Капризный ангел

Тильда была представлена Ее Величеству в самой первой группе дебютанток, куда входили исключительно представительницы королевской фамилии. Все остальное на этом приеме показалось Тильде ужасно скучным и донельзя заформализованным придворным этикетом. Впрочем, чего еще ожидать от официального приема во дворце?

Тогда же Тильда впервые заметила, что в присутствии членов королевской семьи все остальные делаются не похожи на самих себя. У некоторых даже голос меняется. А поскольку ее мать тоже была особой королевских кровей, то и с ней беседу вели столь же неестественным тоном, да еще и на всякие скучные темы.

Мажордом, в сопровождении которого они прошествовали по анфиладам парадных зал, замер перед дверьми, ведущими в личные покои королевы Виктории. Какое-то время пришлось подождать. Потом их провели в небольшую гостиную. Королева сидела в кресле у столика, застланного плюшевой скатертью с бахромой.

По своему обыкновению она была одета в довольно бесформенное платье из дорогого, переливающегося на свету черного атласа, на голове – вдовий чепец, на ногах – начищенные до блеска черные башмачки. Словом, королева выглядела такой, какой и представляла себе Тильда: старой и внушающей почтение дамой.

Глядя на эту маленькую женщину, трудно было представить, что она правит огромной империей и состоит в родстве практически со всеми царствующими домами Европы.

Принцесса Присцилла успела рассказать дочери, что в четырех комнатах, которыми обычно пользуется королева в качестве личных покоев, находится более двух с половиной сотен картин и еще больше фотографий ее дальних и близких родственников. И всю эту галерею королева неизменно берет с собой, переезжая из одного дворца в другой: из Виндзора в графство Абердиншир, где стоит еще один королевский замок Балморал, оттуда – в Озборн и снова в Виндзор.

Фотографии стояли повсюду: на письменном столе, на журнальном столике, на столике для рукоделия. Тильда разглядела рамочки с фотографиями даже среди тяжелых складок драпри из пурпурной парчи. Они стояли среди пачек с письмами, папок с нотами, подпирали пресс-папье, притаились за массивной чернильницей, уютно разместились среди ножичков для перьев рядом с «Именинной книгой королевы».

Эту книгу, испещренную подписями посетителей, королева тоже всюду брала с собой, куда бы ни ехала. А потому многие, увидев книгу в руках монарха, принимали ее за Библию.

Трудновато будет запечатлеть в памяти все мелочи убранства комнаты, подумала Тильда, да и облика самой королевы тоже. Ведь нужно постоянно держать в голове наставления, которые дала ей мать накануне аудиенции.

Принцесса уже склонилась до самого пола в глубоком реверансе, потом поднялась, поцеловала руку Ее Величества, завершив ритуал поцелуем в щечку.

– Так вот она какая, наша Виктория! – проговорила королева неожиданно высоким, почти визгливым голосом.

И, вперив немигающий взгляд в Тильду, принялась пристально разглядывать девушку, пока та отвешивала дежурный реверанс, целовала бледную руку в синих прожилках вен и прикладывалась к прохладной мягкой щеке.

– Да, мэм! Это наша Виктория! – задыхаясь от волнения, эхом отозвалась принцесса Присцилла.

– Я хочу поговорить с тобой, Виктория!

– Да, мэм!

Начало не сулило ничего хорошего. По собственному опыту Тильда прекрасно знала, что взрослые начинают разговор с подобной фразы, как правило, лишь в тех случаях, когда хотят сообщить что-то неприятное или отчитать за очередной проступок.

– Надеюсь, родители уже сообщили тебе о предстоящей свадьбе с князем Максимилианом, который является правителем Обернии.

– Да, мэм!

– Хочу особо подчеркнуть, что этот брак очень важен по нескольким причинам.

– Да, мэм.

– Во-первых, я считаю князя Максимилиана достойным кандидатом на роль жениха для английской невесты, к тому же моей родственницы.

– Нет сомнений, князь по достоинству оценил оказанную ему честь! – подала голос принцесса Присцилла. Но королева никак не отреагировала на реплику. Более того, она даже не соизволила взглянуть на принцессу, продолжая пристально разглядывать лицо Тильды.

– Вторая причина, по которой я считаю этот союз желательным и даже необходимым, – проговорила она так, будто бы даже не слышала слов, сказанных принцессой, – это сама Оберния. Княжество играет очень важную, можно сказать ключевую роль в нашей политической стратегии касательно Европы в целом.

Тильда выжидательно подняла на королеву свои голубые глаза. А вот это уже интересно, подумала она, мгновенно обратившись в слух.

– Ты должна понимать, дитя мое, – продолжила королева, – что княжество, которое граничит с Австрией, Баварией и Вюртембергом, уже по своему географическому положению является решающим фактором для сохранения баланса сил в Европе. К тому же оно до сих пор остается независимым государством.

Королева замолчала, но отнюдь не в ожидании ответа.

– Пруссия во главе с кайзером Вильгельмом, – возобновила она свой монолог после короткой паузы, – и так уже поглотила более чем достаточно мелких государств вокруг себя. Это вызывает беспокойство и заставляет нас с некоторой настороженностью воспринимать общую ситуацию на континенте.

Резкий тон не оставлял сомнений: королева крайне неодобрительно относится к происходящим переменам на политической карте Европы.

Принцесса Присцилла хорошо знала, что преобразование бывшей федерации немецких земель в единую империю очень не по душе королеве. Но куда более ее расстраивало поведение собственного внука, кайзера Вильгельма Прусского.

Все в семье знали о неуемном честолюбии Вилли, умело подогреваемом его правой рукой князем Бисмарком и ближайшими родственниками со стороны отца. Вилли стал действительно невыносим! Из Берлина доносили, что внук достаточно одобрительно относится к нелицеприятным и даже оскорбительным выпадам в адрес собственной матери, старшей дочери королевы, тоже Виктории, названной так в честь матери.

– Одного не могу понять, – задумчиво проронила королева Виктория, словно размышляя вслух, – почему Бавария так легко согласилась на предложение Бисмарка?

– Поговаривают, – снова решилась подать голос принцесса Присцилла, – что в то время, когда обсуждался вопрос о присоединении Баварии, у короля Людвига страшно болели зубы.

Ранее между Пруссией и Баварией существовала договоренность, что объединенной Германией будут править на паритетных началах прусский король и король баварский. Но последний без всяких видимых причин легко уступил это право Пруссии, предоставив ей возможность единолично распоряжаться всем и вся в объединенном государстве. Неужели самая обыкновенная физическая боль могла совершенно лишить монарха политической воли?