Канарский грипп

Когда турецкое золото вечерней зари ненадолго покрылось зелено-светящимся полотнищем чужой веры, Брянов подошел к парадной двери старинной гостиницы «Эреджени».

На той открытке был ясный день. Брянов все рассчитал: теперь, когда он оказался перед фасадом, освещенным старыми фонарями, и поднял глаза на полукруглые окна, в которых искрились люстры, никаких ужасных пустот не открылось в его памяти и никаких новых картин из этих пустот ему не явилось. Брянов действовал теперь на нейтральной территории времен и воспоминаний.

Войдя в гостиницу, он обратился к портье на английском языке. Он сказал, что на имя — и чуть было не назвал своего имени — некого Пауля Риттера должно быть оставлено сообщение. Портье углубился в какие-то пустоты под стойкой и наконец пристально посмотрел Брянову в глаза. Тот не отвел взгляда.

— Простите, сэр, как вы сказали? — вежливо переспросил импозантный черноусый портье.

— Пауль Риттер… Сообщение может храниться давно.

— Давно?.. Один момент.

Портье набрал телефонный номер и с кем-то коротко перемолвился на своем турецком наречии, успев при этом несколько раз с восточной почтительностью покивать Брянову.

— Все в порядке, сэр, — с широкой улыбкой сказал он, положив трубку. — Действительно так. Очень давно.

Брянов тоже с облегчением улыбнулся ему в ответ, но оказалось, что улыбаться еще рано.

— Прошу извинить меня, сэр, но сначала вы должны назвать код хранения.

Мучительным усилием Брянов удержал на лице улыбку и полез в нагрудный карман пиджака за записной книжкой, лихорадочно соображая, что же теперь делать.

То ли он в самом деле годился в агенты Ноль-Ноль-Семь, то ли сам Пауль Риттер сжалился наконец над бедным гонцом.

Брянов положил записную книжку на стойку, открыл ее на пустой белой страничке и, не дрогнув, начертал магический ключ: «661936».

— Благодарю вас, сэр! — сказал портье, исполнявший роль «сезама», и вновь полез под стойку.

Брянов украдкой вытер пот со лба: «Радоваться рано! Время она и здесь не оставила… Значит, проблемы начнутся на следующем кону».

Портье поднялся с маленьким гостиничным сейфом и, открыв его ключиком, положил перед Бряновым три запечатанных конверта, один из которых, изрядно пожелтевший, сразу показался архивным раритетом.

— Благодарю вас, сэр! — еще шире улыбнулся портье, принимая чаевые. — Вы можете оставить свое сообщение.

— Мое сообщение?! — неконспиративно опешил Брянов.

— Конечно, сэр. Хранение сообщений в этом сейфе оплачено надолго, сэр.

— Надолго?

— Да, сэр. До конца света (Till the end of all days). — Портье был явно доволен своей шуткой.

Брянов поразмыслил.

Ему пришла в голову идея оставить послание самому себе на тот случай, если он когда-нибудь попадет «живьем» в Константинополь и испытает странное чувство, будто уже побывал тут, — то самое чувство дежа вю. Однако передумал: тень не должна оставлять следов в материальном мире.

— Благодарю вас, пока не требуется, — решил он. — Я зайду к вам в самый последний день, чтобы письма не пропали…

— Да, да, сэр! — рассмеялся портье. — Обязательно приходите. У нас ничего не пропадет.

Брянов распростился с ним, но повернувшись к дверям и увидев за ними темноту, еще раз изменил свое решение.

— Извините, где у вас туалет? — перегнувшись через стойку, тихо спросил он.

Устроившись на крышке и заметив, что обстановка до боли знакома, только «пятизвездочна» по сравнению с московской, Брянов первым делом стал разбираться с адресами и хронологией. На всех трех конвертах место назначения и получатель были: Стамбул, гостиница «Эреджени», Паулю Риттеру, «до востребования по предъявленному коду». Отправитель себя скрывал — не было даже штампа отправления, — но Паулем Риттером и его «протеже» легко угадывался по почерку. Самый древний на вид конверт соответствовал началу времен: по штемпелю значилось 19.9.1941 года. Брянов подумал, что код доступа здесь передавался владельцами гостиницы по наследству.

Он надорвал, а вернее просто отломил край этого конверта. Внутри оказалась та самая открытка с полуденным видом на гостиницу, и он вспомнил только пальцы Элизы и волшебное движение ее руки в те мгновения, когда они передавали открытку друг другу. По обратной стороне, снизу вверх и наискось (вероятно, Элиза еще надеялась, что Риттер тоже сумел остаться в живых) — летели строчки:

«Дорогой! Полагаю, что тебе пора напомнить наше время. Вспомни башенные часы и милую парочку золотых голубок.

Твоя Фиалка, которую ты, наверное, еще не забыл».

Башенные часы?..

Циферблат вспыхнул в памяти — Брянов зажмурился и почувствовал, что закружилась голова. Башенные часы! Золотые голубки! 16.00! Элиза шепнула ему, указав на них: «Наше время…» Латунная дверная ручка в виде маленького глобуса…

Мраморный пол… Массивные дубовые стойки со стеклянными перегородками… Открытое окно… Развевающиеся занавеси… Занавеси — раньше. На пару часов раньше. Их комната. Смятая постель… Это раньше! А теперь: отделение банка «Хайер». Гейдельберг. Дата…

Невосстановима. Известно только одно: это было накануне второго отъезда на Канарские острова. Они пришли в банк вдвоем. Три четверти средств, оставшихся в наследство, и часть своих собственных сбережений Пауль Риттер перевел в этот банк. За стойкой, на видном месте, стояли напольные часы в виде ратуши с двумя золотыми голубками на портике.

В банке Пауль Риттер тоже оставил код доступа к счету. Очень простой код: 16661936, или «четыре часа пополудни шестого июня одна тысяча девятьсот тридцать шестого года». Вполне немецкая материализация сентиментальной истории знакомства в кафе «Фиалка»!

Брянов, спохватившись, взглянул на часы. Получалось, что он провел в интересном месте уже больше пяти минут, а дел еще было невпроворот.

Второе послание было отправлено из Венеции в марте 1952 года, но на вложенной в него открытке был вид Гейдельберга с высоты голубиного полета или туриста, залезшего на одну из крыш этого уютного городка. Надпись на обратной стороне была сделана прямыми печатными буквами, уже со слабым наклоном вниз:

«Вспомни! Ты обернулся на эту картину, когда уходил. Они все уходили».

Подпись отсутствовала.

Брянов закрыл глаза… и снова увидел перед собой бездну, как бы сворачивающуюся в невидимую во мраке воронку… они все уходили в нее… и была река… и был вулкан вдали…

Золотой багет… Широкая лестница с алым ковром…

Гейдельберг. Новая галерея…

Тогда она называлась так: «Новая галерея».

Второй этаж. Зал справа от лестницы.

Неизвестный художник. Середина восемнадцатого века.

«Тартар»… Название, по-видимому, условное.