Капибару любят все
Шрифт:
– Тебя как зовут? – Виола сделала глоток и прикурила новую сигарету. – А то ведь так и не познакомились.
Ольховский помолчал. Он зачем-то хотел спросить, нужно ли ей его имя, а потом просто ответил:
– Сергей. А тебя? Не дурацкая же Виола?
Она улыбнулась. Завиток волос прилип к ее виску.
– Да нормальная Виола, чего там…
– Ну а все-таки? – настоял он.
– Лика.
– Тоже сочиняешь?
– Да ну нет! Лика. Анжелика! А чего? У нас в классе две Анжелики были и две Кристины!
– Ну да, – подумав, произнес он, –
– Сколько мне лет?
– Ну да, сколько тебе лет?
– Девятнадцать.
– И ты из Ростова?
– Почему из Ростова? Что у меня – акцент? Почему ты узнал? Хотя я и не из Ростова, а из Сальска.
– Все самые красивые девки живут в Ростове, – пошутил он, вытягивая ноги.
– А-а… понятно, – рассеянно ответила Виола. Лика ей, конечно, подходила больше.
– Сальск – это где? Знаю, что на юге…
– Это недалеко от Ростова, ты угадал. – Она поправила подушку, и невинно-розовые, легковесные груди покачнулись.
– Ну а как же ты из Сальска сюда попала, Лика-Анжелика?
– Тебе интересно знать, как проститутками становятся? – задиристо огрызнулась она безо всякой злобы.
– Нет, мне интересно, как ты в Питере оказалась?
– Как? Я давно в Питер хотела. Потом села на поезд и приехала. Как еще в Питере оказываются? Приехала, комнату сняла на Просвете, пошла в «Ашан» работать на кассу. Но там вообще отношение скотское!
– Хуже, чем здесь? – удивился Ольховский.
– А здесь нормальное! – удивила она его еще раз. – Если бы вы еще столько не пили…
Сергею не хотелось ее перебивать, но она замолчала.
– Обычно проститутки врут, когда рассказывают о себе… – Раньше Ольховский боялся обидеть девчонок конкретикой. Потом понял по их реакции, что ничего зазорного в слове «проститутка» нет. Как нет ничего зазорного в словах «учитель», «врач», «парикмахер» или «сутенер».
– А мне-то чего врать? Что больная мама или брат – так уже и не врут… Про детей вроде…
– Да, про детей, – улыбнулся Ольховский. Чуть ли не у каждой феи оказывалась дочка, которую нечем кормить. И почему-то именно дочка!
– Тут у многих дети… Ну как у многих… Есть, короче. – Лика забыла про сигарету и уронила пепел себе на живот. Выругавшись, попыталась собрать пальцами комочек, который тут же рассыпался в прах. Она стряхнула прах с живота, и на ее коже осталась серая полоса.
– Хотя мы с девочками здесь почти не общаемся, – продолжала она. – Так – перекинулись инфой. Здесь дружбы нет, я это сразу поняла.
– Не обижают здесь? – спросил Ольховский так, будто он что-то решал в судьбе этой девчонки, мог что-то в ней изменить.
– Нет вроде… Ну пьяные придут – то им анал подавай, то еще чего-нибудь… Я же тут всего ничего – полтора месяца.
– А до этого?
– Я же говорю, в «Ашане», ну…
Ольховский подвинулся к ней поближе, равнодушие к ее телу стало проходить. Он принялся стирать с ее живота след от пепла, чувствуя ладонью мягкую теплую кожу.
– В общем, здесь лучше, чем в «Ашане»,
так? – подытожил он. Ему было интересно.– Лучше…
– Но ведь всякие приходят – пьяные и черные… Толстые…
– С черножопыми я не работаю… Пьяные – да, половина пьяных. Ты, по-моему, тоже до меня выпил, а? А толстые – ну что с ними делать… Ну толстые. Это же, вообще-то, работа! Хотя бывают фу какие вонючие. – Лика даже прикрыла нос для достоверности.
Ольховский замолчал, пораженный примитивной логикой. Работа – и всё тут. Притом он бы не был шокирован, если бы такое сказал ассенизатор.
– Мне кажется, я тут не задержусь… Знаешь почему?
Он подождал, пока она воспримет его молчание как вопрос.
– Потому что перед каждым клиентом я немного волнуюсь, что это будет за чел. – Она опять прервалась, как будто бы взвешивая, рассказывать Ольховскому всю правду или нет.
– Все сперва волнуются, – жестоко отреагировал Ольховский, как будто бы он был изысканным знатоком в этой области, – а потом привыкают. Да и деньги засасывают.
– Деньги – да… – задумчиво произнесла она.
– Удовольствие получаешь? – Ему хотелось раздразнить, растревожить, как зубную боль, ревнивую фантазию.
– Ну ты же видел… – коротко ответила Лика, уже немного реагируя на его сделавшиеся настойчивыми ласки. Она развернулась к нему лицом и тоже принялась водить по плечам теплой ладонью…
– Я здесь не так долго, я же говорю, – и слегка капризно добавила: – Хватит меня пытать, почему ты такой приставучий?
Ольховский уже не понимал, к чему относилось последнее.
Она переместила голову повыше, приподнялась и мягко куснула его в губы. Потом провела языком по деснам. Позволила просунуть кончик языка себе в рот, хотя профессия не предполагает поцелуев, учитывая даже более глубокие проникновения.
Ольховский прижал ее к себе – грубовато, пожалуй…
– Подожди, не так… Погладь сначала…
Презерватив она снова надевала руками – еще один признак непрофессионализма.
Во второй раз ему не удалось довести ее до сладких судорог.
– Прости… Я же вижу, что ты очень старался… – склонилась она над ним, покусывая ухо, когда он расцепил объятия и отвалился от нее.
Он смолчал. Он делал все как надо, он это знал, но при этом упустил что-то психологически важное для Анжелики.
– Тебе понравилось? – так же, как и в первый раз, спросила Лика, словно отмечала это в дневнике какими-нибудь плюсиками и минусами.
– Я в тебя влюбился, – так же тихо прошептал он ей, когда глаза ее были близко-близко, ведь такую чушь можно говорить только так.
В этот момент в дверь постучали.
– Ну-у, – огорчилась она. – Останься еще на часик, если у тебя есть деньги.
– Пора идти, – выдохнул Ольховский. Ему вообще не хотелось уходить, и поэтому уйти надо было непременно. Тянуть сладкие «часики» можно было до тех пор, пока не кончатся деньги. С каждым последующим «часиком» он все больше привязывался бы к девчонке. Объяснять ей это он не стал.