Канарский грипп

— Buenos dias, senor.

Голос совсем не старческий, спокойный — но несомненно с угрозой.

— Buenos dias. — Брянов немного приподнял голову, избегая чужого взгляда, понимая, что такая скрытность пока не в его пользу, и добавил на испанском утвержденную планом фразу. — Извините, я предпочел бы говорить по-немецки или по-английски. Мой испанский плох.

Это признание могло на три четверти считаться правдой.

— English… At uour service, sir. (Английский… К вашим услугам, сэр.)

Брянов посмотрел на розу, словно прося ее о помощи. Это „sin“ показалось ему последним предупреждением. Так хотелось посмотреть в глаза хозяину кафе „Фиалка“, но он помнил герра Клейста… Положение могло стать еще опасней.

Стрелка сдвинулась на минуту: 16.01!

„Все! С Богом!“

Он неторопливым жестом указал на свои часы.

— Четыре пополудни, — неспешно проговорил он на немецком. — Я успел вовремя… Но догнать шестое июня тридцать шестого года я уже не в силах. Прошу меня извинить.

Ему показалось, будто хозяин кафе побледнел.

— Who are you? (Кто вы?) — Английский здесь больше всего подходил для осторожности и недоверия.

Брянов подготовил для знакомства красивую немецкую реплику в стиле „Фауста“:

— Я тот, кто не должен смотреть людям в глаза, если не хочет быть лжецом и притом желает оставить о себе добрую память.

Хозяин кафе все так же неподвижно стоял над ним. Брянов расслышал его глухой, тяжелый глоток.

Он парился в пиджаке, потому как пиджак служил самой удобной кобурой для всех паспортов. Теперь план предусматривал два варианта действий: вынимать орластого или не вынимать. По тяжкому глотку хозяина кафе Брянов решил не вынимать.

— Что вы знаете? — Вопрос был задан на немецком.

Брянов вздохнул с облегчением: прогресс налицо!

Теперь у него оставалась последняя заготовка:

— Я знаю, что имею полное право передать розу от господина Пауля Риттера… — Тут он притих, но никакого рефлекса не дождался: хозяин кафе замер и вовсе как манекен. — И тогда он добавил то, что считал главным паролем: —…И я очень рад, что до сих пор не имел необходимости передать розу для него самого… Розу с края света, не так ли?

Хозяин сдвинулся с места — значит, что-то решил.

— Вы один? — Вопрос содержал в себе ту же затаенную угрозу.

— Я на это надеюсь, — ответил Брянов и увидел за окнами смуглого брюнета средних лет с сигаретой в зубах.

Брюнет с внешностью метиса подозрительно взглянул с улицы на посетителя кафе „Violeta“, а затем устремил взор куда-то вдаль.

— И очень надеюсь, — добавил Брянов, — что ваш человек подтвердит…

— Этого мало, — резко бросил хозяин, словно в пику многословию „посланника“.

— Чего мало? — не понял Брянов.

Заготовки кончились…

— Что вам нужно?

— А вы готовы поверить мне на слово? — не выдержал и в тон ему ответил Брянов.

— Вы пока не сказали ничего, кроме намеков.

— Намеков? — Брянов поднялся, со скрипом отодвигая стул назад. — Я не смотрю вам в глаза — и вам известно почему! А мне известно, что если бы меня кто-то опередил, то скорее всего действовал бы иначе. Не было бы уже ни вас, ни хозяйки этого заведения! И называлось бы оно уже по-другому!

— Хавьер, уйди! — бросил хозяин через плечо подростку.

Брянов уже измучился отводить взгляд, измучился от того, что сам не видит глаз человека, от которого зависит очень многое, он весь, Александр Брянов, и все то, что осталось на земле от Пауля Риттера. Его ни на миг не покидала необъяснимая уверенность, что хозяин кафе „Фиалка“, сразу выступивший ему навстречу с молчаливой угрозой, знает если не все, то — главное.

Резким движением сняв темные очки, он повернулся лицом к хозяину кафе и оказался к нему вплотную — как раз так, чтобы можно было смотреть на его ухо.

— Да, намеки! Понте-Риальто — это намек! Золотые голуби — это намек! Стамбул, гостиница „Эреджени“ — тоже намек… И вы правы — один намек на угрозу. Угрозу для меня лично. Еще для многих людей, которые от этой болезни… от этой инфекции сойдут с ума. Возможно, угроза — для всего мира. Потому что шестьдесят лет скоро пройдут… очень скоро. Для вас тоже есть угроза, но считайте — в самую последнюю очередь.

Хозяин смотрел на него, а он — через его плечо, в сторону приоткрытой двери около стойки.

— Вы что же, пришли сюда спасать мир? — В вопросе слышалась нарочитая усмешка.

Брянову показалось, что тот давно ждал этого визита и эта скептическая усмешка — такой же заготовленный заранее рефлекс. Когда-то, возможно — со страхом, потом, возможно — с любопытством. Веря и не веря, что визит произойдет. Прошло слишком много времени. Осталась семейная легенда о пришествии… Легенда, бережно хранимая в тихом провинциальном городке, где ничего не происходит… и презираемая, когда по телевизору играют в футбол.

— Возможно, что — и весь мир, — немного поверив в это, ответил Брянов.

— Значит, вы — Иисус Христос? — Та же усмешка: этот вопрос он в мыслях наверняка задавал не раз тому, кто придет от Пауля Риттера.

— Нет, — не шутя ответил Брянов. — Иисус Христос спас мир, а я просто спасаю свою шкуру… вернее, свои мозги. Заодно и всех остальных, если попадутся под руку.

— Вы не немец и не гринго. — Хозяин вздохнул и, похоже, вздохнул первый раз за все время разговора.

— Русский, — признался Брянов и с невольной радостью вспомнил о молоткастом-серпастом, которому теперь, взамен орластого, могло найтись дело. — Из Москвы.

Хозяин помолчал.

— Я никогда в это не верил, — тихо, искренне признался он.

И тогда Брянов понял, что „сработало“. Но радоваться было некогда. Он просто вежливо улыбнулся:

— Если бы не верили, то назв али бы свое заведение по-другому. Например, „Хризантема“…

— Это воля хозяйки. Она передала мне дело по наследству… — Брянов испугался, что речь идет уже о покойной… — Ее воля была: пустить только того, кто сначала назовет Понте-Риальто… — добавил последний страж ворот.