Камень.

Камень начал испытывать знобящее беспокойство еще в Вираце. Причем оно появилось не в глухих местах, где можно было бы ждать нападения. Он был охранником, самым молодым из четверки стражи. Да и вообще он был самым молодым в колонне из двух Зилов, направленной с товаром из Лесной гряды к пришлым, в Пограничный. Так что тревогу можно было списать на неопытность, что остальные и сделали.

Камнем его в сердцах прозвал дядя, отчаявшись приохотить Дарри к семейному делу, а там и прилипло. Дядя Двалин, заменивший ему отца и мать, был одним из самых уважаемых оружейников в Лесной гряде, а уж в работе с серой сталью равных ему не было вовсе. Нет, Дарри, милость Богов, был отличным слесарем, и металл чувствовал. Но вот - не лежала у него душа к работе с латунью, бронзой, железом и сталью, зато с камнем он возился - не оторвешь даже на обед. И, признаться, оно того стоило - он мог и штрек пробить быстрее всех, и грубую кладку сделать так, что держала без раствора - иглу между камнями не просунуть, да держала так, что у иного-прочего и с крепящими рунами похуже будет. Руны он только начал осваивать, но наставники уже задумчиво гладили бороды и переглядывались, а один из них, великий мастер рун и камня Килли, древний, как сами горы, сказал дяде, что умрет теперь спокойно, ибо увидел того, кто не только сменит его, но и превзойдет. Что же до тонкой резьбы и кружев из полудрагоценных камней - тут он еще не достиг истинного мастерства, но был близок к тому. Но, конечно, Дарри чувствовал камень, а камень чувствовал его. Им нравилось работать вместе - Дарри и камню. Пожалуй, только это и удерживало дядю Двалина от исполнения своего самого заветного желания - вернуть Дарри в оружейную мастерскую. Ну и, поскольку он имел неосторожность сказать об этом своем желании мастеру Килли, увесистый кулак последнего, поднесенный к самому носу с угрозой вынести дело на совет клана. Двалин, конечно, погорячился, ляпнув этакое старому рунознатцу и рунопевцу, но уж больно желание было неодолимым. Во-первых, Дарри, как ни отбрыкивался, к металлу дар имел, хоть и меньше, чем к камню. Во-вторых, у Двалина было две дочери, а им дело, кроме как торговую его часть, не передашь. Сын тоже был, но пока совсем малявка, и что из него вырастет - тайна гор, а тут уже почти готовый мастер и родная кровь. Ну и, наконец, хотя и по важности, наверное, можно бы и не в конце упомянуть. Учение у мастеров, особенно таких, как он сам или Килли, стоило дорого. Очень дорого. А жадничать и экономить, уча парня не в полную меру его сил - так уважение в роду потеряешь, каким бы мастером ты ни был. Эх, ну как бы прекрасно было учить Дарри самому - и все почитают, и деньги в доме остались бы! Но - племянник был непреклонен, как тот самый камень, в оружейной мастерской он лишь тянул лямку, хотя и старательно -что ж это за гном, если не хочет еще одно ремесло освоить? А зато с камнем его душа пела и радовалась. Так вот и стал он Камнем, по трем причинам. Первая - работать с ним любил. Вторая - упрям, как гранит, нет, как камень прародителя! Не буду, мол, и все тут!

Третья... Была и третья. Он был настоящим камнем в сапоге у дяди, по этой самой третьей причине. Ну, то что в нем не хватало положенного гному степенства - так это он мальчишка еще. До Большой жизни, когда гном уходит на четыре года в Большой мир проверить себя и пожить вне рода, ему был еще добрый десяток лет. Дарри было интересно с людишками, вот в чем беда. И ладно бы только с Пришлыми, те хоть в механике знают толк и на выдумки горазды не хуже гномов. Знают многое, так что и поучится у них в чем-то не грех. Да и порядочность, хуть и по-людски суетливая, в них есть. Но и пришлые, хоть и получше будут - тоже ведь людишки... Суетливые, скорожилки - что с них взять? Так ведь он, Дарри, и с нордлингами, и с озерниками, и с армирцами - со всей этой шелупонью норовит пообщаться. С охранниками, с купцами, приезжающими в урочный клановый срок на торги... И не совестно ему! Интересно, вишь, что в мире творится и как там устроено все! Того и гляди, с орками хороводиться удумает - позору больше будет только, если б на эльфийке удумал жениться! Поразмыслив, дяддя решил, что парню надо как следует обжечься, пусть даже и с потерями в деньгах или гордости. Не поняв, что все людишки - жулики (ну, пожалуй, кроме некоторых пришлых), не набив собственных шишек - добрым гномом не стать! Да и людские магики в Лесную гряду редко попадали, а, изучая руны, хорошо бы понимать и то, кто и как их снять или взломать может. Так что мысль отправить ненадолго и под приглядом племянника в людской мир сейчас, задолго до Большой жизни, сверлом вгрызлась в ум доброго мастера. А уж если гном что взял к себе в башку - тут и людской динамит не поможет эту задумку выбить! И когда он узнал, что старейшина Рарри направляет колонну из двух Зилков с товаром к пришлым в Пограничный - долго не раздумывал. Двалин отправился к старейшине и, не утаивая причин (у гномов это вовсе не принято), убедил его взять племянника в качестве охранника. Вообще-то это было не в обычае, хотя прямо предками это и не запрещалось. Конечно, Дарри прошел обязательную воинскую подготовку и начальную, первую из трех, службу в хирде, но все же в охрану обычно брали гномов, опытных в бою. Ну, или нанимали людей. Стреляли те, надо признать, получше гномов. Рарри, как водится, поупирался, но, во-первых, стволы и затворные группы работы Двалина были чуть ли не самой ценной частью груза, во-вторых, старейшина и сам тут был не без греха. Обычно на торги и даже на важные переговоры ездили гномы попроще, приказчики или управляющие. Видно, ему очень уж хотелось развеяться, и он в этот раз решил возглавить колонну сам. Так что взаимопонимание быстро, всего через полчаса взаимных упреков, хлопанья массивных ладоней по столу, сопения и споров, было достигнуто, а затем и закреплено добрым пивом.

