмана? Верил ли он, обязан ли он был верить в то, что выбран переговорщиком в деле, угодном Королеве, и что Ее Величество желало окутать его пеленой тайны, по крайней мере, на некоторое время?

Будучи вовлечен, сам не зная как и почему, в игру столь высоких интересов, я не стану отрицать в таком случае, что зовусь другом людей, которые назвали меня так в другое время и, вероятно, заслуженно. Тем не менее, я стану защищаться и отстаивать свою невиновность, не занимая ничьей стороны. Оклеветанный самым странным образом женщиной, которой я никогда не делал ничего плохого, я со всею искренностью желаю ей отстоять свою честь. Я буду счастлив, если Правосудие не найдет в этом деле виновных и никого не покарает.

Г-н кардинал де Роан заявил, что пал жертвой обмана со стороны графини де ла Мотт. Последняя, еще до издания приказа, поторопилась издать свой мемуар, в котором возвела на меня обвинение в подлоге, колдовстве и воровстве, и в особенности в осуществлении всего этого дела с целью разрушить репутацию кардинала де Роана и завладеть ожерельем, хранение которого мне якобы доверили, с целью еще более прирастить свои и так якобы неслыханные богатства.

Таковы, в общих словах, обвинения, отраженные в отчете Прокурора, который приказал отправить меня и мою жену в заключение в Бастилию. Она впоследствии повторила их еще раз в мемуаре, сочиненном на досуге и отпечатанном со включением многих отвратительных подробностей, вследствие которого в отношении меня и было вынесено постановление о положении prise de corps.

Поскольку теперь я обязан это сделать, я отвечу на эти обвинения, которыми я в иных обстоятельствах просто пренебрег бы с презрением.

Но сначала я хотел бы рассказать о себе, какой я есть в действительности. Настало время людям узнать, кто такой по-настоящему граф де Калиостро, о котором ходит столько невообразимых историй. Пока мне дозволялось жить как простому незаметному человеку, я отказывался удовлетворить любопытство по отношению ко мне со стороны общества. Ныне, когда я в цепях и когда закон требует у меня отчета о моих действиях, я расскажу, честно и откровенно, все, что сам знаю о себе. Возможно, история моей жизни станет не последним по важности доводом в моей защите.

Исповедь графа де Калиостро

Мне не известны ни место моего рождения, ни личность породивших меня людей. Различные обстоятельства жизни моей вызвали у меня сомнения и подозрения, которыми я могу поделиться с читателями. Но повторяю, все мои изыскания в этой области привели лишь – и это правда – к многообещающим, но довольно общим представлениям относительно обстоятельств моего рождения.

Первую часть своего детства я провел в городе Медине, что в Аравии. Обучение я проходил там под именем Ахарата, и это же имя я носил в годы странствий по Азии и Африке. Жил я во дворце у Муфтия Салахаима.

Я отлично помню, что вокруг меня было четверо людей: учитель лет 55—60 по имени Альтотас и трое служителей – один белый, состоявший при мне чем-то вроде лакея, и двое черных, из которых один непременно сопровождал меня и находился при мне днем и ночью.

Учитель мой рассказывал мне, что в три месяца я остался сиротой, что родители мои были высокородными христианами, однако при этом он не раскрывал мне ни их имена, ни место моего рождения. Случайно подслушанные обрывки речей позволили мне предположить, что местом моего рождения была Мальта, но мне так и не удалось подтвердить или опровергнуть это.