Каменный пояс, 1983

— Ду бист гауптман! — И тут же резким движением перевел пистолет на грудь Стаднюка. — Ду бист коммунист?

— Я коммунист, — выше подняв голову, подтвердил Стаднюк, — а вот твое дело дрянь, если ты фашист.

Немец вскинул подбородок, самодовольно пробормотал:

— О! Я, я, их бин фашист!

Затем при помощи жестов офицер стал допытываться, где у Стаднюка пистолет. Стаднюк понял, о чем речь, и тоже жестом дал понять, что пистолет в кабине. Офицер что-то буркнул. Рядом стоявший солдат направился к самолету и начал взбираться к кабине пилота, не выпуская из рук карабина. Взбирался солдат неуклюже. Пробитые большеголовыми гвоздями подошвы его сапог гремели и скользили по плоскости. Какое-то мгновение внимание всех было задержано на том солдате, и Стаднюк не упустил этого момента: он сдвинул левой рукой шлем к затылку, захватил пистолет, снял шлем и принялся вытирать им потное лицо. Так, вытираясь то одной рукой, то обеими, он оставил шлем вместе с пистолетом в правой руке. А офицер становился все развязнее. Первая его настороженность сменилась уверенностью в своем превосходстве. Не увидев и не почувствовав скрытого замысла в поведении Стаднюка, он увлеченно продолжал разглагольствовать:

— Фашист бист гут! Ка-ра-шо! Коммунист — нихт карашо. Коммунист — пух, пух!

— Ублюдок ты, фашистское твое отродье, — сквозь зубы проговорил Стаднюк, — душа из тебя вон! — Он выстрелил прямо через шлем в грудь офицера. Затем подскочил к нему, подхватил, привалил к себе и повернул спиной к автоматчику. Автоматчик, стоявший все время наготове, так и не смог пустить в ход свой автомат, не решаясь стрелять в спину своего командира. Стаднюк же действовал решительно, точно. Придерживая тело офицера и прикрываясь им, он несколькими выстрелами прикончил автоматчика. На выручку офицеру кинулся солдат с карабином, пытаясь выстрелить в Стаднюка с открытой стороны. Но следивший за мим Федосов бросился наперехват, со всего плеча ударил кулачищем хлипковатого солдата и, выхватив из его рук карабин, хрястнул прикладом третьего солдата. Все произошло с такой молниеносной быстротой, что Балакин не успел помочь командирам.

— Быстрее, быстрее, хлопцы, двигайтесь, — поторопил Стаднюк Федосова и Балакина. — Вон, заберите свои пистолеты, — сказал он и взял автомат, подошел с хвоста к самолету, ударил очередью по левому бензобаку. Бензин из пробоин не появлялся. Видимо, он скапливался внутри плоскости. Стаднюк еще дал очередь по нижней кромке крыла — и сразу образовалась течь. Он вытянул из-за пояса шлем, пропитал его бензином, поджег и бросил в свою кабину. То же самое проделали Федосов и Балакин со своими шлемами.

— Опять немцы! — всполошливо крикнул Балакин.

С десяток гитлеровцев спешили к задымившему самолету.

— Федосов, Балакин, отходите к лесу! — приказал Стаднюк экипажу.

— А ты?

— Я задержу их, прижму автоматом к земле.

— Нет, командир, так не пойдет, — возразил штурман Федосов.

— Приказываю — отходить! — повысил голос капитан Стаднюк и дал короткую очередь по гитлеровцам.

Огонь горевшего самолета был уже неукротим. В кабинах стали рваться запасы патронов. Стаднюк увидел: короткими перебежками, прикрывая друг друга выстрелами из карабинов, штурман и стрелок-радист движутся к лесу. Он и сам думал присоединиться к ним, уже отполз от готового взорваться бомбардировщика, но вдруг почувствовал, как что-то горячее вонзилось в грудь и шею…

Обстоятельства гибели Стаднюка и Федосова нам стали известны, когда в полк вернулся оставшийся в живых Балакин.

II

26 июня, на пятый день войны, составом всех имевшихся самолетов вместе с четырьмя эскадрильями другого полка нам было приказано нанести мощный бомбовый удар по вражескому городу, где было замечено скопление большого количества гитлеровских войск и техники.

Небо безоблачно. Внизу медленно проплывает земля, еще не израненная войной. Колхозные поля желтеют колосьями хлебов, к которым так и не прикоснутся руки человека. Возникающие перед взором поля, леса, селения, кажется, живут, как всегда, ничем не напоминая о войне.

А девять девяток, закрывая своей тенью землю, несли в бомболюках ответ врагу, его варварству. Воздушная армада приближалась к городу. Для кого-то этот полет, может быть, станет последним.

