Каньон Холодных Сердец

– Понятно. Гибриды так гибриды. Но откуда здесь взялись мертвецы? И почему они стали призраками? Из-за нее?

– Полагаю, все это можно истолковать по-разному…

Зеффер осекся, мгновение помолчал, размышляя о чем-то, затем поднялся на ноги с таким усилием, словно каждое движение доставляло ему неимоверные страдания. Он подошел к раковине, открыл кран на полную мощность и принялся пить пригоршнями, шумно втягивая воду. Утолив жажду, Биллем закрыл кран и через плечо бросил взгляд на Тэмми.

– Я чувствую, ты имеешь право знать все… после того, что тебе пришлось вынести. Ты заслужила правду. – Он повернулся и пристально взглянул на женщину. – Но прежде, чем я начну рассказывать, должен предупредить: не уверен, что разбираюсь во всем этом лучше тебя.

– Но я-то вообще ничего не понимаю, – пожала плечами Тэмми.

Он кивнул.

– Хорошо, начнем. Но с чего? Ах да, с Румынии. – Зеффер провел рукой по лицу, стряхивая капли воды. – При рождении эта женщина получила имя Катя Лупеску. Она появилась на свет в Румынии, в маленькой деревеньке под названием Равбак. Летом тысяча девятьсот двадцать первого года, вскоре после того, как мы построили этот дом, я вместе с ней совершил путешествие на ее родину. Мать Кати была тяжело больна, и предполагалось, что жить ей осталось не более года. Катя выросла в ужасающей бедности, – продолжал Зеффер. – В унизительной, беспросветной нищете. Но тогда, в тысяча девятьсот двадцать первом, она была уже кинозвездой первой величины, вернувшейся под родной кров. Произошедшая с ней перемена могла поразить кого угодно. Трудно было поверить, что оборванная девчонка превратилась в столь блистательную даму. Поблизости от деревни, где родилась Катя, располагалась старая крепость – в двадцатые годы там находился монастырь ордена святого Теодора. Нам с Катей было дозволено посетить крепость, но она не проявила особого интереса ни к обшарпанным стенам, ни к монахам, у которых скверно пахло изо рта. Откровенно говоря, меня все это тоже не слишком привлекало, но мне хотелось дать Кате возможность без посторонних ушей и глаз пообщаться со своими близкими, вспомнить о прошлом. Именно поэтому на следующий по приезду день я в одиночестве отправился в монастырь. Сопровождавший меня монах сообщил, что орден ныне переживает тяжелые времена и братия вынуждена распродавать свое имущество. Гобелены, мебель, утварь – все это можно было купить. Но мне вся эта рухлядь была совершенно ни к чему, и я уже собирался уйти. Тогда монах сказал: «Позвольте мне показать вам кое-что особенное. Кое-что необычное». «Ладно уж, потеряю лишних десять минут, – подумал я. – Спешить мне некуда». Вслед за монахом я спустился вниз по лестнице и оказался в удивительной комнате. Никогда прежде я не встречал ничего подобного.

– И что это была за комната?

– Стены ее были выложены плитками – тысячами плиток, – и все эти плитки покрывала затейливая роспись. Стоило войти в комнату, как мне показалось, будто я попал в иной мир. Впрочем, нет, не показалось. Я действительно попал в иной мир.

Зеффер смолк, погрузившись в воспоминания; теперь, много лет спустя, эти дивные изразцы по-прежнему внушали ему благоговейный ужас.

– И что это был за мир? – настаивала нетерпеливая Тэмми.

– Одновременно реальный и диковинный. Мир, который не могла бы породить даже самая причудливая фантазия. Он вмещал в себя небо и море, животных и птиц. Но он вмещал в себя также и ад – легкую примесь ада, которая заставляла людей воспринимать окружающее много острее.

– Каких людей?

– Точнее говоря, одного человека. Его звали герцог Гога. Он был там, на стенах. Предавался охоте, которой суждено было длиться до скончания времен.

– Предводитель всадников – герцог, – сообщила Катя.

– Это я понял, – кивнул Тодд.

– Он жил в стародавние времена. Не знаю точно, когда именно. В детстве, слушая подобные истории, не обращаешь внимания на подробности. Запоминаешь лишь суть. А суть эта состояла в следующем.

