Капеллан дьявола: размышления о надежде, лжи, науке и любви
Шрифт:
Убийство — это, конечно, крайний случай. Но есть и симптом, демонстрирующий еще большую крайность: это самоубийство бойца за веру. Как муравей-солдат, запрограммированный жертвовать собой ради копий генов своей зародышевой линии, которые и осуществляют это программирование, молодой араб может быть обучен тому, что гибель в священной войне — кратчайший путь в рай. Верят в это или нет сами религиозные лидеры, которые его эксплуатируют, нисколько не умаляет той жестокой власти, которой этот “вирус верной смерти” пользуется от лица веры. Разумеется, самоубийство, как и убийство, это палка о двух концах: у потенциальных новообращенных может вызвать отвращение или презрение вера, которая настолько непрочна, что нуждается в подобной тактике.
Еще очевиднее, что если слишком много людей пожертвуют собой, то запас верующих может истощиться. Так и случилось в одном печально известном примере самоубийства ради веры, хотя в том случае это была не смерть камикадзе на поле боя. Секта “Храм народов” прекратила свое существование, когда ее лидер, преподобный Джим Джонс, увел основную массу своих последователей в обетованную землю “Джонстаун” в гайанских
Джонс (“Отец”) созвал свою паству и сказал, что настало время отправиться на небеса.
— Мы встретимся, — обещал он, — в другом месте.
Его слова лились из громкоговорителей лагеря.
— В том, чтобы умереть, есть великая честь. Умереть всем — это великая демонстрация [166] .
Кстати, от бдительности профессиональных социобиологов не ускользнуло, что в своей секте Джонс поначалу “провозгласил, что лишь ему дозволено заниматься сексом” (видимо, его партнершам это тоже было дозволено). Устраивала связи Джонса его секретарша. Она звонила кому-нибудь и говорила: “Отец терпеть этого не может, но у него такое мощное влечение, так что не могли бы вы... ” Его жертвами были не только женщины. Один семнадцатилетний юноша, входивший в его общину в те времена, когда она еще базировалась в Сан-Франциско, рассказал, что Джонс предавался с ним любовным утехам на выходных в отеле, где со скидкой для священников снимал номер на имя “преподобного Джима Джонса и его сына”. Тот же юноша рассказывал:
166
Kilduff, М. and R. Javers The Suicide Cult. New York, Bantam, 1978.
Я относился к нему с настоящим благоговением. Он был для меня больше чем отец. Ради него я мог бы убить своих родителей.
В истории преподобного Джима Джонса примечательно не только своекорыстное поведение его самого, но и почти сверхчеловеческое легковерие его последователей. Учитывая такую поразительную доверчивость, может ли кто-то сомневаться, что человеческий разум — благодатная почва для злокачественных инфекций?
Джонсу удалось задурить головы всего нескольким тысячам человек. Но его случай — это лишь крайность, надводная часть айсберга. Эта готовность позволить религиозным лидерам морочить нам головы широко распространена. Большинство из нас готовы были бы спорить, что никому не сойдет с рук выступление по телевидению с таким, примерно, набором слов: “Посылайте мне свои деньги, чтобы я мог убеждать на них других таких же дураков посылать мне деньги”. Однако сегодня почти в каждой большой городской агломерации Соединенных Штатов можно найти по крайней мере один проповеднический канал, целиком посвященный этому неприкрытому мошенничеству. И это сходит проповедникам с рук и приносит большой барыш. Сталкиваясь с одурачиванием такого фантастического масштаба, сложно не почувствовать невольную симпатию к этим мошенникам в блестящих костюмах, но лишь до тех пор, пока не понимаешь, что не все дураки богаты и что проповедники часто жируют на лепты вдовиц. Я даже слышал, как один из них открыто ссылался на принцип, который я теперь отождествляю с принципом дорогостоящего подтверждения Амоца Захави. Бог по-настоящему ценит пожертвование, сказал он с искренним пылом, лишь когда оно так велико, что его больно делать. После этого перед телезрителями выкатывали престарелых нищих, которые свидетельствовали, насколько счастливее они стали с тех пор, как пожертвовали то немногое, что имели, преподобному такому-то.
5. Пациент может заметить, что те конкретные убеждения, которых он придерживается, не имеют отношения к доказательствам, но кажутся сильно связанными с эпидемиологией. Почему, может он спросить себя, я придерживаюсь этого, а не того набора убеждений? Потому ли, что я изучил все веры мира и выбрал ту из них, положения которой казались самыми убедительными? Почти наверняка нет. Если вы верующий, то статистически ничтожна вероятность того, что ваша вера отличается от веры ваших родителей и дедушек и бабушек. Не приходится сомневаться, что величественные соборы, волнующая музыка, трогательные истории и притчи тоже играют какую-то роль. Но намного более важной переменной, определяющей вашу религию, будет случайный факт вашего рождения. Убеждения, в которые вы так пылко верите, были бы совершенно другими и во многом противоречили бы нынешним, доведись вам родиться где-то в другом месте. Это эпидемиология, а не доказательства.
6. Если пациент составляет одно из редких исключений, следуя иной религии, чем его родители, объяснение может быть тоже эпидемиологическим. Конечно, возможно, что он беспристрастно изучил разные веры мира и выбрал себе наиболее убедительную. Но статистически намного вероятнее, что он подвергся воздействию особенно сильного инфекционного возбудителя, такого как Джон Уэсли [167] , Джим Джонс или св. Павел. Мы говорим здесь о горизонтальном переносе, как у кори. В предыдущем случае эпидемиология предполагала вертикальный перенос, как у хореи Хантингтона.
