Каллиграф

Уильям еле слышно прошипел:

– Слишком поздно. Он тебя увидел. А теперь он хочеттебя.

Мне ничего не оставалось, кроме как обернуться, прикидываясь удивленным:

– О, Фил, привет! Я тебя не заметил.

Фил говорил со мной через перила:

– Подожди секунду, приятель. Я сейчас спущусь. Я хочу взять выпивку. – Он стал энергично прокладывать себе дорогу между стоявшими и сидевшими на ступеньках.

Я вдруг понял,что испытываю болезненное притяжение к человеку, который нравился Мадлен. Извращение, как на это ни посмотри.

Фил подошел к нам:

– Ребята, вы только что пришли?

– Да, мы только что прибыли, – ответил Уильям. – Боюсь, я теперь не так часто выбираюсь в Лондон, и я пригласил Джаспера в гости к моей тете, так что мы немного задержались. Но, судя по всему, это будет потрясающая вечеринка. Жаль, что мы никого здесь не знаем.

Я обратил к Уильяму изможденное лицо – но он уже вскочил на любимого конька и явно намеревался получить максимум удовольствия.

– Нет проблем. Я, например, Фил, – он протянул Уильяму руку – твердое, уверенное рукопожатие Правильного Парня.

(В чем, интересно, можно быть настолько уверенным в этом мире?)

– Очень рад познакомиться с вами. Меня зовут Уильям. Уильям Лейси, – Уильям был сама любезность, томная нежность.

Фил моментально почувствовал себя неловко и обратился ко мне:

– Здорово было у Мэд?

– Да, я…

Фил, кажется, понял, что я не могу закончить фразу.

– Я получил огромное удовольствие, – заявил он – Прекрасная еда. А Мэд – просто звезда. Я пытался убедить её сходить куда-нибудь, но она сказала…

– О, я понял, – внезапно вмешался Уильям, который упивался своим любимым образом: несколько обрюзгший, но благонамеренный, изнеженный второй сын армейского офицера высокого ранга. Или что-то вроде этого. – Вы, наверное, занимаетесь политикой. Джаспер все мне о вас рассказал. Оченьинтересно. Насколько я понял, вы занимаетесь протестами антикапиталистов. Странно, наверное, когда сам из левого крыла и приходится…

Я вмешался:

– Фил занимается Европой, Уилл, не… ладно, не важно. Фил, а где напитки, ты не знаешь?

– Конечно, знаю. На кухне. Идем со мной.

Помимо всех моих прочих проблем, мне еще не хватало, чтобы Уильям не вовремя встревал в разговор. Мне было совершенно необходимо узнать, что сказала ему Мадлен насчет свидания. Категорически необходимо. Причем как можно скорее.

В кухне – длинной комнате, вытянутой вдоль задней стены дома – ряды бутылок громоздились повсюду, занимая все горизонтальные поверхности, если не считать места, где стояли использованные тарелки с объедками, которые занимали целый стол, а также несколько полок. На кухне все были лысыми. На мгновение мне показалось, что мы по ошибке попали на собрание бильярдных шаров. Примерно десяток мужчин – все, кроме одного или двух, либо были тщательно выбриты `a la mode,либо самой природой были избавлены от такой необходимости. По большей части, они стояли кружками, прислонившись кто к буфету, кто к стенам. Среди них можно было заметить и несколько женщин – трагические минареты красоты среди кривоватых куполов. Самая живописная группа – кучка из трех поразительно высоких курносых индивидов – собралась возле холодильника, словно охраняя главные врата к источнику напитков. Судя по всему, они пытались общими усилиями соблазнить рыжеволосую девицу, стоявшую в центре маленькой компании.

Фил продемонстрировал свою неотразимую улыбку:

– Дэйв, Стив, Майк и…

– Энджи, – фыркнула девица.

Еще одна улыбка. У Фила отличные зубы, отметил я про себя.

– Дэйв, Стив, Майк и Энджи, это Джаспер и…

– Уильям! Оченьрад с вами со всеми познакомиться. – Все трое чуть заметно напряглись, словно нервные яйца, которые услышали дискуссию о размерах планируемого омлета. Но Уильям только начинал. – И вы все занимаетесь политикой? Я сам занимаюсь свининой. Ну, правильнее будет сказать, свиньями. Собственно говоря, беконом. Приезжаю в Лондон только на выходные. Так счастлив вырваться из всей этой грязи! Сейчас, конечно, не лучшее время для свиней – а все эти забитые овцы и сожженные коровы – просто кошмар!

