Капкан для некроманта (из сборника"Белорские хроники")
Шрифт:
– Немедленно отпустите божью тварь на волю!
– Голос послушника наконец окреп и зазвенел не комаром, а монастырским колоколом. Самым маленьким, как в часовенке... пожалуй, даже тем, что братьев на ужин сзывают... но все-таки!
– Слышал, Бобик?
– печально осведомился маг у дворняги, почесав ее за ухом.
– Этот зануда обозвал тебя тварью.
Глупая псина завиляла ему хвостом, а на Микола злобно тявкнула.
– Да вы... да ты сам обзываешься, колдун богомерзкий!
– вспылил послушник.
– Сей же час изыди с погоста!
– Сам исходи!
– Чтоб у тебя уд отсох, развратник! У меня обет!
– А у меня аспирантура!
Микол на всякий случай перекрестился.
– Я пишу кандидатскую работу по боевой магии, - терпеливо пояснил рыжий.
– А у вас тут, судя по всему, наблюдается очень редкое, всего дважды описанное в литературе явление.
– Чего?!
Маг печально помотал головой и начал раздельно, помогая выразительными жестами, втолковывать:
– Я - здесь - искать - нежить. Ты - туда - идти - спать. Храм - Ковен - дружба навек. Твоя моя понимать?
Микол возвел очи к небу, торопливо попросил прощения за грех сквернословия и, на всякий случай - рукоприкладства, вдохнул до самых печенок и подробно изложил магу честное мнение, куда ему стоит заглянуть, а лучше того - сходить.
Тот аж колышек выронил, замерев с приоткрытым ртом.
– Ого!
– с почти благоговейным восхищением выдохнул он.
– Это нынче в монастырях так молятся? А проповеди, часом, не тролли читают?
Послушник спустил пар, уверился, что этот грешник уже безнадежен, и, наклонившись, начал молча отвязывать собачонку.
Теперь растерялся маг. Драться со «смиренным монахом» ему не позволяло воспитание и шаткое перемирие между магической и духовной властью. А собачонка, честно признаться, была не его: подманил бродячую на рыночной площади. Бедная псина уже многажды прокляла тот кусочек мяса, и когда полоумные люди начали с рычанием перетягивать ее поводок, не выдержала. Закрутилась юзом, завизжала, тяпнула кого попало за лодыжку и бросилась наутек.
– Придурок!
– рявкнул маг, в сердцах пиная лопату.
– Лови ее теперь!
– Славьтесь, Всевышние и Всеблагие, - простонал Микол, скача на здоровой ноге и держась за прокушенную.
– Ты вообще соображаешь, что наделал?!
– Спас невинное создание от бесовского произвола!
Послушник рано обрадовался. Глупое животное помчалось напролом сквозь пресловутые розы, зацепилось поводком и отчаянно заскребло лапами, пытаясь вывернуться из ошейника.
– Ага!
– Маг подхватил лопату. Микол пихнул его локтем, чуть не сбив с ног, и, прихрамывая, сам кинулся к псу.
Колдун нагнал послушника уже у могилы. Они снова сошлись нос к носу: у одного дрын, у другого лопата, посередине - серебристые эльфийские розы «Нежный поцелуй». Псина отчаялась вырваться, села и завыла - пронзительно, тоскливо. Тоже, видать, кому-то молилась.
Пришлось орать и противникам.
– Ты что, балда, не понимаешь: когда оно всех собак в селе сожрет, то с голодухи за людей примется!
– Это святая земля!
– Вот заладил!..
– В ней нету никакого зла!
–
А при чем одно к другому?!– Боги хранят свою паству!
– Да, у вас тут неплохой магический фон, но это не мешает закукливанию усопса, даже наоборот!
– У нас тут - благодать Господня!
– Ничего себе у вас понятия о благодати! Девять собак уже пропало и, между прочим, один козел! А если кое-кто не прекратит по погосту шляться и умным людям мешать, два козла будет!
– От козла слышу!
– Дрын звучно скрестился с лопатой. Потом лопата с дрыном: маг тоже был не дурак помахаться.
– Наколдовал какого-то паскудства, а теперь отбрехивается!
– Я?! Нечего псов всяких тут хоронить!
Микол задохнулся от праведного гнева:
– Ты кого из наших добрых прихожан псом обозвать посмел?!
– Пса!
Надгробный холм брызнул в стороны, как будто под ним покоилась бочка с молодым, слишком бурно забродившим вином. Розовый куст, трепеща листвой, взвился вверх и на манер омелы засел в развилке березы. Куда улепетнула освободившаяся собачонка, Микол не разглядел: его самого отшвырнуло назад, так приложив к соседнему кресту, что тот, похоже, до конца жизни пропечатался у послушника на спине.
А из могильной тьмы беззвучным, неестественно-текучим прыжком выметнулся огромный зверь. На груди и воротнике слипшаяся шерсть успела переродиться в треугольные роговые пластины, по бокам они только проклевывались сквозь гниющие комья. Морда, и при жизни способная вместить голову ребенка, вытянулась вдвое. Клыки не изменились (куда уж больше, пасть не закроется!) - зато ими стали все зубы до единого. На шее бесовской насмешкой болтался ошейник с разлохмаченным бантом.
– Что... Что это, боги?!
– возопил Микол, загораживаясь дрыном, который так и не выпустил из рук.
– Говорю ж тебе, придурку - ус’опес!
– гаркнули Всевышние.
– Закопали пса на святом погосте, молебен как по человеку отслужили, а потом удивляются!
Послушник помотал головой, и гулкий хор в ней ужался до одного, вполне земного голоса.
– Неправда, нет на мне такого греха!
– Ну настоятель твой! Безутешный купец сунул ему полсотни кладней, а тот и рад стараться!
На кладбище частенько хоронили чужаков в закрытых гробах: то рыцаря, которому не повезло с драконом, то богатого вельможу из самой Шаккары привезут - мол, завещал похоронить себя на родине. Но чтобы собак?! А Микол-то, дурак, еще Козеку жалел: на одной неделе и собака любимая издохла, и какого-то родича отпевать пришлось.
Нежить встряхнулась, осыпав людей земляными комочками и окатив волной смрада. Подозрительно принюхалась ошметками носа, из-под которых выглядывали концы желтоватых костей.
Маг осторожно потянул из ножен меч, но псу хватило чуть слышного шелеста. Зверь встопорщил пластины и с рычанием попятился. Звук был низкий и въедливый, в груди защипало как от долгого бега.
– Ну?!
– Рыжий поманил усопса свободной ладонью, но тот издевательски оскалился и тенью метнулся прочь, в момент затерявшись меж надгробьями