7. Внутренние ощущения пациента могут поразительно напоминать те, что обычно ассоциируются с сексуальностью.
167
Джон Уэсли (1703-1791), английский протестантский проповедник, один из основателей методистской церкви — Прим пер
Это слишком мощная сила в человеческом мозгу, и неудивительно, что некоторые
вирусы выработали способность ее использовать. Знаменитое оргастическое видение св. Терезы Авильской слишком известно, чтобы его стоило лишний раз пересказывать [168] . В более серьезном ключе, и не на столь грубом чувственном уровне, написано трогательное свидетельство Энтони Кенни о том чистом наслаждении, которое ждет тех, кто сможет поверить в таинство пресуществления. Описав свое посвящение в сан католического священника рукоположением, дающим власть вести мессу, он живо вспоминает168
Св. Тереза Авильская (1515-1582) — испанская монахиня-кармелитка. В одном из ее видений, описанных ею впоследствии, серафим многократно пронзал ее сердце золотым копьем, вызывая сильную боль и доставляя еще более сильное наслаждение. — Прим пер
восторженное состояние первых месяцев обладания властью читать мессу. Обычно встававший медленно и лениво, я рано выскакивал из постели вполне пробудившимся и исполненным волнения при мысли о том важном действе, которое я имел теперь право проводить. Я редко читал публичную общую мессу: в большинство дней я вел мессу один в приделе церкви, с одним из младших семинаристов в роли и прислужника, и паствы. Но это не имело значения для торжественности жертвы и для истинности освящения. Особенно покоряло меня прикосновение к телу Христову, близость священника к Иисусу Христу. Я смотрел на гостию после слов освящения нежным взором, как влюбленный смотрит в глаза своей возлюбленной... Та первая пора моего служения остается в моей памяти как время сбывшихся мечтаний и трепетного счастья, как нечто драгоценное, но слишком хрупкое, чтобы быть долговечным, как романтическая любовь, разбитая действительностью несчастливого брака [169] .
169
Kenny, A A Path from Rome Oxford, Oxford University Press, 1986
Мы верим трогательному рассказу Кенни о том, что когда он был молодым священником, он чувствовал себя влюбленным в освященный хлеб причастия. Какой блестящий успех вируса! Кстати, на той же странице Кенни показывает нам, что этот вирус передается инфекционным путем (если не в буквальном, то хотя бы в некотором смысле) от ладони источника инфекции — епископа — через макушку новоиспеченного священника:
Если католическая доктрина верна, то каждый рукоположенный должным образом священник получает свой сан через непрерывный ряд рукоположений, от епископа, который рукополагает его и до одного из двенадцати апостолов.. должны существовать многовековые, записанные где-то цепочки рукоположений. Меня удивляет, что священники, кажется, никогда не пытаются проследить свое духовное происхождение таким путем, узнав, кто рукоположил их епископа, и кто рукоположил того, и так далее, до Юлия II, или Целестина V, или Гильдебранда, или, быть может, Григория Великого.
Меня это тоже удивляет.
А наука — это тоже вирус?
Нет. Только если не считать все компьютерные программы вирусами. Хорошие, полезные программы распространяются потому, что люди оценивают их, рекомендуют другим и передают дальше. Компьютерные вирусы распространяются исключительно потому, что содержат закодированную инструкцию: “Распространяй меня”. Научные идеи, как и все мемы, подвержены своего рода естественному отбору, и на первый взгляд здесь можно усмотреть сходство с вирусами. Но силы отбора, проводящие проверку научных идей, не произвольны и не капризны. Это строгие, хорошо отточенные правила, и они не благоприятствуют бессмысленному своекорыстному поведению. Они благоприятствуют всем добродетелям, изложенным в учебниках стандартной методологии: проверяемости, подтвержденное доказательствами, точности, количественной измеримости, последовательности, воспроизводимости, универсальности, прогрессивности, независимости от культурной среды, и так далее. Вера распространяется, несмотря на полное отсутствие всех этих добродетелей без исключения.
Можно найти элементы эпидемиологии и в распространении научных идей, но эта эпидемиология будет во многом описательной. Быстрое распространение хорошей идеи в научном сообществе может даже напоминать описание эпидемии кори. Но если исследовать стоящие за этим основания, окажется, что это хорошие основания, удовлетворяющие требовательным стандартам научного метода. В истории распространения веры вы не найдете почти ничего, кроме эпидемиологии, которой и будут объясняться причинно-следственные связи. Человек А верит в одно, а человек В — в другое просто и исключительно на том основании, что А родился на одном континенте, а В — на другом. Проверяемость, подтвержденность доказательствами и все остальное и близко не котируются. В случае научного убеждения эпидемиология приходит после и описывает историю его признания. В случае же религиозного убеждения эпидемиология — это первопричина.
Эпилог
К счастью, вирусы не всегда побеждают. Многие дети выходят невредимыми после худшего, что могут на них обрушить монахини и муллы. История самого Энтони Кенни имела счастливый конец. Через какое-то время он отказался от сана, потому что не мог больше терпеть очевидные внутренние противоречия католической веры, и теперь стал весьма уважаемым ученым. Но сложно не заметить, что это была, должно быть, действительно серьезная инфекция, раз на то, чтобы ее побороть, человеку его ума и способностей (сегодня он, ни много ни мало, президент Британской академии) потребовалось лет тридцать. Такой ли я паникер, что боюсь за невинную душу моей шестилетней знакомой?