Кандалы для лиходея

– Что это? – спросил Уфимцев управляющего Козицкого, поднявшись с корточек.

– Яма, что же еще, – ответил Самсон Николаевич.

– Вижу, что яма, – произнес Павел Ильич, буравя Козицкого взглядом. – А для чего она тут?

– А мне почем знать? – раздраженно ответил управляющий. – По-вашему, я должен знать обо всех ямах в округе?

– Но это же ваша роща? – спросил Уфимцев и поправился: – То есть графа Виельгорского?

– Именно так, – ответил Козицкий.

– Стало быть, вы отвечаете за нее, – процедил Павел Ильич. – Вы что, никогда не обходите владения графа?

– Обхожу, это моя обязанность, – ответил Козицкий.

– И что, не видели эту яму? – посмотрел на него Уфимцев.

– Представьте себе, не видел, – буркнул Самсон Николаевич. – И вообще, что вы ко мне цепляетесь?

– Никто к вам не цепляется, – официальным тоном сказал уездный исправник. – Идет предварительное следствие и все, сопутствующие этому факту мероприятия, не более… А то, что творится во владениях, принадлежащих господину графу Виельгорскому, вы просто обязаны знать по должности.

– Не вам меня учить, что мне положено, а что нет, – огрызнулся Козицкий. И Уфимцев понял, что управляющим уже овладело отчаяние…

* * *

Старик Шелешперов был туг на ухо. Лет ему было и правда предовольно, но его не согнуло дугой время; взгляд не потух, руки и ноги не пребывали в старческой трясучке. И зрение старику еще не изменяло. Похоже, сдаваться той, что ходит в черном балахоне с наглавником и с зажатой в руке косой, Шелешперов покуда не собирался и, судя по всему, даже не думал об этом – жил себе и жил. А вот слух он практически потерял. Приходилось сильно кричать, чтобы он расслышал вопрос. Воловцов, правда, не сразу понял, что старик глух, поскольку, придя к нему в дом и присев на лавку, начал дознание своим обычным тоном.

– Вы знакомы с управляющим Козицким? – спросил Иван Федорович.

– Ага, – ответил к месту Шелешперов, совсем не расслышавший вопрос.

– И что вы можете рассказать о нем? Что он за человек, хороший или не очень?

– Дыкть, оно, коне-е-ечно… – протянул старик и вопросительно посмотрел на Воловцова.

– Что – «конечно», дед? – не понял ответа старика судебный следователь.

– Ага, – быстро ответил Шелешперов и пожевал губами. Вот тут-то и стало ясно Ивану Федоровичу, что старик глух, как тетерев на току.

– Вы меня слышите? – чуть громче спросил Воловцов.

– Ага, – по своему обыкновению ответил старик.

– А сейчас – слышите? – довольно громко произнес Иван Федорович.

– Дыкть, конечно, – ответил Шелешперов и сморгнул. Было ясно, что он не слышал вопроса.

– Дед, ты совсем глухой, что ли? – гаркнул что было мочи Воловцов, и тут старик понимающе посмотрел на судебного следователя и прошамкал:

– Говорите громче, я хреново слышу.

«Да, куда уж громче», – подумал Воловцов и натурально проорал:

– Вы управляющего Козицкого знаете?

– А то! – ответил старик и уставился на судебного следователя в ожидании нового вопроса.

– Что он за человек? – снова заорал Иван Федорович.

– Дрянной, – просто ответил Шелешперов.

– Это почему так? – уперся в старика взглядом Воловцов.

– Злой и людей не любит, – бодро ответил старик.

– Но Настасью вашу, похоже, любит? – проорал едва не в самое ухо Шелешперова Воловцов.

– Не-е-е. Не любит. Он другое с ней производить любит… – Дед усмехнулся, обнажив пару-тройку пожелтелых сколотых зубов.

– Стало быть, никого ваш управляющий не любит? – продолжал орать Воловцов так, что, верно, было слышно на другом конце села.

– Отчего ж, – неожиданно ответил старик. – Он пса свово любит. Любил то есть…

– Тогда зачем он его убил-то? – снова проорал Иван Федорович старику.

– А лаял шибко, – ответил старик. – Беспрестанно лаял.

– На кого?

– Ни на кого, а на сарай…

– Что? – переспросил Воловцов, и старик удивленно посмотрел на следователя. Во взгляде Шелешперова читался вопрос: «Ну, ладно, я глухой. Потому что старый. А ты-то пошто глухой? Молодой ведь ишшо…»

– На сарай, – повторил старик. – Все время возле него толокся, пес-то. И лаял. Будто там покойник…

Вот и разгадка! Козицкий закопал труп Попова в сарае!

Иван Федорович едва не обнял старика. Потом спохватился:

– Ты ж глухой, дед. Как ты мог слышать, что пес постоянно лаял?

Дед насупился.

– Я, может, и глухой, но не слепой жа! – обиженно ответил он.

– Благодарствую, дед! – гаркнул последний раз в заросшее рыжим волосом ухо старика Иван Федорович и поспешил в имение, чтобы как можно скорее рассказать о псе и сарае исправнику Уфимцеву.

Павел Ильич встретил судебного следователя нахмуренным.

– Что-то случилось? – поинтересовался Воловцов.

– Как раз ничего не случилось, – разочарованно ответил уездный исправник. – Не нашли мы ничего.

– А вы знаете, почему на самом деле управляющий Козицкий пристрелил своего пса? – задал вопрос Иван Федорович.

– Почему? – посмотрел с интересом на судебного следователя уездный исправник.

– Потому что он беспрестанно лаял на сарай, – со значением ответил Воловцов. – Это слышал… то есть видел ближайший сосед по имению графа крестьянин Шелешперов. Еще он добавил, что собаки так лают, когда чуют покойника.

– Вы полагаете, собака лаяла на сарай, потому что чуяла в нем покойника? – уныло спросил Уфимцев. – Потому-то Козицкий ее и прикончил, чтобы не привлекала внимания к сараю?

– Да, я так полагаю, – ответил Воловцов. – А поэтому настоятельно рекомендую вам тщательно осмотреть этот сарай.

– Уже, – просто ответил Павел Ильич и вздохнул. – Нет там трупа.

– А хорошо смотрели? – растерянно спросил Воловцов.

– Хорошо, – ответил уездный исправник.

– И где тогда покойник? – убито произнес Иван Федорович, ни к кому не адресуясь.

– А пес его знает, – не менее убито ответил Уфимцев.

Глава 14

Все начинается с малого, или «Чистосердечное» признание лодочника Якима

Конец третьей декады июня 1896 года

Самсон Николаевич Козицкий не всегда был злым человеком. Маленький Козицкий был весьма хорошим и добрым мальчиком. Любил отца, покойную матушку и сестренку Катю, умилялся животными и мог даже заплакать от жалости к котенку, мокнущему под дождем.