Таков был необычный способ Уильяма вести себя на скучных вечеринках; сообщить как можноьбольшему числу людей столько вранья, сколько он сможет изобрести. Насколько я могу судить, он руководствуется при этом скорее философскими (или даже художественными), чем социальными принципами: своего рода акт саботажа в форме театрализации жизни. В частности, он наслаждается, подкалывая мужчин, которые бреют головы. Как-то раз он объяснил мне причины такого поведения: поскольку нас больше не вызывают на ринг сражаться со львами, физическая сила мужчин уже не так важна, но их социальное положение – в том числе и шарм – Уильям убежден в этом – по-прежнему каким-то загадочным образом связан с шевелюрой. Таким образом, утратив волосы, лысые батальоны современных британцев последовательно отказываются (что следует считать и самоотрицанием) от харизмы и остроты ума. Вместо этого они пользуются оружием из мужского арсенала, которое больше подходят к их лысине: искренность, туповатость, прямота и скептицизм. Они берут на себя роль общественных борцов с загадочным. Таким способом – по версии Уильяма – они пытаются выдать за добродетель и свои лысые головы, и не менее плешивые разговоры, считая себя пятой колонной эмоциональных любителей откровенности, правдорубов, этаких честных и бесхитростных парней. Но больше всего Уильяма раздражает их манера считать самих себя честнее своих приятелей, потому-то его так и тянет к ним, когда он в настроении ниспровергать столпы.

Когда на свет извлекли пиво, Майк (или это был Дэйв?) наконец ответил на вопрос Уильяма:

– Я пишу для журнала.

Уильям приподнял бутылку, как бы в знак того, что по этому поводу следует выпить.

– А вы, парни?

– Телевидение, – заявили они.

Лицо Уильяма озарилось восторгом.

– О, невероятно – медиа!

Я больше не мог ждать. Я осторожно развернулся к Филу и тихо, с огромным трудом удерживая внутри бушевавшие эмоции, спросил его:

– Так что сказала Мадлен?

– О чем?

– О том, чтобы зайти сюда сегодня вечером.

Крутой и небрежно уверенный в себе, он открыл свою бутылку с пивом.

– А, ты об этом. Она сказала, что, может быть, подойдет попозже. Она навещает сестру или кого-то еще, а после этого вроде бы будет свободна.

– Отлично, – я сглотнул. – Как давно вы знакомы?

– Да не так уж долго – мы встретились на одной вечеринке в Польском клубе. Что-то в связи с тем, что они хотят поскорее вступить в ЕС, или как-то так. А она написала статью насчет того, почему Краков можно назвать новой Прагой. И они ей тоже послали приглашение. Там я ее и подцепил. Уболтал. Сам знаешь, как это бывает.

Я мрачно кивнул.

К полуночи, проведя кошмарный час наверху, среди светских журналистов – преторианской гвардии скуки Ноттинг-хилла, – я впал в отчаяние. Я осознал, что отныне я не смогу жить без Фила. Тоска и гнев пропитали мою душу, как дым от пожарища. Мне необходим был руководитель. Я обнаружил, что брожу по дому, отчаянно разыскивая Фила. О, как я хотел снова оказаться рядом с ним. Когдаона придет, о, мудрый Филипп? Или она уже пришла? Мне остаться? Что мне сказать? Покажи мне, Фил, как ты это делаешь. О, покажи мне, как ты это делаешь, Фил. Я тоже хочу стать Правильным Парнем. Давай будем друзьями. Я. Ты. Товарищи.

Вечеринка наконец вырвалась за рамки первоначальной умеренности и сдержанности и хотя и не достигла еще истинной, грозной дикости, уже бились бутылки, бокалы разлетались вдребезги на полированному полу. Прибывали денежные ребята, а с ними появился кокаин и уроды-кокаинисты. Политическая лестница стала скользкой от разлитой по ней лести. Бильярдные шары становились все более и более агрессивно посредственными. Кто-то сказал, что где-то на первом этаже есть диджей. Но я торопливо продвигался сквозь толпу: Джаспер Смиренный в поисках Филиппа Великого.