Камчатка
Шрифт:
Я должен был узнать о Лукасе как можно больше.
А из заднего кармана его джинсов торчал бумажник.
Я выждал несколько секунд (помните, мне еще и в туалет хотелось), чтобы удостовериться: Лукас крепко спит. И осторожно вытащил бумажник.
Денег кот наплакал. Документов вовсе нету. Оно и неудивительно: свое подлинное имя Лукас скрывает. Ему вовсе не надо, чтобы люди догадывались, что его зовут не Простолукас. В бумажнике лежала пара автобусных билетов и программка из кинотеатра на улице Лавалье, датированная 1973 годом. Зачем Лукас хранит такую старую программку? Ответ подсказывало само название фильма: «Живи и дай умереть», в главных ролях – Роджер Мур, Яфет Котто и Джейн Сеймур. Первый фильм, где Роджер Мур был Джеймсом Бондом! Лукас хранит этот листок в память о дне, когда почувствовал, что шпионаж – его призвание; фу-ты ну-ты, какая сентиментальность!
В этот момент
И тут мне попалась фотография. Девушка в белой мини-юбке распахивала передо мной свою черную блузку, обнажая грудь, и ласково мне улыбалась. Лучшего подтверждения моим подозрениям, что Лукас – сентиментальный шпион, нельзя было и придумать. Эта красавица могла бы сыграть девушку Бонда в любом фильме. Чтобы вспоминать о ней на заданиях, но при этом скрыть весь накал своих чувств, Лукас прибег к нехитрой уловке: на оборотной стороне фотокарточки был напечатан календарь на 1976 год, а сверху написано: «Киоск Пеле, авенида Санта-Фе». Просто и гениально. Взрослые чего только не придумывают, чтобы утаить свою личную жизнь. Мамин двоюродный брат Тито прятал номера «Адама» и «Плейбоя» в стопках «Хот Род» и других иностранных автомобильных журналов. А папа, не читавший ничего, кроме газет, сводов законов и – ради информации о скаковых лошадях – «Вестника ипподрома «Палермо», хранил у себя в кабинете роман «Любовник леди Чаттерлей». Если бы Бертуччо с его помешательством на взрослых книжках меня не просветил, я бы и не заметил этот пикантный томик среди уголовных кодексов.
Я вернул бумажник на место и галопом помчался в туалет. Нет, не буду кривить душой. Целую вечность я боролся с искушением присвоить фотографию, но потом решил: нехорошо, если Лукас что-то заподозрит (а фотографию можно и в другой раз стащить, тоже ночью, – не завтра же он уедет), и засунул бумажник назад в карман джинсов. Так лучше. Лукас не догадается, что я кое-что знаю; преимущество вновь на моей стороне.
Пора бы изобрести унитазы с регулируемой высотой. Женщины ругаются, что мы брызгаем куда не надо, но попасть точно в цель гораздо труднее, чем кажется.
44. Я выдаю себя
Рано утром родители уехали в город. В качестве компенсации они пообещали заскочить домой и привезти что-нибудь из наших вещей. Мы забросали их просьбами. Нам хотелось все и еще немножко. Мама попыталась ограничить нашу алчность, но папа заступился – показал ей жестами: «Не будь Женщиной-Скалой», незаметненько так показал, но я все равно заметил. Увидев, что она капитулировала, мы от радости чуть не опрокинули машину (Если вы еще не верите, что в моем описании «ситроена» ничего не преувеличено, вот вам неоспоримый аргумент: этот автомобиль могли встряхнуть, как шейкер, два мальчика, десяти и пяти лет.) Но даже ликование не потеснило в моем сердце чувства, что нас бросили, отдали на милость коварного врага.
Я решил, что от Лукаса надо держаться подальше. Вначале это удавалось без труда: нам было чем заняться. Пока мама принимала душ, я потихоньку вытащил матрас Гнома на улицу – на солнце высохнет. Правда, мама все равно заметила и даже спросила, что это мы затеяли, но мы сказали, что хотим поиграть в цирковых гимнастов. Мама недоверчиво сощурилась, но докапываться до правды не стала. Я дал знать Гному, что мама кое-что пронюхала и надо соблюдать максимальную осторожность. Для начала он должен вечером ничего не пить. Ни капли. «Ни капли кока-колы?» – уточнил Гном. «Ни капли кока-колы», – подтвердил я. «А воды?» – «Ни капли воды, ни капли содовой», – процедил я. «А молока?» – «Ни простого молока, ни с «Несквиком», – отрезал я, надеясь, что исчерпал ассортимент всех напитков, которые потреблял Гном. Принялся ему втолковывать, что дело нешуточное: мама уже напала на след, и если он не поостережется, то станет жертвой Леденящего Взгляда, Парализующего Окрика и Смертельного Щипка. Подействовало. Я велел Гному выстирать простыню, и он безропотно отправился выполнять приказ: ему хотелось поскорее уничтожить все следы своего преступления.
