Камень среди камней

Я хотел поцеловать Элли в щеку, но она не поддавалась, ворочаясь, толкая меня, прося подвинуться, и в общем была со мной груба, в конце концов отвернув моё лицо ладонью. Я повернулся к ней спиной и злобно пыхтел, лёжа на боку, обнажая не чищенные с вечера зубы, думая о своём, а потом иронично улыбнулся: людской холод делал меня счастливее, и я чувствовал себя как рыба в воде, хотя по натуре своей человеком был нежным и тактильным, но в последнее время лишь получал болезненное удовольствие морального от отсутствия так желанного мною тепла. Минут на двадцать я забыл про неё, думая, что лежу один, но потом, услышав её неспокойный сон, обратил на неё внимание. В этой жизни только ей я позволял трогать себя, всех остальных же я старался как можно сильнее «укусить» за протянутую ко мне руку. Я успокоился, зная, что это эффект антидепрессантов, которые она пила, смешанных с выкуренной сативой: ей не хватало дисциплины, и лечение вряд ли ей помогало, делая её лишь более вредной, но всё же я её любил.

Встав с постели, я выпил пол-литра чёрного кофе колумбийского происхождения натощак, прикуривая: сварил я его на норвежской капельной кофеварке – это был мой ритуал, каким являлась для кого-то утренняя молитва или зарядка. Желудок моментально скрутило от вечерних таблеток, отсутствия завтрака (я съел один сырник, оставленный с вечера на столе), курения и кофе. Я умылся, почистил зубы, а выходя из ванны, обнаружил, что Элли пыталась очнуться, находясь всё ещё в полусознании, чувствуя аромат свежесваренного кофе. Я не хотел к ней подходить, но чувства взяли надо мной верх: она была самой красивой женщиной на Земле даже поутру, вся растрёпанная и помятая, со смытым макияжем, и принадлежала мне одному. Переборов себя, я проявил несколько безуспешных попыток вытащить её из сна, встречая мощное сопротивление, которому позавидовали бы стоики, гордившиеся своей нерушимой волей. Только вот её воля была целиком направлена на продолжение сна, игнорирование работы, будильников и меня. Всё же со временем она пришла в себя, с закрытыми глазами куря и попивая кофе. Я сказал, что уйду через пять минут: мне хотелось сесть за работу – я думал о выступлении, в котором объявлю о внутреннем самоубийстве, обсуждая книгу, мною извергнутую в состоянии затяжного непризнания душевной болезни, которую я подарю своему альтер-эго.

Элли извинилась за своё поведение, оправдываясь тем, что ничего не помнит, – я верил ей, зная её слишком хорошо. Поцеловала меня, дала прижаться к себе, подарив несколько крошек нежности, размягчивших моё сердце. Я не стал задерживаться, надел костюм, плащ, собрал вещи и ушёл.

На улице было жарко и душно, воротник давил шею. Вечером холодно, днём жарко – мерзкая, тупая погода. Я любил стабильный холод, к которому всегда можно подготовиться, и не любил резких смен погоды, выставляющих меня идиотом. На улице среди частных домов у ворот какой-то дряблой избы сидел в траве парнишка лет семи и гладил пухлого и очень ласкового ручного кота, прямо-таки тающего в объятиях этого славного ребёнка. Я хотел остановиться и сказать ему: «Хэй, у тебя классный кот!», но прошёл мимо, сам не знаю почему.

В транспорте было жарко, я потел, скорчив гримасу ненависти, перекурив сигарету – меня тошнило. Добравшись до библиотеки, я поднялся на третий этаж читального зала и расположился за своим любимым столом. Адский холод пустых залов встретил меня как родной дом, остужая мою кожу. Я быстро замёрз, так как был немного влажен от пота, но это меня не раздражало: холод закалял меня, настраивал на рабочий лад и остужал пыл воспалённого разума. Не буду себе льстить – помогал мне в этом комфортно расположившийся под языком десерт, от которого моё лицо приняло расслабленный вид бодхисаттвы, познавшего нирвану.

Через время я выбрался в туалет и, туго затягиваясь электронной сигаретой со вкусом черешни и граната, вдумчиво читал текст с листа, висящего на стене уборной:

УВАЖЕМЫЕ ПОСЕТИТЕЛИ МУЖСКОЙ КОМНАТЫ!

Библиотека является учреждением культуры, и поэтому, согласно Федеральному закону от 01.12.2004 № 148, ст. 6,

«О запрещении курения в организациях культуры… образовательных организациях», убедительно просим вас в помещении

НЕ КУРИТЬ!

Согласительно покивав, выпуская дым в сторону надписи, я сделал ещё пару тяг и вышел из уборной.

Выбравшись несколькими часами позднее из библиотеки и добравшись до своего района, я почувствовал сильную боль в правой ноге, не позволяющую мне ходить не хромая. Проходя мимо мясной лавки, ощутил навалившийся на меня голод: я съел всего один сырник (да и тот вчерашний) с утра и салат в обед. От этих ощущений я захандрил и всю пешую дорогу был погружён в воспоминания. У меня болели рёбра, и ощупывая их, мне казалось, что они болят всегда и вообще находятся как-то слишком низко – может, у меня лишняя пара, мешающая мне жить? Или это какой-нибудь костный рак? Я часто раньше мечтал о раке, чтобы, плюнув на всё, начать жить к концу краткой жизни так, как мне хотелось бы – искренне, честно, для себя. Тогда бы я взял огромный кредит, пару кредитных карт, тратясь только на еду, закрылся бы дома и творил до самой своей кончины, чтобы оставить после себя хоть какой-нибудь значимый след, а в последний месяц направился бы к чёрным берегам Исландии, где бы моя столь же серая и холодная душа наконец-то смогла почувствовать себя дома и обрести покой.