Дарри, не подозревая о хитрых планах и коварных расчетах дяди, узнав о поездке, совсем было забыл гномье степенство, и только насупленые кустистые брови дяди Двалина его слегка привели к номинальным оборотам. Нет, он, конечно, не сидел в родных пещерах на цепи, и в людских поселениях бывал, но то были мелкие аборигенские городишки или торжища при замках владетельных баронов. Это все было - рукой подать, и давно не интересно, как все знакомое. А вот так - за четыре, а то и за пять с половиной (если старейшина решит ехать не через Вирац, а по Марианской переправе) сотен верст, да в большой город пришлых! Он воспринял это как подарок, так что весь день перед отъездом, проведенный, как водится, в бане, дяде пришлось вбивать в каменную башку племянника наставления и поучения, пробиваясь через мечтательность последнего. Хотя в бане о делах и не принято говорить, но - не удержался. Впрочем, баня и доброе тверское пиво придали ему благодушия, и напоследок уже, отдыхая, весь красный и распаренный, отдав последние наставления и заказы на покупки в Пограничном, кроме денег на эти самые заказы выдал племяннику на расходы неожиданно для самого себя много, вдвое больше того, что собирался дать вначале.

– Вот, - сказал он, протягивая взятый из резного шкафчика кисет из кожи выворотня, - тут шестьдесят марок. И тут..., - он вновь потянулся к шкафчику и вытянул из заговоренного только на него ящичка тяжелый цилиндрик в плотной коричневатой бумаге, - еще столько же. Добрых гномьих марок, людскими кругляшами это триста тверских рублей. Тебе точно должно хватить.

Заметив ошалевшие глаза племянника, он грозно сдвинул брови и рявкнул:

– Да не транжирь там! С толком потрать, на дельное что! А не найдешь дельного, так лучше назад привези!
– и отхлебнул пива из солидной кружки, покуда племянник пересчитывал увесистые желтые кругляши толстыми, заскорузлыми, с вьевшимися в поры маслом и каменной пылью пальцами...

Рано утром Дарри, в кольчуге собственной работы, с прекрасной винтовкой дядиной выделки, не менее прекрасным топором, револьвером и ножом на поясе, а также вещмешком размером с небольшой утес, занял свое место в кузове второго грузовика. Вместе с ним ехал Гимли, почтенный и крайне раздраженный гном, ур-барак* (унтер-офицерское звание у гномов, водитель одной двадцатой хирда) в отставке, командовавший охраной каравана. Раздражен же он был тем, что ему навязали нового, не притертого к их отряду и непонятного пока сосунка, который лишь подземные демоны знают, как еще себя проявит. О чем громогласно и провозгласил из спутанных кущей, в забывчивости названных им бородой. Упрямый еще больше, чем любой другой гном, Дарри, оправдывая свое прозвище не стал обращать внимания ни на почтенность собеседника, ни его звание и должность. Он сварливо ответил:

– Я добрый член общины и выполняю свой долг, как положено и как велят обычаи!

– Ишь ты! Член, мать ее ети, общины! А я что - дырка в ейной заднице? Я, поди, еще почленистей тебя буду!

– При всем уважении, я никому не дам мной попусту понукать, Выполнить все готов как должно, а за свои промашки отвечу сам, как водится по обычаю предков! Но обзывать попусту сосунком и позорить имя мое и семьи не дам никому!

