Карагач. Книга 1. Очаровательная блудница
Шрифт:
– Замри и не думай! – просипела она, втискиваясь между лесин.
Матерая не могла найти своего подопытного и, скорее всего, поняла, что кто-то приезжал на Красную Прорву и его освободил – жердь с разрезанными веревками бросили неподалеку от стана, да и склон истоптали, пока тащили Скуратенко в лодку. Предугадать дальнейшее поведение было трудно: если Матерая чувствует здесь себя владычицей реки, то и в самом деле попытается вернуть несчастного моториста. Однако Рассохину как-то мало верилось в ее беспредельную власть и чародейские способности.
Лодка шла с какими-то остановками, будто мотор барахлил. И только когда «Прогресс» выплыл из-за поворота, стало ясно – они кого-то искали, тщательно осматривая через бинокли залитые берега. Эдакая пиратская команда – головы мужчин в камуфляжных банданах…
Рассохин отвлекся на мгновение – показалось, где-то застучали деревянные подошвы, и тут узрел, как рулевой сбавил обороты, резко переложил румпель и повернул в заводь, к острову.
Матерая указывала на него своим перстом…
13
Погорелец мог бы встать сейчас и уйти – Рассохин понимал, что ничего с ним сделать не сможет. Хотя еще недавно в нем кипела такая злоба на похитителей Жени Семеновой, что готов убить был, растерзать, ибо представлялись кержаки этого толка страшными злодеями. Но в этом ничего злодейского не было, правда, глаза лукавые, вероломные, все видят и отмечают.
– Говори, блудила с тобой отроковица или нет? – напирал он.
– Что значит – блудила? – тупо спросил Стас.
– Спала с тобой?
– Спала…
– Ладно, испытаем ее на блуд! – пообещал погорелец. – А ты что, паря, шатаешься?
– Не знаю… – и неожиданно пожаловался: – У меня ноги трясутся.
– Да ты захворал ведь! – догадался тот. – Распаленный весь, глаза кровяные, жар у тебя. В сей час сковырнешься с лесины, что я делать-то с тобой стану? Мне же эдакого сохатого не поднять.
– Ты погорелец? – хрипло спросил Стас.
– Ну, хочешь, дак погорелец. Раз винтовка моя у тебя…
– Как зовут?
– В самом-то деле огнепальный я…
– Имя, что ли, такое?
– Не. Именем я Христя… То бишь Христофор. У нас толк огнепальный, мы люди старого обряда.
Говорил, а сам рыскал глазами, оценивал, прикидывал, прибрасывал.
– Почему так называется?
– А потому как огнем нас спалили, обездолили.
– Кто?
– Анчихристы! Налетели зимой и всех дотла…
– Ладно, Христя… – у Рассохина все плыло перед глазами. – Покажешь, где твой Прокошка живет.
– Что не показать? – мгновенно согласился тот. – Покажу. Да ведь далековато будет, добредешь ли?
– Не твое дело.
– На что тебе племянник-то? Что надо, дак у меня спроси.
– Я хочу вернуть отроковицу!
– Ты-то, паря, хочешь, да кто же вернет? – изумился Христя. – У нас ведь невест не возвращают, коль добычей взяли. Ежели высватал да худого воспитания, тогда можно. Или ежели блудницей оказалась… Но мы ей испытание учиним!
– Вы ее украли!
– По-вашему – украли.
А по-нашему дак добыли. Прокошке срок подошел, он с богом подрался и одолел.– С каким богом?
– Да с лесным, с быком. То бишь с сохатым.
– Мне плевать, кого одолел твой Прокошка! – от бессилия закричал Стас. – Я должен вернуть Женю!
– Как же тебе – плевать? – на сей раз возмутился огнепальный. – Коль с богом силой потягался, жениться можно. Я вот с быком ешшо не могу сладить, дак мне и отроковицы не добыть пока. А он подрался и замолчал.
– Как замолчал?
– По обету. Теперь до смерти слова не скажет.
– Пошел ты… со своими обычаями! – из Рассохина посыпался мат. – По советским законам вы преступники!
– Мы ваших анчихристовых законов не признаем, – ничуть не смутился Христя. – По своему уставу живем. Вот ругаться, паря, грешно! А чужое брать и вовсе!
– Людей воровать не грешно, святоша хренов?!
– Мы невест добычей берем. Ты же мою винтовку скрал! И ей мне грозишь!
Препираться с ним не имело смысла, хуже того от его балагурства и нравоучений Стас ощущал, как мысли в гудящей и горячей голове становятся тягучими, липкими, как густая смола. Этот огнепальный хитрец попросту забалтывал его и наверняка рассчитывал удрать, усыпив бдительность.
– Расстреливать буду, – тупо произнес Рассохин и наставил штык. – Вставай, иди к дереву.
И уступил ему дорогу.
Христя не струсил – поверил, балансируя, пробежался по вершине валежины, остановился и всплеснул руками:
– Кто же тебя к Прокошке сведет? Коль стрелишь меня? Годи-ка, паря, а давай я сведу к племяннику, ты с ним побарахтаешься. И чья возьмет. Потом разойдемся?
– Не буду ни с кем барахтаться, – как-то по-мальчишески отпарировал Стас. – Моя отроковица!
– Отчего твоя? Ты за нее поратился, поборолся? А Прокопий с богом сходился! Потому и жену себе добыл.
– Да мне хоть с чертом! Женя приехала со мной!
– Не, паря, это не по уставу! Даже сохатые за невесту бьются!
– В гробу я видел твои уставы! – Рассохин наставил винтовку. – Становись к дереву! И говори, где берлога твоего племянника?
– Ты от болезни дурной стал, паря. – Христя побрел по валежине. – Отлежаться бы тебе, чтоб морок с головы изошел… Ежели обману?
– Штыком припру – не обманешь!
– Как искать-то станешь? С чужих слов да не бывал никогда…
– Твое логово нашел и его найду. Я места знаю.
– Ежели не скажу? – Он соскочил с колодины и встал к сосне.
– Пытать буду!
– Ох, Стас, – горестно вздохнул огнепальный. – Да сможешь ли пытать-то? Да так, чтоб я признался? Стерпит ли душа?
Рассохин точно помнил, что не представлялся погорельцу, имени своего не называл и был уверен, что остается неузнанным. Христя воспользовался его замешательством и закрепил успех.
– Да я все про тебя знаю, Рассоха. Лета два уж присматриваю. Это ты ведь жирный песок-то нашел по Зорной речке?