Камень Апокалипсиса

Она откашлялась и отпила глоток кофе.

— Разумеется, я тоже влюбилась. Прямо как в дешевом голливудском фильме. Не рой другому яму… Свои отношения мы держали в тайне. Более трех лет. Немалый срок, особенно когда тебе двадцать с небольшим. А потом, как-то на Рождество, я проснулась одна-одинешенька в своей постели и разозлилась. Мне хотелось замуж. Надоело подвизаться черной шлюхой у белого богача. И я сказала ему: «Хватит! Или ты от нее уходишь и мы начинаем новую жизнь вместе, или ухожу я». Я-то думала, он действительно бросит жену, но… Он просто не мог этого сделать. Я пыталась убедить его, убедить саму себя, клялась, что у нас все будет хорошо, все будет замечательно. Как дура, честное слово. И уйти от него не могла. Ну а потом в голову пришел один способ, как заставить его сделать нужный мне выбор. Да, ниже этой точки я еще никогда не падала…

Тут появилась официантка с кофейником, на секунду прервав рассказ.

— Понимаете, — затем продолжила Дикенс, — я ведь хорошо образованная женщина. Добилась успеха вопреки всему. Но в тот момент, совершенно отчаявшись, я повела себя как тупая сучка, которая всеми правдами и неправдами хочет заполучить себе мужика. Знаете, там, где я выросла, в негритянском пригороде Монровилля, много было таких. Словом, я забеременела. А у них с женой детей не было. Что-то там у нее, какие-то проблемы… А Патрик всегда хотел стать отцом. Ну и вот, сейчас у него должен был родиться сын. Полукровка. О, уж это бы встряхнуло их богатое белое семейное древо. До самых корней. Я-то думала, этого достаточно, уж теперь-то он точно уйдет ко мне. Разве у него есть выбор?.. Но он сказал, что придумал способ все уладить: они с женой просто усыновят ребенка. Нашего ребенка! Никто и не узнает, что я — его мать, а он — его отец. Я взорвалась. Он хочет, чтобы я отказалась от своего ребенка! Он хочет, чтобы я, как инкубатор, произвела на свет младенца для его бесплодной жены! Он и не собирался бросать ее. Как только я это поняла, то сказала, что ребенка не будет. Я скорее сделаю аборт, убью нерожденного младенца, чем позволю ему с женой воспитывать моего сына. Патрик пришел в ужас.

Она посмотрела на Грассо, ища хоть какую-то реакцию, хотя бы намек на отвращение, но священник сидел с каменным лицом.

— Один из моих преподавателей как-то сказал, что на каждом судебном процессе наступает момент истины, когда весы готовы окончательно склониться в ту или иную сторону. Талантливый адвокат знает, как уловить этот момент и воспользоваться им в интересах клиента. Этого состояния достигли и мы. Мне требовалось идти ва-банк. Все или ничего. И я попросила Патрика отвезти меня в клинику на аборт. Этим я загоняла его в угол, заставляла взять на себя ответственность за то, что собиралась сделать. Или он прямо сейчас уходит из семьи и женится на мне, или теряет ребенка. Очень драматичный момент. Если честно, мне хотелось как можно сильнее сделать ему больно. Я не думала, что он действительно отвезет меня в клинику. Не верила, что он сможет быть таким жестоким. Однако… Патрик отвез меня. Даже зашел внутрь, все оплатил и остался поджидать на стоянке. Ничего более жуткого в моей жизни еще не было. Господи, как же я ненавидела его за то, что сделала аборт! За то, что он позволил мне это сделать! Как вышло, что я столь низко пала? В общем, я бросила фирму и сказала ему, что не желаю больше его ни видеть, ни слышать. У меня ушли годы — понимаете, годы! — на то, чтобы его забыть. Он ни разу не пробовал хоть как-то связаться со мной, и это заставляло презирать его еще больше. Он просто-напросто вернулся к своей замечательной, спокойной жизни. Отказался не только от меня, но и от нашего ребенка… Ну вот, а потом я встретила своего мужа, полюбила его… Это-то и дало мне силы начать жизнь заново, прекратить думать о Патрике… И вдруг, несколько месяцев назад, он объявился прямо в нашем офисе. Никаких предварительных звонков, писем, даже примитивного е-мейла. Я не знала, что делать. Он, видите ли, пришел извиниться. Уж очень он переживает, что причинил мне боль. И просит, чтобы я его простила. В буквальном смысле встал на колени, прямо у нас в офисе, и залился слезами. Принялся вымаливать прощение.

— И вы простили?

— Черта с два! Кхм… Во всяком случае, не сразу. Не хотела я его прощать. Я все еще ненавидела его, но… Он выглядел таким несчастным, таким потерянным, что я просто не могла поверить своим глазам. Я сказала ему, что он испортил мне жизнь… Потом разрыдалась, и как-то так вышло, что я выложила ему всю правду. Что сознательно соблазняла его, что специально забеременела… Сказала, что это мне нужно вымаливать прощение… Патрик не согласился: мол, он постарше, поопытнее в жизни, должен был вести себя умнее, к тому же женат… Я предлагала ему: «Давай просто забудем, пусть все останется в прошлом». Но он не мог, даже после того, как я простила его, а он простил меня. Все время упоминал нашего нерожденного ребенка, называл его Мой Сын…

— Он много говорил о нем?

