Канарейка

– Балбес!
– прокомментировала Флёр.

– Верно говоришь, балбес.
– охотно подхватила Вайре, - Быстро забыл, как в бреду валялся. Всё вон тебя, девка, звал, да виноватился. Люблю, говорит, до смерти, а под удар подставил, сволочь, говорит я распоследняя.

– Что, так и говорил?
– быстро глянув на меня, переспросила подруга.

– Ну да, так и сказал, сволочь я. А чего сволочь - непонятно, ты вон, вроде, без обиды.
– простодушно повторила хозяйка, пожав мягкими плечами и уставившись на меня.

– Да нет, не про то, про... другое.
– снова задала наводящий вопрос моя дотошно-любознательная подруга.

А мне хоть под лавку лезь.

– А-а... про люблю-не могу?
– понимающе подмигнула ей Вайре, - Так то да, так и бормотал в горячке.

– Вот же две злодейки.– скрипнула зубом я, понимая, что уши и щёки предательски начинают пылать.

В этот момент во дворе хлопнула калитка, Флёр, наперегонки с хозяйкой побежали смотреть, кто там - обозники, или наши мужики, а я, как паровоз, так тихонечко "выпустила пар".

– Сюдой дава-ай! Во-от та-ак, поспешай не спеша.
– с улицы послышался голос знахаря - во двор загоняли лошадь с телегой.

Помахала кистью перед лицом, пытаясь вернуть ему нормальные краски, а себе - прежнюю невозмутимость, поднялась и пошла встречать Леона.

Чуть не всплакнула. Показалось, что за это короткое время барон заметно потерял в весе, осунулся. Рубаха вон, как на вешалке, болтается, под глазами залегла тень. И что-то ещё изменилось во взгляде.

Он приветственно поднял руку (вторая в согнутом виде была примотана к телу), с немым вопросом посмотрел на меня. Я ответила кивком, сообщая, что всё в порядке.

– Сейчас разгрузимся и поедем - у меня собрано, ждал со дня на день. - сказал он, подхватывая из телеги тюк.

Я ещё раз кивнула и вернулась в дом.

– Кудой ты, малохольный, за тяжести?!
– донеслось, как заворчал дед, - Сам справлюсь, чай не немощный. А ты себя побереги, неча тут геройствовать. Понагеройсвтвуют, понимаешь, лечи их потом. Да стой ты, неслух!

Судя по всему, Леон настырно продолжал тащить ношу.

– Мужчины!
– следом за мной вошла подруга, - Всё бы им что-то доказать. Кому бы оно надо было?

– Им самим и надо.
– я взялась за недопитый чай, по опыту прошлой семейной жизни зная, что спорить сейчас бесполезно. Всё равно сделает по-своему. Такие моменты для них - вопрос принципа.

Минут двадцать спустя оба вернулись в хату, знахарь подался в кладовку, а Леон - переодеваться.

– Смотри, дочка, вот эти травки станешь запаривать своему мужику днём, а вот эти - на ночь, иначе спать плохо будет. Гляди, не перепутай. И спуску ему не давай, чтобы руку не тревожил. Домой прибудете - дохтуру покажи. Хоть и долго вам добираться, моть и заживёт ужо, ну, всяко получше будет, а всё одно покажи.
– наставлял меня дед, вернувшись с двумя мешочками.

– Мы вам ещё что-то должны? Денег хватило?
– спросила я.

– Ох уж эти вельможные. Всё бы вам про деньги. Ты мне, дочка, в прошлый раз столько оставила, что вон, и забор, и сарайку подновить хватит. И бабе моей на новую юбку. Этот твой тоже всё потратиться норовит. Что ж я, хапуга какой?
– надулся старик.

– Да не обижайтесь, мне ж неведомо, во сколько вам лечение обошлось, а обдирать добрых людей - негоже.
– я и не заметила, как подстроилась под говор собеседника, - Спасибо вам преогромное. Скоро наши подъедут, освободим вас от постояльца.

– Та ладно. Пойду по хозяйству посмотрю. А вы тут не спешите, спокойно собирайтесь - никто не гонит, не торопит.

В кухню вошёл Леон. И хоть был по-военному аккуратно одет, вычищен и даже причёсан, всё равно впечатление производил жалостливое. А ещё я чётко поняла, что он избегает взгляда со мной.

Вот толкнётся глазами, и тут же отводит, шутить пытается, да от прежней улыбки одна тень осталась. Исчезли былой задор и бесшабашность, будто стёр их кто. Оба сейчас чувствовали себя неловко, в общении не хватало прежней лёгкости и непринуждённости.

Спасибо Флёр - та неутомимой болтовнёй изо всех сил пыталась внести в атмосферу оживление. В общем, когда с улицы донеслось: "Эй, хозяева, есть кто живой? Где тут наши звёзды?" - даже она вздохнула с облегчением.

– Не узнаю нашего барона. Чего это с ним?
– спросила подруга, когда всех разместили по законным местам, и наша повозка заняла место в строю, - Нежить ходячая. Ты бы с ним поговорила, что ли, а то ведь я пойду. Прям встряхнуть его захотелось.

– Флёр, не вмешивайся, мы сами разберёмся.
– немного резковато откликнулась я, тут же пожалев об этом, - Прости. Не надо, не береди. Леон не тот человек, который бегает от проблем. Сам всё решит, как найдёт нужные слова. Тем более, что я и сама...

– Что сама?

– Не знаю, дорогая, ничегошеньки-то я не знаю и не понимаю.

День прошёл спокойно. Леон не усидел в своей повозке, точнее не улежал. К обеду заглянул к нам. Внешне он заметно успокоился, а может просто взял себя в руки и старался делать вид, что всё в порядке, всё по-прежнему. Но я остро чувствовала, что между нами так и стоит буфер недоговорённости.

К вечеру, когда объявили привал и обоз встал на ночлег, привычно заняла место у костра. Я так устала от событий Блусторда, так мечтала, что начнётся обратный путь, можно будет вволю выспаться, отдохнуть, утрясти нервы. И вот мы в дороге, а спокойствие так и не наступает.

– Не сиди на холодном.
– раздалось за спиной, и на плечи неловко лёг плед, сьехав с одного края и норовя упасть в увядающую траву.

Я подхватила мягкую ткань, понимая, что Леону просто неудобно одной рукой укутывать меня в тепло.

– Лето закончилось, дальше будет только холоднее. Удивительно, как в этих местах наступает осень.
– он присел рядом, задумчиво уставившись на огонь, - Люблю это время... Сейчас, чайку принесу, - подхватился он, - На соседнем костре кипяток поспел.

– Да не подпрыгивай, не беги - скоро вон и у нас закипит.
– остановила его.

– Тогда пойдём пока... прогуляемся?
– предложил барон.

– Пошли. Хоть расскажу тебе, как всё прошло.

– Весь обоз жужжит впечатлениями, так что, в целом, я уже в курсе. То, что посылка принесла положительные для нас результаты - тоже понял. А вот как прошла передача - интересно узнать.

– Ну, слушай. Это было нечто...
– мы побрели "в поля", подальше от лишних ушей.

Даже в темноте было видно, как болезненно хмурится мой провожатый.