От таких размышлений мне вспомнилась картина, не дававшая мне несколько лет назад покоя и, наверное, от которой я тогда сильно заболел душой. Я шёл со свидания. Впрочем, это не так важно – оно было неудачным. Я встретился с девушкой, которая напоминала мне вампира из анимационного фильма «Ди: Жажда крови», о чём я не умолчал при встрече с ней (она восприняла это как комплимент). Мне было интересно, как она выглядит в жизни. Конечно, ничего общего с вампирами у неё не было, а за, между прочим, красивыми волосами крылись немного смешные, торчащие уши. Волшебство фотографий поражало меня своим кощунством, и лишь Элли всегда была красива одинаково, как на фото, так и в жизни. Вру. В жизни ей не было равных даже среди собственных отражений.

Негативное же впечатление на свидании сложилось скорее из-за того, что беседа у нас сразу не пошла, и вскоре мы разошлись кто куда. Я решил пройти пешком довольно продолжительный путь в семь километров, что было, возможно, ошибкой, но жизнь научила меня быть благодарным всем своим опрометчивым решениям, поэтому и здесь я не виню своё прошлое «я». Проходя вдоль шоссе, зачем-то бросил взгляд на бывшие по левую сторону от меня кусты, и именно в этот момент, именно в это время, именно в этих кустах лежал маленький щенок. Лежал он, видимо, давно, потому что был мёртв. Минут пять или, может, пятнадцать я смотрел на него, а холодный ветер пробирал меня до мурашек. Или это был не ветер? Сложно уже вспомнить, но помню, что вскоре я к нему привык. Я наблюдал за этим маленьким невинным существом и не мог понять, почему ему была уготована такая мрачная и несправедливая судьба? Он был красив и мил даже в таком состоянии и заслуживал, чтобы его любили, гладили, досыта кормили и выгуливали минимум три раза в день, а целовали не меньше пятисот раз в сутки. Я бы хотел, чтобы мы с ним поменялись местами: я заслуживал его участи больше него, а он заслуживал моей жизни стократно больше, чем я. Он очень хотел жить, а я очень не хотел. Жизнь – та ещё сука.

На душе было гадко, неприятно и непонятно. Я включил в наушниках свою любимую композицию Макса Рихтера «Ноябрь», прокручивая её раз за разом, и плёлся домой, не выпуская из головы увиденное и обдуманное, прокручивая также раз за разом мысли, застигнувшие меня в тяжёлый момент. Между нами было что-то общее: оба мы были одинокие, безродные, никому, по сути, не нужные, не понимающие свалившегося на нас счастья. Может, я тогда умер?

Меня пробило на сентиментальные воспоминания, и я вспомнил последнюю девушку, которая была мне интересна, – художницу-анархистку Кристин. Что-то было в ней притягательное. Может, дух борьбы, которого я был лишён? Вольность души, ни к чему не привязанной, свободной, легко парящей по странам и городам; общительность и жизнерадостность? Всё, чем я не располагал. Сейчас мне легко понять, что это был дохлый номер: нельзя замещать внутреннюю пустоту чьей-то состоятельностью, убеждая себя, что ты любишь человека – ты любишь себя, способного почувствовать что-то новое, чего ты лишён, через другого. Мелкое воровство без обязательств – только и всего. Хотя, скорее, она просто была симпатичной, а я тогда много пил, был вынужденно одинок и на первое свидание позвал её туда, где мог быть собой, – в винный бар, разделив с ней бутылочку немецкого рислинга, который я позднее подарил маме на Новый год, придя к ней, предварительно покурив травы.

С Кристин всё было сложно, и отношения наши не прожили и месяца, треснув, как яйцо, неаккуратно брошенное в кипящую воду. Мы держались за руки и целовались, но через неделю уже не было поцелуев, а через пару дней и неловких касаний. Ей казалось, что я от чего-то бегу и что-то ей замещаю, а я делал вид, что не понимаю её, прекрасно понимая, что она права. Кого я заменял, мне было понятно. От чего я бежал – тоже. Я просиял пару первых дней, а потом угас с новой силой, изначально зная, что так всё и будет, пропивая все деньги на винных бокалах. На прощанье она сказала мне, что я действительно ей нравился, но со временем она поняла, что просто неспособна меня полюбить, испытывая странное, холодное, отталкивающее чувство. Тогда я лишь смог ей ответить: «Я понимаю. Лишь бы одно хотел сказать: я ни от чего не убегаю, но я всего-навсего неистово ищу, к чему бы я хотел бежать».

От таблеток весь рот пересох, и я неимоверно хотел пить. Зайдя домой, я скинул туфли, снял костюм и разлёгся в блаженстве на диване, чувствуя, как боль стихает, словно я снова умышленно переел обезболивающих, заставлявших меня на каждую услышанную фразу говорить: «Повтори, пожалуйста, – я забыл, что ты сказал» до десяти раз. Я переоделся в мятые джинсы с не задуманной дыркой на колене, в катастрофически скомканную футболку, пахнущую Элли, которую я любил носить всегда, когда меня окружало плохое настроение – то есть всегда. Сверху накинул флисовую толстовку, которую давно надо было бы постирать, а ноги с комфортом расположил в разношенных кроссовках. За окном стемнело, и я решил прогуляться на свежем воздухе, поедая бискотти, запиваемый кофе без кофеина с небольшой порцией сливок. Отношения без любви, жизнь без смысла: всё нам нравится. Странные мы люди.