Однажды осенью герцог отправился на охоту – он делал это каждый день, ибо охота была его излюбленным занятием. В зарослях он увидел некое существо, которое принял за козла, запутавшегося в ветвях. Герцог соскочил с лошади и сказал своим людям, что сам прикончит животное. Он питал особую неприязнь к козлам и имел на то вескую причину: когда герцог был ребенком, козел лягнул его копытом. На лице герцога до сих пор сохранились шрамы, которые начинали ныть в непогоду и не давали ему забыть о своей ненависти. Возможно, он сам понимал, что ненавидеть козлов – смешно и недостойно столь славного мужа, но порой мы не властны в своих чувствах. Без сомнения, не нанеси один из представителей козлиного племени увечье малолетнему герцогу, у него вряд ли возникло бы желание собственноручно забить запутавшегося в зарослях козла. И, что самое ужасное, в тот день давняя история повторилась. Стоило герцогу приблизиться к животному, как оно, внезапно взбрыкнув, ударило его по лицу копытом. Из разбитого носа хлынула кровь, а козла меж тем и след простыл.

Герцог был в ярости. Никогда прежде он не впадал в подобный гнев. Во второй раз в жизни он не сумел совладать со столь жалкой тварью, как козел. Заливаясь кровью, он вскарабкался на лошадь и бросился в погоню, продираясь сквозь непроходимую чащобу. Его людям пришлось мчаться вслед за ним, ибо сопровождать герцога везде и всюду было их первейшей обязанностью. Вскоре они стали замечать, что лес вокруг становится все более странным и необычным. Все они чувствовали, что разумнее всего было бы повернуть коней и вернуться в крепость.

– Но Гога не имел ни малейшего намерения так поступать? – вставил Пикетт.

– Разумеется, нет. Он был одержим одним желанием: во что бы то ни стало догнать животное, дерзнувшее нанести ему удар. Жажда мести кипела в его крови. Он хотел вспороть козлиное брюхо мечом, извлечь сердце и съесть его сырым. Столь велика была овладевшая им ярость.

И герцог продолжил преследование. Спутники его, опасаясь возражать своему господину, послушно следовали за ним, отдаляясь от крепости и от знакомых троп, все дальше углубляясь в лесные дебри. Постепенно герцог начал прислушиваться к боязливому шепоту своих людей и понял, что страхи их обоснованны. В зарослях, куда завел их злополучный козел, встречались диковинные существа, отнюдь не похожие на создания Божьи. Меж деревьями мелькали удивительные твари, каких герцог, бывалый охотник, никогда прежде не видал в лесах вокруг крепости. Странные твари, смущавшие взор.

Слушая Катю, Тодд рассматривал темную чащу, где только что скрылись Гога и его свита. Возможно, это и есть тот таинственный лес, который она описывает? Наверняка это так. Те же самые всадники. Те же самые деревья. Иными словами, сейчас он пребывал в той самой истории, которую рассказывала Катя.

– …Но несмотря ни на что, герцог упорно пробирался через гущу деревьев, погоняя свою измученную лошадь. Проворный козел уводил его все дальше от дома. Наконец Гога и его свита оказались в глуши, где, судя по всему, никогда не ступала нога человеческая. Тут уж все спутники герцога, даже самые преданные и отважные, стали молить его повернуть назад. Воздух в том неведомом лесу был пропитан едким запахом серы, и сквозь топот копыт до всадников доносились приглушенные рыдания, словно под жесткой, пыльной землей таились живые души.

Но герцог не привык отказываться от своих намерений.

– Что вы за горе-охотники, если не можете догнать поганого козла? – насмешливо спросил он у своих людей. – Или вы не верите в милосердие Всевышнего? Тем, чьи сердца чисты, нечего опасаться.

И охотники продолжали путь, вполголоса шепча молитвы и умоляя Господа о помощи и защите.

Наконец, после долгого преследования, они вновь увидели свою добычу. Козел стоял в роще, в окружении деревьев – настолько старых, что они, вероятно, были посажены еще до Всемирного потопа. Грибы, росшие на их узловатых, спутанных корнях, распространяли запах гниющей плоти.

Герцог спрыгнул с лошади, выхватил меч и приблизился к козлу.

«Кем бы ты ни был, пришел твой смертный миг», – изрек он, обращаясь к животному.

– Эффектная реплика, – заметил Тодд.

– Козел взбрыкнул, явно намереваясь лягнуть герцога копытом в третий раз, но Гога был начеку. Он ловко вонзил меч в брюхо животного. Ощутив, как безжалостная сталь рассекает внутренности, козел издал жалобный плач…

Катя помедлила» ожидая, пока в голове Тодда разрозненные кусочки впечатлений сложатся воедино.

– О господи, – прошептал он. – Ты хочешь сказать, козел заплакал, как ребенок?

– Именно так. Он заплакал, как ребенок. Герцог, услышав столь горестный человеческий вопль, вырвавшийся из груди животного, попытался вытащить свой меч. Он чувствовал: здесь творится что-то нечестивое… Тебе случалось видеть, как убивают животное?

– Нет.

– При этом всегда бывает много крови. Очень много, куда больше, чем можно предположить.

– Так было и на этот раз?