Капер

— Да, — подтвердил я. — Пользуясь слабостью испанцев, провозгласить их независимым государством и стать королем.

Лицо Вильгельма Оранского напряглось, словно разгадал во мне провокатора, но потом, наверное, вспомнил, как много хорошего я сделал испанцам, и расслабился, но ничего не сказал.

В шатер вернулся Филипп ван Марникс, доложил:

— Курьер с письмом из Антверпена. Говорит, что передать может только лично в руки.

— Пусть войдет, — разрешил князь Оранский.

Это был юноша лет шестнадцати, с узким лицом, покрытым белесым пушком над верхней губой и на подбородке. От курьера разило ядреным лошадиным ароматом. Видать, всю дорогу гнал коня. Опознав князя Оранского, юноша достал из-за пазухи свернутое трубочкой, помятое послание, поклонился и молча передал ему.

Вильгельм Оранский прочитал письмо раз, второй и сморщился так, будто внезапно заболели зубы, причем все сразу.

— Испанцы грабят Антверпен, — тихо сказал он Филиппу ван Марниксу. — Начали вчера в полдень.

— Не может быть! — не поверил помощник.

— Ты сам видел? — спросил князь Оранский курьера.

— Нет, — ответил юноша, — но тот курьер, что передал мне письмо, сказал, что в городе ужас что творится: всё горит, улицы завалены трупами. Испанцы убивают мужчин и насилуют женщин, не разбираясь, какого сословия человек, забирают всё, что найдут, а потом поджигают дома.

— Можешь идти, — отпустил его Вильгельм Оранский, а когда юноша вышел из шатра, сказал Филиппу ван Марниксу: — Возвращаемся в Гент. Пошли гонцов, чтобы срочно сзывали Генеральные Штаты. По пути расскажи свите об Антверпене, добавь побольше ужасных подробностей.

Позабыв обо мне, они вышли из шатра.

А я подумал об антверпенцах, что труса бьют с удвоенной жестокостью.

29

Седьмого ноября, после полудня, в лагерь прискакал гонец с приказом князя Оранского взять штурмом замок. Сделать это предлагалось, как можно скорее. Видимо, гентские богачи резко поумнели, узнав, какая участь постигла Антверпен. Теперь их не смущали разрушения, которые возникнут в связи со штурмом замка.

Только вот мне не очень-то хотелось воевать в этот день. Седьмого ноября для меня навсегда останется днем, в который я объедался мороженым. Несмотря на осенние каникулы, мы приходили в школу к девяти утра и длинной колонной шагали к центру района, чтобы принять участие в демонстрации. В одной автобусной остановке от пункта назначения, которая называлась «Военкомат», мы долго ждали начала торжественного мероприятия. Рядом с остановкой находился гастроном. Там я и набирал на выделенный мне родителями по случаю праздника рубль фруктовое мороженое по цене семь копеек. Гулять так гулять! Это самое дешевое мороженое мне нравилось больше всего. Брикетик розового цвета в бумажной обертке, покрытой инеем. Оно было замерзшее, твердое. Не разворачивая, я мял и ломал его. Пальцы сводило от холода. Затем глотал мороженое, почти не жуя, потому что зубы стыли и болели. Ничего вкуснее в то время для меня не существовало. Когда школьная колонна начинала движение, я был уже безмерно счастлив, несмотря на сопли, которые вдруг потекли из носа, и липкие пальцы и губы, которые негде было помыть. Мы проходили мимо трибуны, на которой стояло районное начальство, человек десять. Кто-то на трибуне в мегафон выпаливал лозунг о единстве коммунистической партии и народа, а демонстранты кричали вразнобой «Ура!», хотя никто уже в этот бред не верил. У начальства были смурные лица и красные от холода носы. Они ведь долго стояли на одном месте и не могли поесть мороженое, которое в холода так согревает!

Замок окружал ров шириной метров двадцать, используемый, как канал. Каменно-кирпичные стены высотой метров восемь с многочисленными бартизанами — сторожевыми башенками, расположенными на куртинах между угловыми башнями. Впрочем, и угловые башни тоже были, хоть и больше, но не до фундамента. Их, как и бартизаны, поддерживали снизу каменные опоры, как бы выступающие из стены. На донжоне угловые башни тоже были в виде бартизанов. Наверное, архитектор или заказчик считал их наилучшим оборонительным сооружением. Амбразуры бартизанов имели деревянные, наклоненные навесы, которые защищали от выстрела по прямой. На стенах и в башнях стояли испанцы в кирасах и шлемах-морионах, поглядывая на нас без особого страха. Они понимали, что выкурить их из замка будет не просто. Со стен доносился собачий лай. Значит, и захватить гарнизон ночью врасплох будет не легче.

