Капитолина
Шрифт:
Капа перелезла через вокзальный забор и оглянулась. Надо как-то незаметно проникнуть в здание и посмотреть расписание поездов на Ташкент. Главное – не нарваться на Приходько.
Она уже приготовилась преодолеть насыпь и спуститься к путям, как вдруг услышала чей-то плач. Где-то совсем недалеко.
– Кто здесь?! – громким шепотом спросила она, всматриваясь в темные кусты. Хныканье усилилось.
Тропа из примятой травы вела в густые заросли, Капа сделала несколько шагов и наткнулась на валяющийся игрушечный самолет.
– Семенов! – громко позвала она. – Ты?!
– Капка-а-а-а! –
Капа раздвинула кусты: Семенов сидел у дерева, обнимая ногу и выл. Слезы катились по его смуглому лицу, смешиваясь с каплями усилившегося дождя.
– Капка-а-а!
Она присела рядом, задрала его штанину и увидела синюю ногу.
– Как?!
– Через забор перелеза-а-ал! Капка-а-а!
– Да не реви ты! Дай подумать! – с досадой оборвала она, лихорадочно соображая
– Думай быстрее, Капка! – совсем уж разнылся Семенов. – Знаешь, как больно-о-о?!
Капа встала и внимательно изучила забор. Тот был крепким, хоть и ржавым, с толстыми частыми прутьями и без намека на дыру.
Что делать? Идти на вокзал – так там Приходько, он, вроде, дядька добрый, но второй раз лучше не попадаться. А помочь Семенову преодолеть забор – дело совсем уж провальное.
Одни проблемы! Прав был дядя Федя – размазня этот ваш Семенов!
«Дядя Федя!», – пришла спасительная мысль.
Капа повернулась к плачущему Семенову и сказала тоном, не терпящим возражений:
– Сиди здесь и не вой, понял?! Я быстро!
Семенов что-то хотел сказать, но увидел лишь ее легкую фигурку, перемахнувшую через забор.
В который раз за сегодняшнюю ночь Капа бежала по одному и тому же маршруту. Через десять минут она уже влезла в дыру в заборе и кинулась к кочегарке. Распахнула покосившуюся дверь – к счастью, дядя Федя был на месте. Сидел за обшарпанным столом и крутил ручку приемника.
– Капа, ты чего здесь, а?!
– Дядя Федя! – Капа уселась на скамейку, пытаясь отдышаться. – Семенов!
– Что Семенов? Милиция поймала? Быстро, однако. Десять минут назад только позвонили.
Капа помотала головой и сбивчиво рассказала ему о злоключениях Семенова. Через две минуты они уже шли быстрым шагом к вокзалу под тарахтенье садовой тележки в руках дяди Феди.
– Ох уж этот Семенов! – пыхтел дядя Федя. – Даже сбежать не сумел! Ни на что не годится!
Капа шла рядом, отмалчиваясь: ей тоже похвастаться было нечем.
Семенов лежал там же, где его и оставила Капа. Та же страдальческая поза, то же плаксивое выражение лица, разве что нога стала более синей.
Дядя Федя почесал макушку, взвалил на себя стонущего воспитанника и скомандовал Капе.
– Лезь через забор, я его тебе сейчас перекину!
– Не надо меня кидать, дядя Федя! – запаниковал Семенов.
– Цыц! Тебя вообще никто не спрашивает!
Разумеется, он никого кидать не собирался. Наоборот, бережно положил его на забор, перелез сам и вместе с Капой стянул его на другую сторону. Погрузили в тележку и покатили в детдом.
– Вот ты мне скажи, Семенов, за каким сельдереем тебя в Ташкент понесло, а? – спросил дядя Федя, толкая тележку.
Тот не ответил,
морщась от тряски.– А ты вообще в курсе, что тебе пришлось бы в Москве пересадку делать? Прямых маршрутов в Узбекистан отсюда нет. А в Москве бы тебя милиционер – цап и в интернат!
– Я бы сбежал! – угрюмо ответил Семенов.
– Ну, хорошо, – добродушно согласился дядя Федя. – Сбежал бы. А дальше? Вот приехал ты в Узбекистан и что? Думаешь, ради тебя бы там дастархан сразу накрыли? Мол, добро пожаловать в наш солнечный край, дорогой Семенов, вот тебе инжир, а вот дыня сахарная, а вот тебе корзина абрикосов! Ты так думаешь?
Наивный Семенов кивнул.
– Ага, сейчас! – злорадно ответил истопник и подмигнул идущей рядом Капе. – Тебя бы, Семенов, на хлопковые поля отправили сразу! И собирал бы ты там хлопок от зари до зари! И вспоминал бы наш детский дом и плакал бы!
Семенов заплакал.
– Капке можно, а мне нельзя, да-а-а?! – провыл он.
Дядя Федя остановился, снял линялый картуз и почесал седую макушку.
– А знаешь, Семенов, туточки соглашусь с тобой! Капе тоже нельзя. Но тебе – нельзя вдвойне. Тебе это просто противопоказано!
Остаток пути провели в молчании. Семенов думал о несправедливом устройстве мироздания, где одним можно почти все, а другим – вообще ничего; Капа думала о том, что, пожалуй, Арктика пока подождет; а дядя Федя думал о том, что да, было бы неплохо махнуть в Узбекистан – страну горячего плова и холодного айрана…
Через десять минут дядя Федя открыл двери детдома и шепнул Капе:
– Капа, ты давай шуруй в кровать, хватит с тебя приключений, а Семенова я медсестричкам сдам.
Капа осторожно поднялась по лестнице в девчоночье крыло и прыгнула в кровать. Она так устала, что сразу уснула. И снился ей огромный корабль – многотонный исполин с вертолетными площадками и натянутыми струнами вант, с треском пробивающий путь сквозь толщу полярных льдов. Потом, спустя несколько лет, она вспомнит этот сон, когда прочтет в газетах о первом в мире советском атомном ледоколе «Ленин».
Дребезжание электрического колокольчика провозгласило о начале нового дня. Девчонки зашевелились и стали медленно выползать из кроватей. Позевывая, выстроились по ранжиру в проходе. Капа встала последней – она была самой маленькой.
Дверь открылась, и зашла воспитательница Роза, энергичная двадцатилетняя девица с мощным торсом и удивительно нежным лицом.
– Так, девочки, живее! Просыпаемся, просыпаемся! Бодрее, бодрее! Градова, ну что ты как сонная тетеря?! Не спала ночью, что ли?!
– Бессонница, – хмуро ответила Капа.
– Молодая еще для бессонницы! Так, девочки, начинаем утреннюю зарядку! Ноги на ширину плеч, руки вытянуты в стороны…
Через полчаса все дружно умывались под струями ледяной воды, затем, так же дружно, пошли на завтрак.
Капа посмотрела в сторону стола, где сидели мальчики. Семенов поглощал кашу из полбы, выставив в проход перебинтованную ногу. Вид у него был хмурым – наверное, из-за разваренной каши, которая даже отдаленно не напоминала рассыпчатый и ароматный плов, а может – из-за неизбежной выволочки у директора.