Капитали$т: Часть 2. 1988

Когда все разошлись, Евгений Михайлович пригласил меня, так сказать, за кулисы — в подсобку. В подсобке, к удивлению моему, было даже уютнее, чем в зале — два удобных кресла, какой-то старинный журнальный столик и две чашки дымящегося кофе на нем.

— У меня к вам небольшое дело, молодой человек, — очень серьезно сказал Евгений Михайлович. — Небольшое, но важное.

— Слушаю вас внимательно, — сказал я.

— Устройте мне встречу с вашим отцом, — сказал Евгений Михайлович и выжидающе посмотрел на меня. — Сможете?

Я задумался немного, а потом сказал:

— Хотелось бы немного больше контекста, Евгений Михайлович.

Он пожал плечами.

— Какой контекст? Мне нужно всего минут десять времени. И чтобы ваш отец меня выслушал. Все, более ничего. За эту услугу я буду очень благодарен. Очень.

— Послушайте, Евгений Михайлович, — развел руками я, — на встречу втемную отец не согласится, это точно. Сначала я должен буду хотя бы в общих чертах ему рассказать, о чем пойдет речь.

Я, впрочем, вовсе не был уверен, что папенька согласится встретиться с бывшим цеховиком, слишком уж из разных миров они были.

— Так что же, вы хотите, чтобы карты на стол? — прищурился на меня Евгений Михайлович.

— Я ж не говорю — весь расклад покажите. Я говорю — хотя бы в общих чертах, чтобы было понятно, о чем речь идет.

Евгений Михайлович задумался.

— Ну хорошо, — сказал он. — Тогда слушайте. Есть такой человек — Валерий Александрович Герцин. Слышали, возможно?

— Слышал, — подтвердил я.

— И этот человек… как бы это сказать покорректнее… очень некрасиво себя ведет в последнее время. Люди недовольны.

Я кивнул, изображая понимание.

— Все сгреб под себя, все схемы людям поломал, — Евгений Михайлович тяжело вздохнул. — Я его с детства знаю, и отца его, покойного Сашу Герца хорошо знал, светлый человек был и мудрый. А вот сын не в него пошел, совсем не в него.

— И? — прервал лирическое отступление я.

— Говорю суть, — сказал Евгений Михайлович. — Свою должность он использует для того, чтобы осложнить людям жизнь. Людям это не нравится, жизнь и так сложная. Люди хотят, чтобы Валера Герц ушел с должности. Ваш отец, насколько нам известно, Валеру Герца недолюбливает.

— Что есть, то есть, — согласился я. — Но навряд ли он вам…

— Подождите, молодой человек, — вскинул ладонь Евгений Михайлович. — Не спешите. У людей есть на Валеру Герца материал. Хороший и разный материал! Есть документы, фото, магнитофонные записи. И есть ваш отец — партийный работник, который известен людям, как человек принципиальный и честный. Нам нужно, чтобы эта принципиальность включилась. Вы понимаете? Мы готовы предоставить вашему отцу материалы при условии, что он даст им ход. Вот и все.

— И никаких дополнительных условий? — спросил я.

— Абсолютно! — заверил меня Евгений Михайлович. — Даже более того, мы будем вам очень благодарны. Понимаете?

— И вам все равно, кто придет на его место?

Евгений Михайлович хитро улыбнулся.

— Это уже совсем другой расклад, молодой человек.

— Ладно, — сказал я, — сделаю все, что смогу.

На этой оптимистической ноте мы распрощались с Евгением Михайловичем.

Папенька мой в последнее время был задумчив и рассеян. Чаще чем прежде возвращался с работы слегка выпивши. Одним словом, было видно, что переживает он сейчас не лучшие времена.

Я подошел к нему с разговором этим же вечером.

— Ко мне обратился с просьбой один человек, — сказал я. — Ему очень нужно встретиться с тобой. Лично.

— Что за человек? — спросил папенька рассеяно.

— Евгений Михайлович Лисинский! — выпалил я.

Папенька наморщил лоб.

— Лисинский… Лисинский… Не припоминаю. А чего он хочет?

— Он хочет передать какие-то материалы, — сказал я. — Документы о деятельности Валерия Александровича Герцина.

— Герцина? — вскинул брови папенька. — А почему ко мне? Почему не в милицию, не в прокуратуру?

— Боится в милицию, — сказал я, — а тебя считает честным человеком. Хочет документам ход дать. А что, разве неправильно считает?

Папенька молчал. Думал долго и сосредоточенно. А потом сказал мне:

— Сын! Я хочу предупредить тебя на будущее. Предупредить, чтобы ты не связывался с этим… с этой грязью! Я скажу тебе прямо — такие вещи могут быть опасны. Очень опасны. У тебя вся жизнь впереди, Алексей. А я-то знаю, как легко все сломать, я видел.

Я слушал пафосную речь отца, молчал и думал о том, что в следующие несколько лет будут сломаны миллионы жизней людей, которые никогда и никуда не лезли, ни в какую грязь, мирно учились и работали, мечтали о лучшем будущем… Но вышло так, как вышло.

Через несколько минут папенька выдохся и замолчал. Самое интересное, что он не сказал ни да и ни нет, вот она, партийная школа — сказать целую речь так, чтобы не сказать ничего.

— Что мне передать человеку? — спросил я.

Папенька сделал недовольное лицо. Нужно было принимать решение, а принимать решения он терпеть не мог.

— Конечно, стоило послать его… в прокуратуру! Или госбезопасность. Но ладно уж. Посмотрим, что у него за документы. В субботу в три часа. Где-нибудь в не слишком людном месте.

— Можете встретиться в нашем клубе, — сказал я.

— Кинолюбителей? — улыбнулся папенька. — А что, давно хотел зайти…

На том и порешили.

Следующий день принес еще неприятных сюрпризов.

Когда я пришел в видеосалон там сидел красный от ярости Витя и улыбающийся Валерик.

— Что случилось? — спросил я, чувствуя недоброе.

— Витька на автовокзале бомбанули, — весело пояснил Валерик. — Нормально поживились пацаны — две кассеты отняли и полтинник бабок. Хотели кроссовки снять, но пожалели, сказали, что и так нормально.

— Сказали, чтобы еще заходил, — злобно сказал Витя. — А что я мог сделать? Подошли впятером, отвели за угол, ножик показали. Драться с ними, что ли?

— А ты чего смеешься, Валер? — не понял я. — Кассеты прокатные, Иваныча. За них бабки отдавать нужно. Считай, что на четыре сотни встряли на ровном месте.

— Я им говорил, что и того знаю и этого знаю — им вообще похрен, — злился Витя. Не, всё, пацаны. Я вот до сегодняшнего дня думал — ехать, не ехать… А сегодня как в голове прояснилось. С легким сердцем поеду.