— Да. И еще он сказал, что есть только один путь, как все загладить. И вот здесь я испугалась… Через несколько дней один из коллег вбежал к нам в офис и выпалил: «Макферсон покончил с собой! В Лас-Вегасе!» В газетах писали, что скорее всего из-за долгов. Но я-то понимала, в чем тут дело…

Дикенс взяла чашку в обе ладони, словно желая согреться.

— Вы хотите знать, почему он так поступил? — устало спросила она. — Из-за моего аборта.

Грассо попытался придумать, что здесь можно сказать утешительного, однако за все свои годы он так и не сумел превратиться в хорошую няню. В конце концов, он ученый, а не приходский священник.

— Неисповедимы пути Господни. Наверное, все это часть какого-то великого, непонятного нам плана. Возможно, что ни делается — все к лучшему.

— Как же вы мне надоели со своими штампами, — горько и зло промолвила она. — Меня еще ребенком уверяли, что у Бога есть некий план, что он плетет кружево бытия и что каждый из нас — просто ниточка, а потому нам не дано видеть весь рисунок. Не верю я! Не ве-рю! Что, хотите прочитать мне лекцию про Иова? Да-да, мы тоже знаем Библию! Но я не верю! Бог создал Иова, и именно Бог создал нашу боль и наши муки.

Дикенс нагнулась вперед и заговорила тихо и горячо:

— А если это и впрямь Божественный генплан, то в следующий раз, как станете молиться, передайте ему лично от меня: ох и страшны же дела твои, Господи!

С этими словами она резко встала и быстрым шагом покинула кафе.

Проковыляв всю дорогу до таверны О’Лири, Грассо был на грани изнеможения. Его юный спутник успел заснуть, уронив голову на столешницу. Они поспешили в аэропорт и успели на последний рейс до Вашингтона. По пути в столицу Грассо помолился за душу Сьюзан Дикенс.

Следующим утром Кайл Данем прибыл в кабинет Грассо точно в назначенное время, как заправский ординарец.

— Итак! Что дала наша бостонская разведка? — откинулся Грассо на спинку кресла.

— Патрик Макферсон считал, что должен получить прощение за каждый свой грех! — отрапортовал Данем.

— Верно! А с учетом сведений, полученных от мисс Дикенс, теперь мы знаем, что его преследовал призрак аборта!

Грассо развернул на столе отксеренную копию Десяти заповедей.

— Рядом с «Не убивай» Макферсон написал «М.С.». Полагаю, есть основания считать, что за этими инициалами скрывается Мой Сын!

— Он думал, что совершил убийство, абортировав Моего Сына?!

— Да!

— Но… при чем здесь секретный библейский код?

— Боюсь, этого мы никогда не узнаем. Однако я подозреваю, что ответ кроется в ворохе бумажного серпантина в мусорном ведре Макферсона. Похоже, в какой-то момент он составил диаграмму некоего отрывка — скорее всего ветхозаветного, — которая подсказала ему, что единственный способ получить искупление — это убить самого себя. В Ветхом Завете таких пассажей очень много. Возьмем, к примеру, Исход, главу двадцать первую, стих двенадцатый: «Кто ударит человека, так что он умрет, да будет предан смерти…»

— Стало быть, он покончил с собой, чтобы получить прощение за аборт Моего Сына?

— Вот что называют «искупить вину кровью».

— Ну и дурак.

— В самом деле? — прищурился Грассо. — А как вы тогда объясните язву у него на руке?

— Феномен психосоматической природы.

— А что, если у него на ладони имелась мистическая стигмата? А камень, которого он касался, действительно был священной реликвией?

— Я бы сказал, что это притянуто за уши.

— О, у церкви тысячи реликвий, выставленных на всеобщее обозрение по всему миру, и большинство из них считаются источниками мистической силы!

— По-вашему, Господь хотел, чтобы Макферсон покончил с собой?

— Разумеется, нет. Он сам пришел к этому заблуждению, основанному на его глупом секретном коде… Однако вернемся к фактам. Итак, факт первый: Макферсон не был религиозным фанатиком или суеверным человеком. Факт второй: он рассказал жене, что нашел некий волшебный камень, который заставляет его испытывать угрызения совести за совершенные грехи. Факт третий: у него на левой ладони сформировалось изображение креста. Медицинского объяснения данному факту нет. Далее: он начал изыскивать способы, как избавиться от этого креста. И наконец, факт пятый: он пытался испросить прощения за все свои грехи. Спрашивается, действительно ли эти поступки можно считать странными? Если мы допустим — просто на секунду, — что магический камень и впрямь существует и заставляет испытывать чувство вины, тогда поступки Макферсона становятся вполне логичными. Что он сделал, соприкоснувшись с камнем? Обратился за помощью к профессионалам, то есть священникам. А когда они не смогли дать объяснение происходящему, взялся за книги, посвященные толкованию Библии. Он пытался самостоятельно найти решение, а когда не получилось, стал искать некий секретный код, чтобы покончить с «проклятием», которое отравляло ему жизнь. Я бы сказал, что любой человек с онкологическим диагнозом сделал бы то же самое: сначала он ходит по врачам, затем читает книжки на эту тему, а если традиционные методы не помогают, пытается найти какое-то новое средство. Что, такого человека вы тоже назовете дураком или сумасшедшим?