Ершистость молокососа неожиданно понравилась Гимли, он захохотал так, что заглушил заработавший мотор, и хлопнул парня по плечу, правда, величие момента смазалось тем, что грузовик как раз тронулся, и Гимли при этом с размаху сел на задницу поверх груза. Это развеселило его еще больше, и, утирая слезы с пронзительно-голубых, как, впрочем, у всех гномов, глаз, он спросил:

– Ты гля, какой сурьезный! На положено - давно наложено. А как, кстати, велят обычаи, ась?

Дарри вскоре перестал считать своего дядю занудой и дотошным приставалой. По сравнению с Гимли дядя казался теперь легкомысленным, как танцующий армирец. До самого первого привала ур-барак гонял Камня в хвост и гриву вопросами о действиях часового ночью, о мантикорах, упырях, лихих людях и способах борьбы со всеми этими напастями, а на привале гонял уже не вопросами, а вводными и учебным поединком на секирах в чехлах. Наконец, смилостившись, он объявил, что, возможно, из Дарри и выйдет что-то путное, а не ходячий бурдюк для пива и пердежа. И пообещал, заметив улыбающиеся на этот цирк с конями лица других стражей, на следующем привале учения для всей охраны - для слаживания и избежанья для. Последнее было непонятно, но настораживало, и улыбки как-то подувяли. Во время второго перегона Гимли уже пришел в доброе расположение духа - то ли проявленная власть уняла раздражение, то ли Дарри и в самом деле ему глянулся. Так что расспросы сменились неторопливым разговором и умеренной похвальбой ветерана. Да и Дарри остыл - в самом деле, ур-барак ходил в боевые походы, когда он еще сопли на кулак наматывал. Протянув добытый из мешка ломоть сыровяленого окорока, делать которые тетушка Борна была великая мастерица, он окончательно растопил ледок, и уже Гимли поделился с ним глотком пива, что не возбранялось даже гномьим часовым. В итоге учения на втором привале были, но не мучительские, а вовсе даже полезные. Гимли весьма толково охарактеризовал ему всех гномов охраны (да и тех, кто должен был, в случае нападения помогать, то есть племянников старейшины Дарри, Балина и еще одного Балина), им же описал Дарри (образно, но не обидно), и выстроил наилучшую, с учетом их умений и навыков диспозицию. Затем, пару раз отработав его вводные все вместе, они худо-бедно освоились как единая команда. Скорее, худо, все же Камень был новичком, и опыта не имел, так что из-за него несколько раз приходилось все начинать сначала, пока результат не устроил Гимли. Привал в итоге затянулся, но это и планировалось изначально. Доехать-то до Пограничного можно было бы и за день - старейшина Рарри выбрал дорогу через Вирац, хотя пошлины в баронстве и были выше, чем в Марианском герцогстве. Зато путь на полтораста верст короче и, надо признать, благодаря Ас-Мирену на дорогах было куда как безопасней. Но вот к переправе через Улар они добрались бы уже к самому вечеру, и был риск застрять перед паромной пристанью на ночь, если очередь будет большой. Разумней было заночевать не в поле, а под крышей и надежной защитой стен, а старейшина Рарри, как любой гном, а тем более, такой важный, риска не любил. Так что на ночевку они встали довольно рано, едва вьехав в Вирац и заплатив на вьезде баронскую пошлину, в первом же городке. А может, дело было в том, что гостиница, в которой они расположились, уже двести лет славилась своими запеченными по особому рецепту поросятами. Поросята - это важно, особенно с хорошим пивом, и в обеденном зале было тесно и многолюдно. Пиво было хорошим, они смогли это оценить еще за стойкой - свободного стола для такой большой компании пришлось дожидаться. Новые товарищи Дарри все еще ворчали из-за незапланированных учений. Один из них, Торин, которому черная борода, схваченная золотыми клановыми кольцами, придавала совершенно разбойный вид, тонко и иносказательно намекнул:

– Тебе, как новичку, положено проставиться!

На что Дарри не менее тонко ответил:

– Ага! Как только ты покажешь, как это делается.

Но все же заказал пиво для всех восьмерых. Старейшина Орри, мудро рассудив, что место найдется не сразу, счел, что дожидаться у стойки ниже его достоинства, остался пока в своем номере, велев прислать за ним полового, когда стол освободится. Они успели выпить еще по кружке, пока это произошло.

Поросята, благоухавшие нежным и знойным ароматом медово-горчичной обмазки и сочного духовитого мяса, были чудо как хороши, пиво прекрасно, и ужин явно удался. В целом же, хотя ничего необычного пока и не произошло, Дарри чувствовал себя ребенком, которому подарили его первый набор инструментов, Ложился он спать как и положено доброму гному - с тяжелым желудком и легким сердцем, и заснул совершенно довольным собой и миром. Но вот на следующий день легкое сердце куда-то исчезло. Они уже проехали все медвежьи углы, где был риск засады, и до Улара оставался какой-то час пути, когда его одолела странная маета. Гимли, заметивший его беспокойство, было решил, что у парня скрутило живот - после молочных-то поросят дело не редкое, если их переесть. Но затем, увидев, как тот вцепился в винтовку и шарит глазами по округе, собразил, в чем дело.

