Капитан Брамы

Вот и сейчас. Ну, очевидно, очевидно же, что не бывает в природе таких целенаправленных смерчей. Вокруг тишь да благодать, почти безветренно и тут, бац, едва не сдувает нас. Ясно же, как белый день, чьих рук дело!

А батюшка опять — не бери в голову, это еще надо проверить. Еще и издевается надо мной: «Радикал Радикалыч», «великий борец с антихристом»…

— Но ведь за всей этой чернухой деревенской стоит реальная темная сила! — не выдержал я и вновь сел на прежнюю волну. — А не просто байки о ней!

— Дима, разве я отрицаю реальность темных сил? — отец Иван укоризненно посмотрел на меня, мол, снова «старая песня». — Речь же у меня совсем о другом; не надо все это смаковать. Не надо подпитывать всеми этими разговорами демонов… неужели ты, Дима, и сам не устал носиться с идеей скорого прихода антихриста?

— Ну вот, опять начинается, — обиделся я. — Когда я с подобными идеями носился?! Причем здесь антихрист, если меня, в общем, мировой расклад сил интересовал, цветные революции там, Ирак, Ближний Восток… Да и то, в последнее время как-то все поднадоело. Все одно и то же. Скукотища.

— Ладно, ладно оправдываться, — засмеялся отец Иван. — Скажи мне лучше, как бывший специалист по мировым заговорам, похож я на жида, или нет?

— Чего?

— На жида, говорю, похож? А то мне тут доложили, что епископ меня от того не жалует, что, мол, сильно на еврея смахиваю. А епископ наш их не очень-то любит. Он же у нас родом оттуда, с западной, — отец Иван махнул рукой в сторону захода солнца.

— Не переживай, не похож, — успокоил я его. — На болгарина похож. В худшем случае, на турка.

…А что, смуглый, почти как тот кореец, что меня вез. Борода вороная. Нос прямой с небольшой горбинкой, глаза черные, взгляд острый и слегка бегающий…

— На турка?! Ну, спасибо, брат Дима, обнадежил ты меня, — и отец Иван снова захохотал…

Прошел час нашей настойчивой ходьбы по безлюдной грунтовке, два. Наконец я потерял счет времени. Мне даже стало казаться, что что-то произошло с самим временем, и что конца нашему путешествию не будет.

Отупевший от ходьбы я не сразу и заметил, что пейзаж вокруг нас немного изменился. Верней, заметил только после реплики отца Ивана: «О, кажется, подходим к Куту!».

Я огляделся.

Тут только обнаружил, что казавшиеся бесконечными гряды плавных, как волны, холмов исчезли. И по ту и по другую сторону от трассы расстилалась совершенно плоская степь.

Однообразный плоский пейзаж портил разве что одиноко торчащий холм, по левую от нас сторону. Холм был темно-серого, выжженного, цвета и имел подозрительно правильную форму — пирамида с усеченным, словно срезанным верхом, и пологими, очень длинными склонами.

— Неприятная возвышенность, — сказал я. — Знаешь, на что похож этот холм?… На мавзолей. Слушай, это, наверное, курган?

— Он самый, — подтвердил отец Иван щурясь, и закрываясь ладонью от солнца. — Местные считают его скифским захоронением. Пробовали даже копать, но ничего не нашли.

— Сейчас, по описаниям, должны справа корейские поля начаться. Потом будет поворот уже на сам Кут. Ну а там должна быть Брама. За Брамой уже само село.

Корейские угодья не заставили долго себя ждать. По правую сторону от нас показались свежевспаханные поля. Самые обычные поля, на краю которых стояло несколько жилых вагончиков с ободранными фанерными боками мутно-зеленого, лилового и какого-то совсем грязного, неопределенного цвета.

Из-под ближайшего вагончика на нас с тявканьем бросилась небольшая собачка. Она бежала за нами чуть ли не до конца корейских полей, не решаясь, впрочем, приблизиться к нам слишком близко.

Кроме собачки не было ни души. Какая-то труднообъяснимая зловещая тишина стояла над корейскими угодьями. Наконец, дорога окончательно повернула на юг.

Минут через пять мы увидели Браму — один из ее боковых склонов. Еще через пару минут мы увидели Браму во всей красе. Зрелище было впечатляющее.

Два пологих склона издалека бежали на встречу друг другу. Параллельно дороге на Кут (чуть более ста метров от нее). Вздымались на высоту двух-трех этажного дома. И не добежав друг до друга, буквально метров пять, десять, внезапно обрывались почти отвесными стенами. Голыми, мрачными и черными.

Между ними, действительно, получалось нечто вроде прохода, проема, но, выхода на ту сторону не было видно. Это почему-то заинтересовало меня необычайно.

Присмотревшись внимательно, я заметил, что стены обрываются не совсем ровно, наискосок. В итоге проход между ними уходит в бок, как в некий таинственный лабиринт.

И вдруг мне очень захотелось сойти с дороги и заглянуть в этот самый лабиринт. Если бы подобное желание пришло ко мне до того, как я увидел Браму, я счел бы все это самыми обычными «помыслами от лукавого».

А тут вот озадачил вопрос — если там выход на ту сторону степи? Или нет?

Тут же возникло «предположение»: а может Брама — это и не проход вовсе, может там что-то совершенно иное?

В голову полезли мысли о пространственно-временных дырах, всяких там разломах в земной коре, воротах в иной мир. В общем, все то, что мне приходилось краешком уха слышать по «ящику», или мельком читать в Интернете.

Все эти заумные рассуждения о неизученных силах природы и таинственных зонах Земли, все, над чем я снисходительно посмеивался, как над очевидной бесовщиной и ересью; все это теперь лезло в мою голову. И лезло с тем прицелом, что, мол, я, скептик, сам теперь, собственной своей персоной присутствую перед аномальным явлением, по имени Брама.

Вспомнилось как один «умник» доказывал отцу Ивану, что Брама — это пробуждающаяся аномалия. И вообще, «лицо Земли» меняется, вот и пробуждаются по всей планете всевозможные аномальные зоны.

Мне вдруг ярко представилась картинка «пробуждающихся аномальных зон»; в виде бесконечной цепочки «просыпающихся» друг за другом вулканов.

А потом произошло нечто необычное — пространство вокруг меня сместилось, поплыло. Детали пейзажа стали полупрозрачными и невесомыми. Исчезла Брама. Вместо Брамы появился огромный, как бы воздушный холм, похожий на застывшую полупрозрачную морскую волну с белоснежной заоблачной вершиной.

Вершина искрилась и сверкала на солнце, сияла как полуденное солнце. Ее лучи распространялись по всему виденному мной миру, падали на меня, отца Ивана.