Заградительный огонь зенитных орудий в несколько линий начался задолго до подхода к цели. Пространство вокруг самолетов вмиг покрылось дымовыми шапками разрывов. Взрывные волны, ударяясь о борт самолета, создавали внутри его оглушительный грохот. То, что происходило в воздухе и на земле, невозможно представить человеку, не бывшему там в те короткие минуты. Через каждые полторы-две минуты очередные девятки сбрасывали и сбрасывали свои бомбы. Взрывы, пламя все шире захватывали город. К взрывам бомб добавлялись взрывы военных объектов. Зенитная артиллерия неистовствовала, насыщая атмосферу удушливой гарью.

Однако заградительные залпы зениток были не единственной угрозой для бомбардировщиков. Вскоре в воздухе появилось не меньше двадцати-двадцати пяти «мессершмиттов». Больше половины истребителей набросились на замыкающие девятки, чтобы рассеять их и не допустить прицельного сброса бомб. Ведущий первой девятки — командир полка Лунев — не торопился уходить из опасной зоны. После разворота от цели надо было дать возможность ведомым встать на свои места, создать недоступный для истребителей монолит девятки. От города девятка уходила сомкнутым строем и теперь уже на максимальной скорости. Девять пар молодых зорких глаз стрелков-радистов с неослабным вниманием ощупывали пространство задней полусферы и всю высь над самолетами. Вовремя не замеченная в воздухе точка легко может превратиться в грозного и коварного врага. Появление четырех истребителей не было неожиданностью. Истребители быстро сокращали расстояние до девятки. Первая пара, строго с хвоста, издалека открыла огонь, осветив бледными вспышками концы стволов своих пушек. Стрелки-радисты допустили «мессеров» на выстрел и открыли по ним шквальный огонь. Девять трассирующих струй уперлись в тела истребителей, теряя в них свой след. Оборонительный огонь бомбардировщиков скорее походил на атаку. Психика врага не выдержала. «Мессеры» колом взмыли вверх, но один из них вдруг клюнул, завалился на крыло и понесся к земле, уменьшаясь в размерах. Другая пара, посверкав стволами, быстро разошлась веером, подставляя под пули стрелков-радистов бронированное брюхо «мессершмиттов». Они не делали новых попыток атаковать, но еще долго преследовали девятку, напоминая собой изголодавшихся волков, готовых растерзать отставшую, ослабевшую жертву.

Совсем по-другому сложились обстоятельства у других девяток. В трудном положении оказались те эскадрильи, которые не смогли удержать строя при развороте от города, где их подстерегали истребители. Из пяти девяток полка не понесла потерь только первая. В четвертой же не вернулось восемь экипажей. Вместе со своими экипажами погибли командиры эскадрилий Косенков и Вахонин.

Тяжелым камнем на сердце живых осталась гибель товарищей в этом вылете.

Еще более напряженными и горячими стали дни, когда фашисты подошли к реке Прут. Готовясь к форсированию реки, они сосредоточили на участке крупные силы, прикрыв их с воздуха своей истребительной авиацией.

Переправы через Прут наводились противником одновременно в нескольких местах. Наводились быстро и почти беспрепятственно, а средством их уничтожения были только самолеты. Сдерживая натиск противника, наши наземные войска, обескровленные в непрерывных тяжелых боях, постоянно нуждались в помощи авиации. Но авиация день ото дня таяла, теряя свои силы. В нашем полку из шестидесяти двух самолетов осталось двадцать шесть, пять из которых ремонтировались после повреждения в боях. А боевые задания поступали своим чередом. Оперативники штаба армии, порученцы командующего, чаще других звонившие в полк, всякий раз требовали к телефону самого командира или начальника штаба, подчеркивая этим их личную ответственность за своевременное выполнение полученного ими задания. Командир полка Лунев и начальник штаба Вороненко, сменяя друг друга, неотлучно находились на КП.

Однажды телефонист доложил, что четвертый вызывает девятого. Лунев взял трубку.

— У телефона девятый! Да, да, девятый!

С другого конца провода говорил один из оперативников штаба:

— Вашему полку приказано обеспечить уничтожение переправы на реке Прут, в километре от населенного пункта Скуляны, вниз по течению. Выполнению задания придается важное значение. Записываю время — 10.40. Кто будет ведущий?

— Все понял, — заговорил Лунев. — Самолеты сейчас все в воздухе. Звено поведет старший лейтенант Лозовой. Он раньше других должен вернуться. Надо учесть время на подготовку самолетов к пикированию. Это же переправа!

— Товарищ девятый, — заговорила трубка, — я ничего не могу добавить к тому, что передал. Вы, конечно, понимаете меня.

— Понимаю, понимаю, — проговорил Лунев и положил трубку.

Было ясно, что бомбить переправу придется с горизонтального полета. Привычно похлопав себя по затылку скомканным в руке платком, Лунев окликнул посыльного, подошел к столу, на листе бумаги написал цветным карандашом:

«т. Астапов.

К утру оснастить АР-2 тормозными щитками».

— Разыщите инженера полка и вручите ему это, — приказал Лунев, передавая посыльному бумажку, — но прежде вызовите ко мне штурмана полка, он должен быть в землянке штаба.