Я приказал прямо на берегу канала сооружать длинную баррикаду из бревен, щитов, камней, а также бочек, корзин и мешков, наполненных песком или землей. Несмотря на обстрел испанцев из аркебуз, мушкетов и фальконетов, солдатам помогали горожане. На баррикаде установили карронады, полупушки и фальконеты. Я сосредоточил все орудия напротив одной куртины. Решил со следующего утра бить по ней, пока не проломлю брешь, а потом на плотах пересечем канал и схватимся врукопашную. Местные металлурги пообещали к утру отлить ядра для карронад, которые не предназначены для разрушения стен, но с дистанции метров тридцать должны нанести урон.

Ночевал я в доме рядом с баррикадой. Принадлежал он богатому суконщику и имел широкие и, благодаря высоким окнам, светлые комнаты. Мебели в них больше, чем у голландцев, и была она изящнее, легче. Стены оббиты материей разных цветов: красная комната, синяя, зеленая… Меня поселили в коричневой. В отличие от голландцев, фламандцы предпочитали спать лежа, а не сидя, посему кровать была длиной метра два с лишним и такой же ширины. Балдахин тоже был коричневого цвета. Я даже пожалел, что не сохранил летний загар, чтобы соответствовать комнате. Разобравшись с тремя одеялами — коричневым ватным и двумя шерстяными — и четырьмя подушками, я заснул под сопение Йохана Гигенгака, расположившегося на тюфяке, постеленном на полу.

Утром хозяин — бодрый толстячок с хомячьими щечками — накормил меня говядиной с бобами и жареной речной рыбой. Был еще и сыр, но его даже упоминать здесь не принято. Как русские едят все с хлебом, даже макароны, так и нидерландцы не трапезничают без сыра. Такое может себе позволить разве что нищий. Вино было белое и слишком кислое, наверное, позапрошлогоднее, которое жаль вылить, но и самому пить неохота. Завтракавший с нами хозяин запивал молоком, ссылаясь на какой-то зарок. Есть у католиков любовь к ограничениям ради спасения души. Отказываются обычно от того, что не мило.

На баррикаде все было готово к обстрелу. Рано утром гентцы подвезли нам чугунные ядра для карронад, отлитые ночью. Мои артиллеристы как раз заканчивали их выгрузку. Пришлось всего по пять ядер на карронаду, но в течение дня обещали подвезти еще.

Я собрался было приказать зарядить орудия, но на стене появился испанский солдат с белым флагом и прокричал:

— Комендант замка хочет поговорить с вашим командиром у ворот!

Видимо, количество и калибр наших орудий подсказали испанцам мудрое решение. Они ведь не знают, что карронады не предназначены для разрушения крепостных стен, что добились бы мы результата только после многодневного обстрела. При условии, что хватило бы пороха и ядер.

Комендант оказался долговязым и худым. На вытянутом лице красовались длинные рыжие усы, нацеленные под углом вниз. Когда вижу испанца с такой фигурой и в доспехах, сразу вспоминаю дон Кихота. Кстати, роман пока не написан или еще не добрался до Нидерландов. Комендант пытался казаться грозным и неуступчивым, с трудом переплевывал через губу слова.

— Мы предлагаем избежать ненужного кровопролития. Мои люди согласны покинуть Гент со всем своим имуществом и оружием, — огласил он условия сдачи замка.

— Не думаю, что с нашей стороны прольется много крови, — возразил я. — Наши пушки до вечера превратят стену в груду обломков и перебьют большую часть гарнизона. На следующий день разрушим донжон. Поэтому могу выпустить вас без оружия, только с личными вещами. Офицерам разрешу уехать на лошадях.

Как я догадался, именно на такие условия и рассчитывал комендант. Он еще немного попускал пузыри и пробил условие, что их проводят под охраной до городка Дейнсе, где находился большой отряд испанцев. Местные крестьяне с удовольствием уничтожали безоружных испанских солдат. Один из ранее сдавшихся нам и отпущенных без оружия испанских отрядов так и не добрался до своих. На их трупы мы наткнулись, когда на следующий день пошли по той же дороге. На некоторых телах было не меньше десятка ран, а из отрезанных голов сложили пирамиду на ближайшем перекрестке. Наверное, чтобы другие испанские отряды сразу поняли, что надо разворачиваться и убираться восвояси.