– Да успокойся ты! Никто уже тут не нападет на нас - до переправы всего ничего, да и машин на дороге... Вон, сзади две видно, впереди еще одна.

– Все едино - как-то мне неспокойно...

Старый гном только крякнул, но в очереди на переправе, хотя и никак не мог понять, в чем дело, уже и сам уловил какую-то неправильность. Она как-то ускользала от понимания, бродя рядом и тревожа, словно мантикора вокруг ночного бивуака. Гимли не мог понять, в чем дело, и на догадку наткнулся благодаря Орри. Орри уже давно шоферил на этом маршруте. Почитай, не меньше недели в полтора-два месяцев он проводил в Пограничном, так что вовсе не странно было, что несообразность указал именно он. Это был его первый рейс в качестве ведущего колонну (пусть и всего из двух машин), и он неимоверно важничал и волновался одновременно. Вот и сейчас, пользуясь длительной остановкой, он, немилосердно скрипя новеньким кожаным регланом (купил специально к этой поездке), выбрался из-за руля, обошел свой зилок, попинал колеса, заглянул под машину, на картер и мосты, нет ли потеков масла через сальники. При этом ему немилосердно мешал бинокль, невесть зачем висящий на груди (и тоже купленный к этому рейсу). Открыл капот, померял уровень масла, захлопнул крышку... Тщательно обтерев руки ветошью, он гордо нацепил свои новенькие беспалые водительские перчатки и направился ко второй машине. Нет, он не оскорблял второго водителя недоверием, но постоял рядом и посмотрел, как тот проделывает подобный набор манипуляций со своим ЗИЛом. Затем обошел колонну, проверив все со стороны, и вернулся к их машине, но не в кабину (насиделся, видать), а к ним, подойдя к заднему борту. Потянувшись и повертев головой так, что хрустнули позвонки, он заложил лапищи (не даром его прозвали Кулак, такой колотушкой он не то что полено, валуны, случалось, ломал) за широченный проклепанный ремень из толстой кожи, на котором револьвер сорок четвертого калибра в кобуре смотрелся, как перочинный ножик в чехольчике и степенно помолчал. Затем, сдвинув кожанную фуражку-восьмиклинку с вздетыми над козырьком очками-консервами, задумчиво спросил, не то их, не то себя:

– И вот чего такого ценного все сюда потащили? Причем все сразу... Я столько машин на переправу и не видывал никогда, дык еще и охраны на каждой - по пять-шесть душ... Нет, никогда такого не видел!

И верно, теперь Гимли и сам понял. Перед гномами в очереди на паром стояли восемь машин, две - из Княжества, возвращавшиеся из баронства, остальные - Вирацкие (или из других соседних баронств). Сзади - не меньше пяти, и тоже, в основном, из баронств. И почти каждую аборигенскую машину охраняло по пять-шесть живых. Тут были и баронские дружинники в добрых, их, гномьей работы, кольчугах. И нордлинги, все сплошь тертые, с зубами в косах. И просто какие-то мутные головорезы, и даже здоровенные орки. Но все были явно битые-катаные, увешанные оружием и этим самым оружием пользоваться умевшие, это чувствовалось. Они все грамотно стояли, охраняя свои машины и прикрывая друг-друга, и зыркали время от времени друг на друга и на гномов, ни дать ни взять псы из разных свор, собранные на травлю медведя. Дарри, придерживая свой гномий маузер ручной выделки, неизящно спрыгнул вниз, к Орри и осмотрелся сам. В этот момент к ним словно не подошел, а проскользил (особенно это было заметно на фоне прыжка Орри) нордлинг, весь вид которого не говорил, а кричал, что он больше привык караваны грабить, а не охранять. Чуть склонившись к Орри, он отрывисто, как собака лает, спросил-прокашлял:

– Вы от Квирре к нам?

– От кого?
– недоуменно блеснув очками, спросил Кулак.

– От Коротышки-за-рекой, Квирре, - начал было обьяснять нордлинг, но, сообразив, что его не поняли вовсе не из-за акцента, оборвал свой монолог и заторопился, - Извини, я вас спутал!

Орри еще только поднял брови домиком к козырьку, а нордлинг уже словно растаял в воздухе. Кулак хмыкнул, крякнул, засопел и сварливо изрек:

– Суетной все же они народ, ненадежный. Что еще за Квирре-за-рекой такой? Кто о нем слышал? Что же это за гном, если позволил называть себя таким дерьмовым словом?