Сам я решил приступить к интенсивным тренировкам. Чтобы поскорее начать карьеру эскейписта, нужно быть в хорошей форме. Идея банальная, но для меня ее практическое осуществление было равносильно подвигу Спортом я никогда не увлекался – и это еще мягко сказано. Если в школе меня заставляли бегать, у меня частенько
начинали барахлить бронхи: я задыхался, из груди вырывался свист, будто я паровозный свисток проглотил. Даже футбол, на котором помешана вся Аргентина, я не любил. У меня рано испортились отношения с мячом. Как-то, гоняя на улице резиновый мячик, я упал прямо на разбитую бутылку и поранил лодыжку; в результате – шесть швов, шрам на всю жизнь. Через несколько месяцев, в Санта-Роса-де-Каламучита, я пнул кожаный мяч – и нежданно-негаданно сшиб с ветки осиное гнездо. Так судьба напрочь отбила у меня интерес к спорту. Заодно я преисполнился сочувствия к персонажам мультфильмов, которые падали в пропасти, пробивали головой рояли и пытались удрать от целого роя свирепых пчел; отныне я болел за Койота Вилли, а не за Дорожного Бегуна, за кота Сильвестра, а не за кенара Твити, за утенка Даффи, а не за кролика Багза. [42] Когда мне читали нотации о пользе спорта, я вспоминал пролитую кровь и волдыри от укусов и говорил себе: пусть спорт укрепляет дух и тело, но лучший залог здоровья – это все-таки моя клаустрофилия.42
Персонажи известных американских мультфильмов. Типологически эти пары подобны Волку и Зайцу из «Ну, погоди!».
Я наметил несколько раз обежать сад вдоль забора. В программу также входили отжимания от скамейки и гимнастические упражнения для рук. Чтобы дисциплинировать себя, я составил календарь тренировок: по вертикали шли названия упражнений, а по горизонтали – даты, начиная с сегодняшней. Оставалось лишь вносить в графы количество сделанных упражнений.
Первый круг я выдержал довольно легко. Пробегая мимо раковины (из-за особенностей дачного водопровода она находилась в саду, под открытым небом), увидел, что Гном намыливает испачканную простыню как раз в районе пятна; вид у него был серьезный, сосредоточенный – все как надо.
На втором круге я чуть не сдох. Гном продолжал водить мылом по тому же месту.
Третьего круга я не выдержал – сошел с дистанции. Увидев, что и Гном бросил стирку, слегка утешился, хотя утешение это было сомнительное. И чуть ли не с радостью сам выполоскал простыню.
Лукас пожарил бифштексы и разрешил нам пообедать перед включенным телевизором. Не скрою: бифштексы он готовил лучше, чем наша мама. Мы чуть ли не облизали тарелки.
После еды я попробовал было возобновить тренировку, но как-то разуверился в себе. Записывать в календарь, сколько упражнений я на самом деле сделал, мне было стыдно. Два с небольшим круга по саду? Восемь отжиманий? Дождевой червяк – и тот в лучшей форме, чем я, хотя у него даже рук нет. Я взмок, все тело ныло и болело, душа не находила покоя; когда я вернулся в дом, настроение у меня было хуже некуда.
Тут-то я и застукал Лукаса за чтением моей книги про Гудини.
Наверно, глаза у меня налились яростью, потому что Лукас бережно закрыл книгу и тихонечко-тихонечко положил на стол, словно бутыль с нитроглицерином или какую-нибудь хрустальную зверушку из тех, над которыми так тряслась бабушка Матильда.
– Тебе нравятся фокусы? – спросил он, чтобы заговорить мне зубы.
– Гудини фокусов не показывал. Он был эскейпист. Фокусники – обманщики. Они прикидываются, что у них есть особые способности, а сами только очки втирают, – провозгласил я, сердито схватив свою книгу. Но этой отповедью я не удовлетворился, а, уже уходя в свою комнату, на полдороге обернулся и сказал: – Тебя ведь не Лукасом зовут, правда?
Воцарилась мертвая тишина. Дотоле вид у Лукаса был самый невинный, но теперь это выражение сползло с его лица, как маска. В его глазах неожиданно полыхнул огонь коварства. До этого момента Лукас казался мне ребенком, который, как в ловушке, заточен в слишком большом теле. Теперь же он стал похож на старика в личине юнца.
– Нет, меня зовут не Лукас, – сказал он.
Я ожидал, что сейчас он откроет мне правду о себе. Наступил момент истины, точно в мелодрамах. Но я просчитался.
– А ты ведь тоже не Гарри, правда?
Не удостоив его ответом, я скрылся в своей спальне. Честно говоря, я сам на себя досадовал. Что толку было заглядывать в бумажник, если я выдал себя и утратил преимущество над Лукасом, да еще и позволил застичь себя врасплох? Как он узнал, что я тоже живу под чужим именем? Надо было сделать непроницаемое лицо и от всего отпереться. Но я вовремя не додумался. Хлопнув дверью, я повалился на кровать.
Разбудил меня какой-то громкий шум… вроде бы дождь… Тут же послышались вопли Гнома. Ливень? Не может быть – за окном сияло солнце. А вопли были радостные и отдавались эхом в коридорах.