Капризный ангел

На самом же деле король поехал на Кимзее, чтобы своими глазами посмотреть, как идут дела на строительстве нового дворца, который, по замыслу его авторов, должен был окончательно посрамить красоты Версаля. Но как бы то ни было, а Линдерхоф, даже в отсутствие короля, произвел на Тильду неизгладимое впечатление. И какой приятный контраст со всем, что ей довелось увидеть, путешествуя по Европе. Вообще-то поездка оказалась не только скучной, но и весьма утомительной. Дороги повсюду были плохими, и экипажи едва тащились. Лишь Голландия составила приятное исключение: тамошние дороги почти не отличались от английских. Придорожные гостиницы, где меняли лошадей, отпугивали грязью, прислуга проявляла чудеса нерасторопности, а дворцы, где обитала ее родня, удручали затрапезностью, если не сказать больше.

Тильда и сама не сумела бы толком объяснить, что именно так разочаровало ее во всех этих родственниках, но от одного их вида можно было тут же впасть в самое глубокое уныние. Особенно это относилось к королям и герцогам, чьи владения были поглощены в ходе объединения Германии, а вместе с ними безвозвратно канули в Лету и былые привилегии их монархов, все величие и власть правителей карликовых государств.

Мать предупреждала Тильду о таком повороте событий, напутствуя ее следующими словами:

– Помни, Тильда! Монархам таких государств ты должна выказывать даже больше почтения, чем самой английской королеве. Они особенно щепетильны во всем, что касается протокола. Бедняжки надеются, что этикет хоть как-то поможет им сохранить лицо и показать свою важность на людях.

Очень скоро Тильда убедилась в правоте материнских слов.

Она была вынуждена часами выстаивать перед королем и его супругой, к которым завернула, путешествуя по Европе, только потому, что придворный этикет не допускал такой фамильярности, как сесть в присутствии королевских особ. Все речи монаршей четы были искусственными, разговор то и дело угасал, а задать вопрос, чтобы хоть как-то оживить беседу, было просто немыслимо. Тебя тотчас же встречал откровенно неодобрительный взгляд.

Единственный человек, который получал истинное наслаждение от поездки, была вдовствующая леди Крукерн. Возможно, приподнятое настроение, в котором она постоянно пребывала, отчасти объяснялось тем, что, куда бы они ни приехали, пожилая фрейлина везде находила повод для раздражения и язвительных насмешек над тем, что видела вокруг себя. Она поносила всех и вся и что ни день получала новый материал для своего злопыхательства. Но самое ужасное, что в глубине души Тильда была вынуждена признать, что очень часто ее спутница была совершенно права.

Лишь один-единственный раз Тильда не выдержала и принялась ей перечить. Это случилось, когда леди Крукерн в своей обычной издевательской манере стала надсмехаться над браком голландского короля Вильяма II и принцессы Эммы. Да, это правда. Король был на сорок с лишним лет старше супруги. Но спустя год после свадьбы выяснилось, что королева вполне счастлива со своим пожилым мужем. Тильда безошибочно почувствовала атмосферу ничем не замутненного семейного счастья, когда они посетили королевский дворец в Амстердаме.

Больше нигде она не встретила подобного радушия и гостеприимства. Возможно, потому, что почти все остальные ее родственники были очень-очень старыми. Разве что великий герцог земли Баден-Баден, Фридрих I. Он был и молод, и хорош собой, но из-за ограничений, накладываемых этикетом, ей ни разу не удалось поговорить с ним с глазу на глаз. А все эти разговоры на публике так скучны, что невольно начинаешь зевать еще до того, как откроешь рот, чтобы произнести первое слово.

«Неужели я смогу вынести подобную жизнь», – с унынием размышляла Тильда, пока карета медленно катила по дорогам Европы, пересекая границы государств и княжеств. И вот они наконец в Баварии.

Линдерхоф приподнял Тильде настроение. И даже более. Красота этого крохотного архитектурного шедевра всколыхнула в ее душе волну тех же смутных предчувствий и надежд, которые она испытала, когда любовалась резными панелями и потолками в Виндзорском замке. А как романтично смотрелся грот Венеры, который соорудили по распоряжению короля на живописном горном склоне! Туда даже провели электрический свет, который можно было при желании заставить мигать. Да и в самом дворце – электрическое освещение. Пожалуй, первое в Баварии строение, оснащенное электричеством.

На рукотворном озере, где можно было даже создать искусственные волны, горделиво плавала пара лебедей. К берегу была пришвартована лодка в форме золотой раковины, на которой король в сопровождении гребца любил совершать прогулки по водной глади.

Основным украшением парка, конечно же, был фонтан, мощные струи которого взмывали ввысь на несколько десятков метров. В парке было полно и других чудес и достопримечательностей: ажурная башенка, грабовые аллеи с аккуратно побеленными стволами деревьев, игрушечного вида пирамиды, живописные каскады, резные беседки и прелестные павильоны для тех, кто ищет уединения.

«Вряд ли я найду такие красоты в Обернии», – размышляла Тильда, осматривая парк. И зябко повела плечами при мысли, что каким бы прекрасным ни был тот дворец, в котором ей предстоит поселиться в скором будущем, его придется делить с мужем, князем Обернии.

По мере того, как приближался момент встречи с князем Максимилианом, она все чаще и чаще задумывалась о будущем.

В разговорах с родственниками тема предстоящего бракосочетания почти не поднималась, но вот то, что они говорили между собой, когда думали, что она их не слышит, откровенно пугало Тильду.

Она уже ни минуты не сомневалась в том, что князь, о котором даже ее собственная мать предпочитала говорить лишь в самых обтекаемых выражениях, так и не ответив на прямой вопрос дочери, почему он не любит фотографироваться, так вот, этот человек имеет множество странностей. Недаром при одном только упоминании имени князя Максимилиана вся родня тут же пускалась в уклончивые речи, в точности как и принцесса Присцилла, что лишь усиливало худшие подозрения Тильды. Собственно, общее настроение даже трудно было выразить словами. Одно ей было совершенно ясно: родственники неодобрительно относятся к князю Максимилиану и откровенно жалеют ее саму. Однажды в гостиной королевского дворца в Ганновере она услышала, как король Георг, длинноносый здоровяк с роскошными бакенбардами, сходившимися вместе, образуя некое подобие бородки, воскликнул в сердцах, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Ума не приложу, как им могла прийти в голову такая нелепость – выдать это невинное дитя за князя Максимилиана! Этого категорически нельзя было де…

Но тут король заметил Тильду и, поняв, что она услышала его слова, сконфуженно умолк, разразившись несколько неестественным кашлем. А потом и вовсе ретировался, предоставив жене самостоятельно заглаживать возникшую неловкость.

После того случая Тильда стала внимательнее прислушиваться к тому, что говорилось вокруг.

Судя по отдельным словам и обрывкам фраз, чаще всего произносимых шепотом или полушепотом, которые до нее долетали, правда о будущем муже была неутешительной.